Самурай Ярослава Мудрого - Александр Ледащёв

Я говорил правду. Почти правду. Меня повязали именно так – я вышел к их кострам. Его люди, свита его. Судя по всему, князь, несколько нарочитых, несколько опытных рубак и уные тешились тут звериным ловом, когда нелегкая вынесла меня к их стану. Князь же, насколько я понял, несмотря на свою молодость был очень оригинальным и очень выдержанным человеком. Того, что я только что наболтал, на мой же взгляд, вполне хватало, чтобы меня нашпиговали стрелами, как утку чесноком. Но такого приказа он не отдал, лишь резче, чуть-чуть, но резче обозначились его тонкие ноздри. Далеко пойдет. Очень далеко.

– Украл ли я что? Убил ли кого? За что велел ты своим уным меня убивать? Ответы мои тебе не понравились? Так иных нет. Я правду говорил, – не унимался я.

– Кто ты? – строго спросил князь. Как бы то ни было, а это был очень умный и сильный человек. Он удержал удар, и не один, и позорище уных, и мое оскорбление. Он знал цену и словам, и времени.

– Человек я, княже, – повторил я. Те же ответы уже привели меня в круг костров.

– Откуда ты? – повторил князь уже звучавший вопрос.

– Не помню, княже.

– А что ты помнишь? Ты воин? Ты тать? Говори правду. Лучше говори правду.

– А что мне темнить? Не воин я, не был воином. Помню, что был поединщиком, за деньги сражался. Татьба это? Нет, думаю. В лес этот умирать пришел. Откуда – не помню. Куда шел – не помню. Что мне тут понадобилось – не помню. Хочешь, князь, вели меня пытать, хочешь – убить, больше нечего добавить. – Было, было чего добавить! И про пытки я так, от наглости заговорил. Разве что знал я, что не дамся живым, а оттого и не боялся. Ни князя, ни пыток.

– А звать тебя как? – Князь снова пристально посмотрел мне в глаза, и я не отвел взгляда.

– Ферзь. Меня зовут Ферзь, князь, – ответил я. И не соврал. Там, откуда я пришел, меня называли и так.

И князь весело рассмеялся.

– Ну так и будем тебя кликать. Ферзь, а? Посмотрим, как ты в поле, Ферзь, посмотрим. Что с уных упало – твое. – Князь повел рукой, уцелевшие уные опустили глаза, воины постарше одобрительно загудели, бояре что-то закудахтали, а неулыбчивый ратник, тот, кого слушал и кому кивал сам князь, не глядя больше на меня, встал и ушел к шатрам.

И я понял, что князь – очень рассудительный и бережливый человек, умеющий вложить деньги. А я теперь человек если и не состоятельный, то не бедный. Кольчуги, мечи и шлемы уных, их мешки и кошельки перешли в мою полную собственность. Как и кони. Как и одежда. Это немалые деньги.

И их, конечно, придется отработать, это очевидно. Как и то, что мне не забудут дерзких слов, сказанных князю.

Как везде. Как всегда. Как там, откуда я попал сюда.

Откуда я попал. Сюда.

Глава II

– Ты знаешь, кто это был?! – возбужденно спросил один врач другого, после того как за пациентом закрылась дверь.

– Несчастный человек. Упрямый и глупый. Он даже курить бросить не пожелал. И скоро умрет, вот и все. – В голосе второго доктора, снова взявшегося за снимок, не слышалось ни малейшего сожаления. Привычка. Если сострадать каждому пациенту, недолго и с ума сойти.

– Ты вообще хоть чем-нибудь, кроме работы и баб, интересуешься? – все так же возбужденно спросил его коллега. – Это же Ферзь! Боец, подпольный тотализатор, ну? Снова не слышал?!

– Слышал что-то. А ты-то что так раздухарился? Был ферзь и весь вышел, упадет скоро этот ферзь – и все. Обратный ход – из ферзей в пешки, да еще и в отыгранные.

– А ты представляешь, сколько стоит информация о том, что Ферзь дышит одним легким? Что у него поврежден позвоночник и что у него хуже слушается левая рука? Что у него… Дерево, ты знаешь, какие ставки там делаются? – В голосе врача возбуждения поубавилось, но появился холодный, жесткий расчет.

– А ты слышал про то, что есть такое понятие, как «медицинская этика»? – поинтересовался нелюбопытный его товарищ.

– А ты слышал про такую вещь, как «ипотека»? – спросил первый негромко. Второй не ответил, поглощенный работой.

Первый посмотрел на него с явным сожалением, но тот этого не заметил, уткнувшись в свои записи. Судя по всему, он уже и думать-то забыл про этот мимолетный разговор, какого-то подпольного Ферзя и прочую ерунду. Внимательный же врач молча вышел в коридор и пошел вниз по лестнице в курилку, на ходу доставая из кармана мобильный телефон. Он, судя по всему, ничего не забыл и не собирался этого делать.

* * *

…Деньги лучше всего делать на падении непобедимых. Это избито и старо, но это продолжает оставаться истиной, а в моем деле – истиной в последней инстанции. Звучит просто и изящно, как песня, из которой слова не выкинешь. Вообще, шеф – мастер на подобные краткие и емкие сентенции. Беда в том, что шеф он мой, а непобедимый – это я. Падать придется мне. А в моем, простите – нашем! – деле падение изредка обозначает инвалидность. И почти всегда – смерть.

Субурито – «весло» – это деревянный японский меч. Длиной более метра и тяжелее, чем обыкновенный «боккен», используемый для тренировок теми, кому по ночам лично является Миямото Мусаси. Как говорят их наставники, субурито не годится для тренировок новичков.

Но я не новичок.

Изготовленное из бакаута, мое «весло» весит более двух килограммов. Им я и зарабатывал на жизнь, убивая и калеча дебилов для развлечения ублюдков, у которых хватало денег и связей для того, чтобы попасть на наши состязания.

Я уточню – я не японский странствующий ронин. Я проживаю в нашем, двадцать первом, веке. В стране, которая горделиво зовется Российской Федерацией, или Россией. Кому как нравится.

При всем этом я почитал себя почти что счастливым человеком. Мне нравилась моя работа. В конце концов, в двадцать первом веке не так-то просто найти себе применение как мастеру боя на мечах. Да еще и получать за это приличные деньги. Можно было, конечно, арендовать клуб, навешать на стены знамен, пошитых на какой-нибудь ткацкой фабрике «Десять лет Октября», с аляповатыми иероглифами, нарисованными от руки в кружке «Юный художник», и начать преподавать «манагер-синто-рю» для офисного эпидермиса, насмотревшегося «Затоичи», но это было не по мне. Не для того я учился столько лет. И не для того столько раз сражался насмерть, чтобы потом сменить это непередаваемое ощущение на участь преподавателя для недоносков, которым чудится, что они если не сегодня, то уж завтра точно смогут оказать достойное сопротивление любому самураю дома Тайра.

Так с чего я начал? Ах да. Так вот, деньги лучше всего делать на падении непобедимых. Шеф знал это еще тверже, чем я, так как чуял кровь лучше, чем белая акула в океане. Продавая и покупая кровь, он сколотил себе приличное состояние. Нашу кровь.

А непобедимым до сего дня был я. Я принес шефу много денег, но всему хорошему приходит конец, и шеф готовился сделать последний, изящный ход, выпустив непобедимого против заезжего заморского бойца. По мнению шефа, шансов у меня не было никаких. И он был чертовски прав, надо признать. Не знаю, то ли он увидел мою медицинскую карту, то ли его чутье подсказало ему, но он, повторю, был прав. Непобедимый должен был упасть с максимальным грохотом, а грохот – отозваться приятным шелестом купюр.

Я думаю, что шефу было жаль меня. Я долго думал потом и пришел к этому выводу окончательно. В конце концов, мы были знакомы много лет, и нас связывало нечто вроде приятельских отношений. Но ни он, ни я не видим в этом причин отказаться от приличного заработка. Все верно. Табачок всегда врозь.

…Но вышло иначе. Заморский боец, видимо, думал только о победе. Не знаю, какая мразь его тренировала таким образом. Такого рода подход к делу допустим только на спортивной площадке.

Ты должен проститься с жизнью, вступая в бой. Это твой единственный шанс остаться в живых. Он этого не знал. А я знал. Так же как и то, что у меня хватит дыхания лишь на один удар.

Бой ведется до смерти или до полной невозможности продолжать поединок. В моем случае я должен был быть убит.

Но я очень упрям. Шеф мог планировать что угодно, у меня были свои планы. Свои планы и один удар. Не так уж и мало, если подумать.

Заморский супостат высоко воздел над головой свое оружие, входя в круг. Оружие каждый выбирает себе сам, выбор свободен, бери то, чем умеешь пользоваться. Ограничение лишь в одном – это холодное оружие. В его руках был изумительный шотландский палаш. «Корзинчатый меч», еще старый, настоящий, не униженный английскими выдумками и запретами. С удовольствием приобрел бы себе нечто подобное для коллекции. Сразу было видно, что это не новодел и не игрушка из тех, что штампуют для продажи туристам. Это я видел до начала боя.

…Ты не видишь ни противника, ни его оружия. Вообще ничего. И нет ни малейшей нужды видеть ни то ни другое. Ты просто стоишь в ярко освещенном кругу, обнесенном металлической оградой, и все. Есть ты – и есть гипотетическое нечто, которое подлежит уничтожению. Готовься к смерти, не думай и не мешай своему телу. Особенно если дышать тебе приходиться одним легким. Да и дышать остается уже недолго. Как бы я ни упрямился, но, если мне удастся уцелеть сегодня, шеф сумеет сравнять счет и больше не допустить промашки. В следующий раз мне найдут более перспективного противника и все же убьют, но уже дороже. Отказаться не получится. Вода мокрая, небо голубое, а отказаться не дадут.