На передней линии обороны. Начальник внешней разведки ГДР вспоминает - Вернер Гроссманн

товарищи из городского среднего слоя. Они производят на меня впечатление самоуверенных и ловких. У каждого есть велосипед, а в карманах звенит мелочь. Мальчишки из моего класса не боятся прикасаться ко мне и не ограничивают себя в общении со мной. Но они не понимают моей замкнутости. Когда они идут в единственное в городе итальянское кафе-мороженое, я остаюсь снаружи. Мне не хватает требуемой мелочи.

Занятия доставляют мне много сложностей. Я никогда не пойму, почему должен учить латинский. Этот предмет становится моим кошмаром. Мой первый классный руководитель очень старается мне помочь. И хотя я послушный, я, наверно, чересчур спокоен и сверх меры замкнут. Это заметно уже по первым отметкам. Мое нежелание учиться становится все больше.

22 июня 1941 года гитлеровский вермахт нападает на Советский Союз. Моя мама говорит: «Это разобьет Гитлеру затылок». Страх потерять своего мужа ее больше не покидает, и она постоянно надеется на прекращение убийств.

Я радуюсь, если моих успехов в школе достаточно для перевода в следующий класс. Моя мама этого абсолютно не понимает. От ее слез мне очень больно. Я все больше активен в спорте и в службе в Югендфольк. Другие мальчишки уважают меня как лучшего гандболиста школы. Мое самосознание растет, я хочу стать твердым как сталь Круппа, быстрым как борзые, жестким как подошва.

Я не осознаю этого, но моя мама очень чутко на меня влияет. Ее честная манера любить и уважать людей, помогать другим, жить прилежно и ответственно незаметно озаряет мое поведение.

Во время своего отпуска мой отец также заставляет меня задуматься. Он рассказывает об избиениях немцев во время Варшавского восстания, о которых он слышал. В кругу семьи, друзей и знакомых растет количество сообщений об убитых и тяжело раненных. В непосредственной близи от места нашего проживания, в Зонненштайне в Пирне, мы наблюдаем автобусы с завешанными окнами. Слухи становятся фактами: они едут в крематорий лечебницы для умственно отсталых людей. Там сжигают жертв эвтаназии.

Когда рожденные в 1927–1928 годах ученики покидают школу и призываются солдатами или помощниками зенитчиков, нам нетрудно догадаться, что скоро и нам предстоит то же самое. Желания учиться у нас вообще больше нет. Скоро приходят первые сообщения о первых погибших школьных товарищах. Военный церемониал в школе в Пирне явно показывает нам нашу дилемму: в школу мы больше не хотим, а фронта боимся. 14 февраля 1945 года на кладбище Пирны падают несколько бомб. Мама, которая там работает, остается невредимой. Позже мы узнаем, что эти воздушные мины предназначались Дрездену.

Уроженцев 1929 года учителя в марте 1945‐го провожают из школы. Мы попадаем в военно-оздоровительный лагерь Альтенберга в Эрцгебирге. Футболисты известного дрезденского спортивного клуба DSC, служащие там унтер-офицерами и одновременно тренирующиеся, обучают за каждый учебный курс больше сотни молодых парней. Большинство хотят только одного — невредимыми пережить последние дни войны и в добром здравии вернуться домой.

В середине апреля 1945 американские войска продвигаются на территорию Чехословакии. В скором времени они уже стоят перед стенами Хемнитца. Во время одной из утренних поверок должны вызваться добровольцы для защиты Альтенберг. Потому добровольцы, что не каждый парень в лагере имеет оружие. Те, которые не желают, рассматриваются как трусы, но им разрешается поехать домой. Я уже знал об этом, так как во время караула подслушал с несколькими друзьями разговор командиров. Итак, мы идем на утреннюю поверку уже подготовленными и, конечно же, не идем в добровольцы.

Сразу после поверки мы пакуем наши вещи и едем по узкоколейке, так называется узкоколейная железная дорога Альтенберг-Дона, до конечной остановки и потом небольшой отрезок по государственной ж/д до Пирны. Меня обнимает счастливая мама. Мы собираемся вместе дома ждать окончания войны. Уже на следующий день перед дверью стоит руководитель местной группы СА. Он приказывает, чтобы я зарегистрировался в народных штурмовиках в школе Адольфа Гитлера. Мое штурмовое объединение расквартировали в одной из школ в Пирна-Роттвендорф. Один из старых унтер-офицеров посылает нас небольшими группами строить окопы вокруг Пирны. Наряду с этим мы учимся обращаться с оружием. В этот раз каждый получает стрелковые боеприпасы.

Когда мы ждем наступающие советские войска, мы попадаем под огонь гранатомета. Моему лучшему другу отрывает обе голени. Он истекает кровью в коляске мотоцикла, который должен был доставить его к доктору. Я хочу только одного — прочь отсюда.

Наш унтер-офицер, с которым мы, четверо юношей, выкапываем окопы на западной окраине Пирны, просто посылает нас домой. Он тоже хочет быть со своей живущей неподалеку семьей. Мы договариваемся, что каждый из нас может прийти к другому, если вдруг дома у кого-то из нас небезопасно. Я бросаю свое оружие в речушку Готтлеуба, снимаю в нашей квартире форму и закапываю ее в лесу.

Аэрофотосъемка последствий американской бомбардировки Пирны 19 апреля 1945 г. Видны разрушенный мост через Эльбу и горящий вокзал

Моя мама опасается, что за мной кто-нибудь наблюдал, и отправляет меня к бабушке и дедушке в Оберэбенхайт. Я еду туда на дребезжащем велосипеде. Едва прибыв, там в крестьянских дворах гнездятся обращенные в бегство эсэсовцы. Я еду в Гуннерсдорф у Кенигштайна к родителям моего товарища. Там я остаюсь в течение трех дней. Когда я слышу о безоговорочной капитуляции, я еду домой части, как в принципе, и в ближайших окрестностях. Первое время боевые объединения лишь проезжают по местности. Они маршируют назад, в направлении Востока. Кроликов, петухов, уток, часы и велосипеды они берут с собой. Позже останавливаются элитные подразделения, солдаты очень дисциплинированны. Офицеры располагаются в квартирах, чьи жильцы ищут приюта у других семей. По истечении короткого времени совместная жизнь нормализуется. Советская Армия создает в Пирне комендатуру, солдаты расселяются в казармах.

Наш дом, как и другие дома и квартиры, остается невредимым. Только вот начинается охота на продукты питания. Голод подгоняет нас. В Эбенхайте, где живут мои бабушка и дедушка, я работаю с раннего лета до самой осени у крестьян за несколько грошей почасовой оплаты, но зато получаю достаточно продуктов питания.

Осенью 1945‐го вновь открываются школы. Неохотно я беру книги и вновь становлюсь учеником. Я чувствую себя уже слишком взрослым, зубрить у меня нет никакого желания. Между тем мой отец снова дома. У него тяжелое желудочное заболевание. В Польше он попал в советский плен и из-за своей болезни был скоро отпущен. Мы часто сидим вместе