Любовь и вера Надежды Гречихиной - Игорь Владимирович Марков

С возрастом пришло понимание, что мир вообще устроен несправедливо, а детство потихоньку уходит.

Дома, по случаю праздничного события, бабушка испекла кекс. Мой любимый – из пакета. И подарила мне красивую чайную чашку с блюдцем.

После седьмого класса меня отправили в пионерский лагерь. Обычное лето для советского школьника. В лагеря ездили почти все мои друзья, а некоторые на две или даже три смены. Не все родители могли достать путёвку в «Маяк» или «Чайку», что на берегу Чёрного моря в Евпатории, но в какой-нибудь простенький подмосковный лагерь на одну смену ездили практически все.

Эта смена была для меня последней. Мне исполнялось четырнадцать лет – предельный возраст для пионера. В лагере «Красная Пахра» в первом – самом старшем – отряде я, к своему удивлению, оказался самым младшим. Отряд считался комсомольским, и у нас даже было несколько человек, которые в этом году закончили школу и готовились к поступлению в институт.

Одной из вожатых нашего великовозрастного отряда работала Надя Гречихина. В это время она училась в педагогическом институте и проходила летнюю практику.

– Что это у тебя за галстук такой? – спросила она меня на утренней линейке.

– По наследству достался, – ответил я.

– Как у первых пионеров, – сказала Надя восхищённо. – Сразу видно – самодельный. Раньше ведь, не то что теперь. Люди были скромнее. Всё сами себе делали. Даже Владимир Ильич, когда женился на Надежде Константиновне Крупской, не стал золотые кольца покупать, как теперь моду взяли, чтобы своё богатство показать, а попросил товарища – кузнеца. Он им кольца выковал из медных пятаков. Я, когда замуж буду выходить, тоже себе такое кольцо сделаю. Вот только мужиков сейчас таких, как Ленин, нет… Все только о себе думают… Мещане… Они и в коммунизм уже не верят… Ты-то хоть веришь?

– Верю, – ответил я. Я был уже достаточно взрослый и знал, как надо отвечать на подобные вопросы.

Она удовлетворённо кивнула, повернулась и пошла в свою комнату.

При первой встрече Надя меня не узнала. Наверное, я сильно вырос. А она, на мой взгляд, стала довольно симпатичной девушкой. Немного полноватой, но это её совсем не портило. Я входил в тот возраст, когда мальчики перестают бить девочек портфелями по голове и вместо школьных кличек начинают называть одноклассниц по именам. У неё были удивительные глаза. Они казались огромными из-за густого слоя тёмно-синей туши, которой она красила ресницы. Дешёвая тушь висела на концах ресничек большими пушистыми комками. Казалось странным, что веки, обведённые чёрным карандашом, могут легко открываться при такой тяжести. Однажды рано утром я видел, как она идёт из умывальника (умывальники, как и туалеты, размещались на улице в деревянных домиках) абсолютно не накрашенная. Я её не узнал. Глазки казались маленькими бусинками на круглом и плоском, как у деревянной матрёшки, лице. С этого дня я понял, для чего женщинам нужна косметика.

Кстати, о галстуке. В лагерь я отправлялся в июле, во вторую смену, после первого месяца летних каникул, которые я проводил в гостях у бабушки. Родители уехали в отпуск. О том, что в лагере мне понадобится галстук, я вспомнил в последний день, собирая чемодан. Ехать в другой город домой за галстуком было некогда. Я пошёл в магазин, но галстуков в продаже не было. Плановая экономика СССР производила этот партийно-политический ширпотреб только в августе, перед началом учебного года.

– Я тебе его сошью, – сказала бабушка. – Это же обычный равнобедренный прямоугольный треугольник с подрубленным краем.

Я посмотрел на неё с восхищением. Со своими четырьмя классами церковно-приходской школы она легко произнесла сложный геометрический термин. Про треугольники я знал всё, но что такое подрубленный край, не имел понятия. Я решил не показывать бабушке свою безграмотность, всё-таки у меня за плечами было уже семь классов средней школы, и попросил деньги на ткань.

В магазине «Ткани» неожиданно выяснилось, что галстуки шьют из шёлка. При этом цвет щёлка не такой, чтобы красный-красный, а то, что называется «алый» – ярче и немного светлее красного. Алого шёлка в продаже не было. Времена, когда капитан Грей в обычной портовой лавке мог купить две тысячи метров алого шёлка для парусов своего корабля, безвозвратно канули в прошлое. На прилавке советского универмага одиноко лежал рулон красного сатина, годного разве что для пошивки семейных труселей легендарному челябинскому фрезеровщику Ивану Дулину.

Мой галстук отличался от фабричных не только цветовым оттенком, но и стилем. Через несколько дней сатин потерял свой первородный блеск, помялся от постоянного завязывания и стал похож не на символ советской пионерии, а на ковбойский шейный платок, которым бандиты в вестернах закрывают лица перед тем, как ограбить почтовый дилижанс. Мне это очень нравилось. Слово «бандана» в гардеробный словарь тогда ещё не вошло.

Осенью того же года меня приняли в комсомол.

Стать членом ВЛКСМ считалось не то чтобы почётным, но вполне себе нормальным и в некотором смысле даже полезным. В отличие от пионеров и октябрят, в комсомол принимали не всех и не сразу, подчёркивая таким образом определённый этап физического и морального взросления молодого человека. Старшеклассник-некомсомолец вызывал чувство подозрительности: или двоечник-хулиган-уголовник, или религиозный сектант, или, прости господи, – диссидент. В нашей школе, кроме того, действовал общественно-политический клуб «Красная гвоздика», на заседания которого несоюзную молодёжь не пускали. Какие темы мы там обсуждали, я уже не помню, но особо ценились маленькие пирожные-корзиночки и чашечки чёрного кофе, которые в конце заседания по-взрослому на подносах раздавали всем участникам.

Приём в комсомол проходил в несколько этапов с заслушиванием каждого кандидата на собраниях разного уровня. Окончательный вердикт выносил городской комитет ВЛКСМ. Как нетрудно догадаться, членом горкома комсомола была моя давняя знакомая – Надежда Константиновна Гречихина.

Увидев меня в актовом зале перед кумачовым столом, она обрадовалась и попросила слова.

– Я знаю Илью Муравьёва с первого класса, – сказала она. – Мы учились с ним в одной школе. Илья всегда был примерным пионером. В этом году я была вожатой в пионерском лагере, где в это время отдыхал Илья. Там проходила военно-патриотическая игра “Зарница”. Так вот… Илья получил за неё награду…

Я и правда получил медаль. Конечно, не настоящую, но похожую на настоящую: круглую, золотистую и на ленточке. Медали давали всем, кто как-нибудь отличился за время своей смены: победил в спортивном соревновании или в конкурсе художественной самодеятельности. Бегая по лесу, я собрал кучу разноцветных листочков с картинками, – потом правда выяснилось, что в военной игре они обозначали мины, – но организаторы решили, что я ценой своей жизни разминировал значительный участок фронта и