Смерть белой мыши - Сергей Костин

Подойти к бывшему агенту должен был я. Но для этого Мати, которого, естественно, в лицо я не знал, должен был читать книгу Наума Хомского, или Ноама Чомски, как его называют американцы. Знаменитого профессора Хомского я видел и даже был как-то ему представлен. Это случилось лет десять назад на предрождественской вечеринке в Гарвардском университете. Отец Джессики — профессор этого прославленного учебного заведения. Про себя я зову его Какаду: он горбоносый, нахохленный, рассеянный и крикливый. Так вот, мы с Джессикой заехали, чтобы забрать его на машине: Какаду принципиально не водит и даже — что, в сущности, немыслимо для американца — не имеет водительских прав. Элита элитного университета и приглашенные академические знаменитости из других бостонских вузов толклись — день был солнечный и теплый, как в бабье лето, — на лужайке среди кирпичных псевдовикторианских зданий. Небожители были похожи на стайку грачей: на всех фраки, смокинги, на худой конец — черные вечерние костюмы с галстуками строгих тонов. Профессор Хомский был в толстой вязки синем свитере, из-под которого торчал воротничок мягкой серой рубашки, и в отличие от остальных был похож на старого архивариуса. Я был им так очарован, что, вернувшись в Нью-Йорк, купил и прочел три книги бунтаря американской политической мысли.

То, что Мати должен был прийти с книгой моего знаменитого мимолетного бостонского знакомого, — простое совпадение. Но сама идея была очень разумной — в Лесу не дураки сидят. Читателей Хомского не миллионы, это вам не Стивен Кинг, так что вероятность подойти в определенном месте в определенное время к случайному интеллектуалу-нонконформисту, согласитесь, чрезвычайно мала.

За этими размышлениями и воспоминаниями прошло еще минут десять. Человек, вызвавший на встречу своего будущего спасителя, не спешил. Либо не смог выбраться вовремя. Либо, к счастью или к несчастью для него, моя помощь ему уже не требовалась. Хотя, если грозившая ему опасность полностью миновала, Мати, наверное, пришел бы убедиться, что Контора его не бросила и он может рассчитывать на нее и впредь. Мне же ничто не угрожало, и, учитывая, что для нашего агента выбраться на эту встречу могло быть сложно, я был готов ждать его хоть час. Я заказал еще кофе и рюмочку местного ликера «Вана Таллин», который в советские — мои студенческие — времена считался изысканным, почти заграничным напитком.

Я уже пролистал всю «Таймс» и, чтобы убить время, вернулся на страницы культуры с намерением пополнить свои знания о ритмике и мелодике стиля «гранж». Перелистывая газету, я заметил на себе взгляд престарелой секретарши. К моему удивлению, она не отвела его, встретившись с моими глазами, как это обычно делают цивилизованные люди, застигнутые за пристальным разглядыванием соседей. Я опустил газету пониже: дама доставала из сумочки книгу Наума Хомского о Косово.

Могло ли быть такое совпадение? В сообщении, которое я получил, речь совершенно определенно шла о мужчине. Что, эстонские имена были загадкой не только для меня, и даже в Конторе люди не в состоянии отличить по имени мужчину от женщины? Или же имя Мати, как, например, Клод или Доминик, одинаково произносится и даже пишется для особей обоих полов? Наконец, что тоже возможно, Мати — больной, раненый, боявшийся показаться на улице — не мог явиться на встречу сам и послал на нее жену или боевую подругу?

Я отложил газету и улыбнулся продолжавшей смотреть на меня даме широкой лучащейся улыбкой. Дама дернула плечом, открыла книгу, но уткнуться в нее не спешила. Я счел заминку приглашением начать разговор.

— О, вам тоже нравится Чомски? — перегнувшись к ней через подлокотник кресла, любезно сказал я по-английски, на этот же манер произнося фамилию профессора.

Только тут я заметил, что книга, которую держала в руках дама, была на каком-то скандинавском языке, с перечеркнутым «о», шведском или норвежском — я в них не силен. Вот оно, невероятное совпадение? Дама продолжала молча смотреть на меня строгими, даже колючими глазами.

Первая фраза, которую я только что произнес, не была условной — я просто попытался гладко завязать разговор. Но даже если политологические вкусы дамы и наш условный знак были чистым совпадением, сказав вторую, на этот раз уже строго определенную, фразу, я по-прежнему ничем не рисковал.

— Я в прошлом году вел семинар по Чомски в университете Веллингтона и очень рад, что моего учителя почитают и здесь.

Согласитесь, после такой фразы, сказанной в определенное время в определенном месте, сомнений в том, что я — человек не случайный, оставаться уже не могло. В Таллине — бостонский ученик Хомского — преподававший в Новой Зеландии!

Медленно, как бы нехотя дама с сильным акцентом произнесла свою реплику в нашем незамысловатом спектакле:

— Я увлекалась лингвистическими трудами Ноама Чомски. Но его политические воззрения я нахожу возмутительными!

Знаете, что? Придуманные кем-то гневные, но не лишенные юмора слова вполне подходили к ее облику.

— Вы позволите? — Я перегнулся к даме, чтобы взять из ее рук книгу.

Она нехотя подчинилась.

— Это на каком языке? — продолжил я светскую беседу.

— Вы же на нем, судя по вопросу, не читаете. Тогда какая вам разница?

Дама, хотя и пришла на встречу, от которой до моего дома было семь тысяч километров, вела себя так, как если бы я был докучливым ловеласом. Я присмотрелся к ней повнимательнее. Ей было не меньше шестидесяти пяти, возможно, намного больше. Подбородок подсох, обнажая глубокие борозды, идущие вниз от уголков губ. Кожа на шее тоже съежилась, образовав две висящие складки, как у ящерицы. Волосы она красила, но не в синий или рыжий цвет, как многие седые дамы, а в тот, который когда-то, наверное, был естественным. В молодости она была блондинкой и наверняка прехорошенькой. А сейчас она была похожа — и по колориту, и по худобе, и по быстроте движений — на беспокойную, испуганную белую мышь.

— Вас послал Мати? — впрямую спросил я.

Дровосеки, звучно рыгая в унисон, недавно ушли, и мы в холле оставались совсем одни. Только за администраторской стойкой суетились две миленькие девушки в крахмальных белых блузках.

— Мати это я, — недовольно буркнула дама.

— Хм… Разве это не мужское имя?

— Мужское.

— И…

Дама раздраженно дернула плечом. Для нее это был, похоже, привычный жест — другие в таких случаях любезно улыбаются.

— А вам не все равно?

Она вставала.

— Я приехала на машине. Но водить не люблю. Вы можете сесть за руль?

— Без проблем.

Я открыл принесенный мне счет в папочке из тисненой кожи и вложил в нее соответствующую купюру. Когда я поднял голову и встал, Мати — или как там ее звали — в холле уже не было.

Не было ее и на улице. Я растерянно огляделся — она не могла раствориться в воздухе. Тут открылась дверца припаркованного в плотном ряду машин «форда-фиесты», некогда ярко-синего, а теперь изрядно выгоревшего цвета, и голос Мати недовольно спросил:

— Вы едете или нет?

У женщин в машине часто царит домашний уют. Все чистенько, аккуратно расставлено: подставка для мобильного телефона, ручечка, блокнотик, мягкая игрушка под задним стеклом. В «форде» Мати все было покрыто пылью и никаких индивидуальных принадлежностей, никаких наклеек. Такие машины обычно берешь напрокат, только без царапин на торпеде.

Прежде чем завести двигатель, я залез в карман. Вся моя жизнь содержится в наладоннике самой известной фирмы. Один такой я в прошлом году утопил в Индии, но к счастью, я всегда делаю бэкап всей системы, всех программ и всех баз данных на свой домашний компьютер. Так что мои контакты, карты, словари, десяток книг и дисков, куча фотографий, распорядок жизни на ближайшие месяцы, а также неразумное количество более или менее бесполезных прикладных программ по-прежнему со мной. Это видимая часть айсберга, правда, в отличие от айсберга бо́льшая. Кроме того, в моем компьютере есть несколько софтов особого свойства. Один из них я как раз и запустил. Это такой определитель электронных устройств, на раз выявляющий «жучки».

Мати, склонив голову набок, с интересом наблюдала за мной. Стрелочка, вращающаяся по циферблату, остановилась, включив зеленый огонек.

— Можем спокойно говорить, — сообщил я своей коллеге.

Мати дернула плечом, как бы говоря: «Напридумывали себе игрушек! Что дети». Она пристегнулась, вытянула ноги и коротко скомандовала:

— Выезжайте из паркинга и направо.

Я, собственно, ничего другого от нее и не слышал в ближайшие три минуты.

— Теперь снова направо. Опять направо.

Мы вновь проезжали мимо «Скандик Палас». Мати проверялась.

— Теперь прямо! — с видимым облегчением сказала она и откинулась на спинку сиденья.

— И куда мы едем? — дружелюбно, как бы не замечая ее почти раздраженного тона, осведомился я.