Клан двурогих - Сергей Шведов

Рекин Лаудсвильский неспеша прохаживался по комнате. Дышал он с трудом, ходьба утомляла его, но и просто сидеть сложа руки было, видимо, выше его сил. Отранский сочувственно наблюдал за старым владетелем. Благородный Рекин здорово сдал за последние месяцы. Впрочем, и сам Гаук тоже не помолодел. Двух его сыновей унес Расвальгский брод в тот страшный день. Но даже не это самое ужасное – безнадежность, вот отчего поседела голова Гаука Отранского. Даже пожертвовав сыновей, он не спас Лэнд. И жалел он теперь только о том, что не пал там же, у Расвальгского брода, как и подобает воину и владетелю. Почему все так обернулось? Отранский был уверен, что Лэнд мог отразить нашествие гуяров, если бы встретил их единым фронтом. Возможно, Гарольду бы это удалось. Надо отдать должное гуярам, они удачно выбрали время для нападения. Наверняка заморские купцы, обнюхав Лэнд, помогли советом морским разбойникам. Ну и конечно отличились свои. Гаук не считал раньше Олегуна подонком. Да и глупым человеком благородный Оле не был. И все-таки продался гуярам – за призрачную власть, за тень короны над головой. Отранский тоже был честолюбив, и его усиление королевской власти тревожило не на шутку. Гарольд был крут порою, но, как теперь выясняется, прав был все-таки он. Дедовские обычаи и старинные привилегии дорого обошлись Лэнду, помешав объединиться. Мир менялся, границы лопались под напором своих и чужих, а Лэнд не успевал за этими переменами. Вот и наступил час расплаты.

– Нордлэндцы не признают Кеннета, – тяжело вздохнул Лаудсвильский, опускаясь в кресло.

– Гоголандскому и Хилурдскому все едино – что Кеннет, что Бьерн, – поморщился Отранский. – Они будут ловить рыбку в мутной воде.

Лаудсвильский кивнул головой, соглашаясь:

– Вестлэндцы и остлэндцы посматривают на королеву Кристин, вдову покойного короля Рагнвальда и дочь покойного короля Ската.

– С Кристин будут еще проблемы, – согласился Отранский. – Получивший ее руку, обретет права на Вестлэндский престол. Только к чему вся эта возня – вряд ли гуяры станут считаться с нашими правами и обычаями.

Лаудсвильский закашлялся и засмеялся одновременно:

– Владетель Гоголандский уже закидывал удочку в сторону Кристин.

– Но ведь Арвид женат, а его сын Стиг ранен, и ему сейчас не до свадьбы, – удивился Отранский.

– Гоголандский ищет пути к сердцу Олегуна, а Кристин в этой ситуации ценный подарок.

– Не думаю, что Олегун нуждается в такой подпорке своему положению, уж скорее он женится на дочери гуяра.

– Не скажи, дорогой друг, каждый авантюрист, дорвавшись до трона, ищет оправдания прежде всего в своих глазах. А благородный Оле не какая-нибудь рвань.

– Думаешь, у Олегуна могут возникнуть нелады с гуярами?

Лаудсвильский вздохнул:

– Олегун честолюбив. Роль марионетки ему скоро надоест. Рано или поздно, он начнет свою игру.

– И ты хочешь воспользоваться этим?

– Я не хочу упускать ни малейшего шанса. А потом, гуяры ведь только на поле брани выступают монолитом, но вряд ли они столь же едины в обычной жизни. Честолюбцы есть везде, надо только подобрать к ним отмычку. Нам бы продержаться два-три года, а там что-нибудь наклюнулось бы.

– Все может кончится уже весною.

Лаудсвильский словно бы и не расслышал владетеля:

– Пожалуй, мне уже не дожить до светлого дня, но кое-что я еще в силах сделать и непременно сделаю.

– Что именно?

– Сыграю свадьбу.

Отранский с изумлением уставился на собеседника – похоже, последние события не прошли бесследно для здоровья благородного Рекина. Что, впрочем, и не удивительно. В его-то годы думать о свадьбе!

Лаудсвильский задребезжал мелким старческим смехом:

– Не пугайся, благородный Гаук, речь идет не о моей свадьбе. Мы обвенчаем Кеннета и Кристин, а потом Кеннет усыновит Бьерна.

Отранский тупо уставился на Рекина:

– Кеннет совсем мальчишка, ему не исполнилось еще и пятнадцати лет. Да и зачем все это нужно, о свадьбах ли нам сейчас думать?

– Если не подумаем сейчас, то потом будет уже поздно. Этим браком мы объединим все земли Лэнда. И сможем короновать Кеннета одной короной. С гуярами предстоит долгая борьба, в которой Лэнд должен выступить единым фронтом.

– Не знаю, – покачал головой Отранский, – по-моему, это уже не имеет никакого значения.

Лаудсвильский помрачнел и съежился, его иссохшее за последние месяцы тело почти утонуло в массивном глубоком кресле.

– Все может быть, Гаук, – сказал он глухо, – но пока у меня есть хоть капля надежды, я буду бороться. Для начала мы отправим посольство к гуярам.

– А они согласятся вести с нами переговоры?

– Другого выхода у нас все равно нет. Бес Ожский прав: война нас погубит.

– Поедем сдаваться?

– Не сразу, Гаук. Для начала попробуем поторговаться.

Глава 2

Свадьба

Нельзя сказать, что благородная Сигрид с ликованием восприняла предложение Лаудсвильского. В течение нескольких весьма неприятных минут Рекин имел возможность наблюдать прежнюю нордлэндскую королеву. Впрочем, запал у Сигрид быстро пропал. Она была нездорова, и владетель от души пожалел ее.

– Кеннет еще ребенок, – сказала она почти жалобно.

– Ему скоро будет пятнадцать, – не согласился Рекин.

– Мы изуродуем ему жизнь.

– Сигрид, – владетель старался говорить как можно мягче, – ты же знаешь, как я люблю Кеннета, но у нас нет выхода.

– Бес Ожский не согласится. – Она цеплялась за этого человека, как утопающий за соломинку, и уже в который раз он ее подводил.

– Я разговаривал с владетелем Ожским, он согласен с моими доводами.

Лицо Сигрид пошло красными пятнами:

– Этот человек смеет распоряжаться судьбой моего сына? Кто дал ему право? Как ты посмел его спрашивать, Рекин?

Лаудсвильский вздохнул:

– Я опрашивал всех владетелей, в том числе и его.

Сигрид вдруг заплакала:

– Я не хочу, слышишь, не хочу. Оставьте мне хотя бы Кеннета.

Рекин покачнулся и сел, морщась от боли в истрепанном сердце. Сигрид даже головы не повернула в его сторону.

– Я уже стар, Сигрид, – глухо проговорил Лаудсвильский, – мне осталось жить считанные недели. И тогда я оставлю в покое и тебя, и твоего сына. Боюсь только, что его не оставят в покое другие. Короля не спрячешь за юбками. Многие будут использовать этих детей в своих интересах. Они уже соединены невидимыми нитями – это судьба.

Кеннет выслушал Рекина Лаудсвильского молча, не перебивая. Надо полагать, мальчишка, много переживший за эти месяцы, повзрослел до срока. Темные брови сошлись у переносицы – привычка, которую он то ли перенял, то ли унаследовал от Беса Ожского.

– Это так необходимо, благородный Рекин?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});