И придет большой дождь… - Коршунов Евгений Анатольевич

На аэродроме чету Николаевых встречал советский консул Глаголев. И Петру вспомнилось, как несколько лет назад консул нервничал, когда полицейский комиссар Прайс «выпроваживал» из страны аспиранта Луисского университета Николаева.

Глаголев, с тех пор как Петр видел его в последний раз, очень изменился. Лицо у него было болезненное, желтоватого цвета. Он сильно похудел. И только глаза за толстыми стеклами тяжелых очков были все те же — спокойные, добрые.

— Привет Информагу! То есть магу информации! — шутливо приветствовал он Петра, как будто расстались они только вчера.

Он галантно поклонился Вере, жене Петра, и, когда она протянула ему руку, поцеловал кончики ее пальцев.

— У вас здесь все такие? — рассмеялась Вера.

— Нет, — серьезно ответил Глаголев. — Только я, консул. А мне это положено по долгу службы.

Вера приняла предложенный консулом тон.

— И вам нравится ваш долг?

— Вы в этом еще не раз убедитесь. А пока, — Глаголев сделал приглашающий жест, — прошу ко мне. Моя половина уже приготовилась к приему. Ждет с нетерпением. Особенно, — консул хитро прищурился, — если вы привезли селедку и черный хлеб.

Вера кивнула на портфель Петра.

— Всю дорогу держал на коленях. Никому не доверял. Из аэропорта они поехали незнакомой Петру дорогой.

— Построили недавно, — сказал Глаголев, не дожидаясь расспросов Петра. — И вообще, с тех пор, как ты был в Луисе, здесь очень многое изменилось… — Голос его стал чуть грустным. — Подумать только — пять лет прошло!

Они пересекли город по незнакомым Петру улицам.

— Мы ведь теперь живем в парке Дикойи. В том самом, где ты был гостем на вилле комиссара Прайса. Помнишь? Старик Прайс все такой же, — говорил Глаголев, неторопливо ведя машину и внимательно всматриваясь в темноту, пронизанную белыми лучами фар. — Теперь у него новая идея — мол, полиция служит лишь букве закона и должна быть вне политики.

— А полковник Роджерс?

— Тоже здесь. Старый Симба, покойный президент, после скандала с твоей высылкой отправил его в Лондон. Но, как только Симба умер и в Гвиании все изменилось, Роджерса немедленно вернули обратно.

Они крутили по аллеям огромного парка. То справа, то слева мелькали огоньки. Пахло диковинными тропическими цветами. Здесь было прохладнее, чем в городе, свежее.

— Мы на острове. Чуешь — ветер с океана! Все время продувает. В парке, брат, микроклимат свой, особенный. Раньше ночью здесь не имел права появиться ни один гвианиец, здесь был сеттльмент. Только для белых. Черные — слуги. Понятно? Кстати, Эдун знает, что ты приезжаешь. Ждет, обещает помочь. Это ведь непросто — работать в местной прессе. Это профессия. Да и Томас Энебели будет тебе полезен. Ты им в Москве определенно чем-то понравился.

Глаголев сказал правду. И Эдун, и Томас ждали его приезда. Обоих Петр знал еще по Москве. Познакомились они, когда агентство, где Петр проходил стажировку, послало его взять интервью у участников международного конгресса, приехавших из Гвиании.

В пресс-центре конгресса Петру сообщили, что гвианийская делегация вместе со своим главой Томасом Энебели остановилась в гостинице «Украина».

Дальше не было абсолютно никаких сложностей. И Эдун Огуде, редактор влиятельной газеты «Ляйт» («Свет»), и Томас Энебели, открывший в Луисе магазин «Советская книга», общественный деятель, журналист, бизнесмен, не только ответили на все вопросы Петра, но и согласились написать для агентства серию статей.

Оба оставили Петру свои адреса и обещали помочь наладить работу бюро Информага в Гвиании.

Они встретились в Луисе, в небольшом холле квартиры Глаголева. Встреча была шумной. Особенно обрадовался Эдун.

— Ха! Вот здорово! — хлопал он себя ладонями по бедрам. — Приехал все-таки! Приехал!

Томас Энебели был более сдержан. От него веяло спокойствием и уверенностью, каким-то изысканным благородством, чувствовавшимся во всем: и в осанке, которая подчеркивалась национальной одеждой, похожей на тогу, и в гордом повороте головы. Уже потом, через несколько месяцев, Петр спросил, не принадлежит ли он к какой-нибудь из древних королевских династий Гвиании.

— Мой отец — фермер, — просто ответил Томас. — Короли к нам не заходили…

Раньше, услышав такой ответ, Петр удивился бы: очень многие гвианийцы носили титулы принцев и гордились этим. Еще больше клялось, что состоят в родстве с многочисленными племенными вождями, а уж про количество тех, кто говорил, что приходится родственником премьер-министру, президенту пли министрам, — и говорить не приходилось. Возможно, что в большинстве случаев это было правдой — семейные отношения в здешних краях были необычайно сложны и запутанны. Но Томас не был и не желал состоять в родстве ни с кем из власть имущих.

Он подошел к Петру и спокойно протянул руку:

— Добро пожаловать!

Рука у него была сильная, большая. И рукопожатие получилось крепким, искренним.

Лицо его светилось открытой, спокойной улыбкой — честной, доверчивой, располагающей к дружбе.

Через несколько дней Петр переехал от Глаголева в отель «Мажестик» — он не хотел стеснять гостеприимного консула, а дом для бюро Информага, и заодно для жилья, только еще подбирал. С Эдуном к нему пришел незнакомый гвианиец — невысокого роста, стройный, с тонким умным лицом. Держался он очень уверенно.

— Принц Самуэль Нванкво, — представил его Томас, — секретарь Союза журналистов Гвиании.

— Меня зовут Сэм, — Нванкво церемонно протянул руку Петру. — Очень рад познакомиться…

Это был третий из «неразлучных», как называли в Луисе Эдуна, Томаса и Сэма.

— Если вам нужна помощь, можете на меня рассчитывать, — важно сказал Сэм, но, не выдержав явно не свойственного ему тона, вдруг хлопнул Петра по плечу и хитро подмигнул: — Ну, теперь кое-кто у нас попрыгает!

Петр понял, что Сэм имел в виду. Бюро Информага должно было распространять материалы о Советском Союзе, поступающие из Москвы: статьи, фотографии, книги, брошюры.

Петр окунулся в это дело с азартом. Он любил играть в шахматы, и порою ему казалось, что он ведет длинную, в сущности, бесконечную партию с опытным, умным противником, имеющим в запасе бесконечное количество ходовых комбинаций: британская информационная служба была явно недовольна тем, что гвианийцы узнавали о Стране Советов, как говорится, из первый рук. Тем более что интерес ко всему советскому в Гвиании непрерывно рос.

3

Петр медленно шагал по твердой полоске песка, уплотненного приливом, вдоль уходящего вдаль берега.

Тяжелые валы прибоя глухо разбивались о песок, и пестрая пена шипела и таяла. Крабы, напуганные шагами Петра, суматошно разбегались с его пути, зарывались в песок.

Вокруг не было ни души — только желтая гряда дюн, океан и небо. И Петр даже вздрогнул от неожиданности, когда за поворотом берега, метрах в тридцати впереди себя, вдруг увидел дерущихся африканцев. Вернее, это было уже финалом явно недолгой схватки: невысокий ладный паренек в спортивной куртке резко ударил ребром ладони по шее другого — худощавого в длинной национальной одежде, руки которого держал третий участник драки — плотный, коренастый крепыш, чье мясистое лицо было изрыто глубокими шрамами оспин.

Тот без звука рухнул на песок. Парень в спортивной куртке оглянулся и заметил Петра. Он что-то тревожно крикнул, и рябой крепыш, схватив в охапку безжизненное тело, подтащил его к линии прибоя и тяжело бросил в воду.

— Стойте! — крикнул Петр, но оба уже карабкались по склону дюн, не оглядываясь и пригибаясь.

Вода закружила беспомощное тело, потащила за собой. Затем медленно надвинула тяжелый зеленый вал. Петр бросился ему навстречу.

Его сбило с ног, ударило о песок. На секунду он потерял сознание, но сейчас же пришел в себя, оказавшись в водовороте песка и мутной, пронизанной солнечном светом воды, не зная, где дно, где берег, где небо.

Он раскинул руки, пытаясь вырваться из давящего зеленого мрака, и вдруг почувствовал, что его пальцы во что-то вцепились. В этот момент вода отхлынула — и он остался лежать на песке почти у самой линии прибоя. Левая его рука держала полу длинной одежды человека, уткнувшегося лицом в плотный, сырой песок. Новый вал с ревом надвигался на них. Петр изо всех сил рванулся к берегу — это спасло его. Вновь нахлынувшая громада воды обрушилась позади, тяжело ударила Петра по ногам, и пена побежала по спине — светлая, легкая, ласковая. Подождав, пока вода схлынет, он резко рванулся вперед, еще раз, еще… Он тащил человека подальше от воды, к дюнам. Потом, уже на песке, перевернул его на живот и, согнув в поясе, положил на свое колено вниз лицом. Из ноздрей и рта человека полилась вода.