Воспламенение - Сьюзен Коллинз

Я трясу его за плечо.

— Вставай! — громко говорю я, зная, что нет никакого другого способа разбудить его.

Его храп на мгновение вопросительно прекращается, а затем продолжается с новой силой. Я трясу его сильнее.

— Вставай, Хеймитч! Это день Тура!

Я открываю окно, глубоко вдыхая чистый воздух, идущий снаружи. Мои ноги переступают через горы мусора на полу, и я раскапываю оловянный кофейник и наполняю его водой из раковины. Огонь в печи не полностью потушен и мне удается превратить несколько тлеющих углей в пламя. Я сыплю немного кофейных зерен в чайник, убеждаюсь, что получившееся варево достаточно крепко, и ставлю его кипятиться на печь.

Хеймитч все еще совершенно безразличен к окружающему миру. Поскольку ничего больше не сработало, я наливаю таз холодной воды и выливаю ему ее на голову, отскакивая подальше. Хеймитч издает животный гортанный звук. Он вскакивает так, что стул отлетает на десять футов[4] назад, и вскидывает нож. Я и забыла, что он всегда спит с одним, зажатым в руке. Мне следовало вытащить нож из его пальцев, но моя голова была забита другим.

Извергая целый ряд ругательств, Хеймитч режет воздух за пару секунд до того, как прийти в себя. Он вытирает лицо рукавом рубашки и поворачивается к подоконнику, на который я взгромоздилась на тот случай, если придется быстро удирать.

— Что ты делаешь? — бормочет он.

— Ты велел мне разбудить тебя до того, как прибудут камеры, — отвечаю я.

— Что? — произносит он.

— Это была твоя идея, — настаиваю я.

Кажется, он припоминает.

— Почему я весь мокрый?

— Потому что я не могла трясти тебя еще активнее, — говорю я. — Слушай, если ты хотел, чтобы с тобой нянчились, тебе следовало попросить Пита.

— Попросить меня о чем?

Даже звук его голоса скручивает мой желудок в узел, наполняя меня такими эмоциями, как вина, печаль и страх. И тоска. Я даже способна признать, что отчасти там есть и она. Но у нее слишком много соперников, чтобы она могла победить.

Я наблюдаю, как Пит пересекает расстояние до стола, солнечный свет, льющийся из окна, вспыхивает в его светлых волосах так же, как первый снег на улице. Он выглядит сильным и здоровым, настолько отличающимся от страдающего от голода мальчика, которого я знала на арене. Его хромота теперь фактически незаметна. Он кладет свежеиспеченный хлеб на стол и протягивает свою руку к Хеймитчу.

— О том, чтобы разбудить меня, не заставляя заболеть пневмонией, — говорит Хеймитч, передавая ему нож. Он снимает свою грязную рубашку, оставаясь в не менее грязной футболке, и вытирается сухой частью.

Пит улыбается и окунает нож Хеймитча в белый ликер из бутылки на полу. Он вытирает чистое лезвие о свою рубашку и нарезает хлеб. Пит снабжает нас всех новоиспеченными товарами. Я охочусь. Он печет. Хеймитч пьет. У каждого из нас свой способ оставаться занятыми, держать наши мысли о тех временах, когда мы были на Играх, запертыми глубоко внутри. Только после того, как он вручает Хеймитчу корку, он впервые смотрит на меня.

— Хочешь кусок?

— Нет, я поела в Котле, — говорю я. — Но спасибо.

Мой голос не похож на настоящий, настолько он формален. Так же, как и каждый раз, когда я говорила с Питом с тех пор, как камеры закончили снимать наше счастливое возвращение домой, и мы вернулись к нашим реальным жизням.

— Пожалуйста, — отвечает он натянуто.

Хеймитч бросает свою рубашку куда-то в беспорядок.

— Брр! Вам двоим стоит потренироваться быть потеплее друг с другом до начала шоу.

Он прав, конечно. Публика будет ожидать парочку неразлучных влюбленных, которая победила на Голодных Играх. Не двух человек, которые едва ли могут смотреть друг другу в глаза. Но все, что я произношу, это:

— Прими ванну, Хеймитч.

Я прыгаю из окна на лужайку и иду по траве к своему дому.

Снег начал укладываться на землю, и я оставляю за собой следы. Перед дверью я останавливаюсь, чтобы отряхнуть влажные туфли, прежде чем войти. Мама работала день и ночь, чтобы усовершенствовать все для камер, так что, это не самое подходящее время для того, чтобы наследить на ее до блеска натертых полах. Я только перешагиваю порог, когда она взмахивает рукой, чтобы остановить меня.

— Не волнуйся, я сниму их здесь, — говорю я, оставляя туфли у входа.

Мама издает странно хриплый смех и снимает с моего плеча сумку для дичи, набитую запасами, купленными в Котле.

— Это всего лишь снег. Хорошо погуляла?

— Погуляла?

Она же знает, что я просидела в лесу половину ночи. И тут я вижу мужчину, стоящего позади нее в дверном проеме кухни. Один взгляд на его сделанный на заказ костюм и улучшенную хирургическим путем внешность сообщает мне о том, что он из Капитолия. Что-то здесь не так.

— Это больше было похоже на катание на коньках. Там действительно становится очень скользко.

— Кое-кто здесь хочет увидеть тебя, — говорит мама. Ее лицо очень бледно и я могу слышать в ее голосе беспокойство, которое она старается скрыть.

— Мне казалось, они не должны были прийти до полудня. — Я делаю вид, что не замечаю ее состояния. — Цинна прибыл раньше, чтобы помочь мне подготовиться?

— Нет, Китнисс. Это… — начинает мама.

— Пожалуйста, пройдемте сюда, мисс Эвердин, — говорит мужчина. Он жестом указывает на прихожую. Довольно странно быть сопровождаемым по своему дому, но я понимаю, что лучше по этому поводу ничего не говорить.

Пока иду, я кидаю через плечо маме уверенную улыбку.

— Вероятно, еще инструкции для Тура.

Они посылали мне информацию обо всех видах маршрутов и о том, какой протокол будет соблюдаться в каждом из дистриктов. Но поскольку мы направляемся к двери кабинета, двери, которую я никогда до этого момента не видела закрытой, я чувствую, что мысли начинают бежать в моей голове с бешеной скоростью. Кто здесь? Чего они хотят? Почему мама настолько бледная?

— Заходите прямо туда, — говорит мужчина из Капитолия, который шел со мной из прихожей.

Я поворачиваю отполированную медную ручку и делаю шаг внутрь. Маленький седовласый человек, читающий книгу, кажется неопределенно знакомым. Он поднимает палец, словно хочет сказать: «Один момент». А потом он поворачивается, и мое сердце пропускает удар.

Я смотрю в змеиные глаза Президента Сноу.

Глава 2

Я считаю, что на президента Сноу нужно смотреть, когда он стоит перед мраморными столбами, на которых висят огромные флаги. Как-то странно видеть его, окруженным самыми обычными вещами в комнате. То же самое, что открыть крышку кастрюли и обнаружить там клыкастую гадюку вместо тушеного мяса.

Зачем он здесь? Мои мысли мгновенно отправляются назад — к дням открытия Тура Победителей. Я вспоминаю трибутов-победителей и их наставников со стилистами. Иногда даже высокопоставленные чиновники приезжали в дистрикт победителя. Но я никогда не видела президента Сноу. Он бывает на праздновании в Капитолии. Периодически.

Раз он проделал весь этот путь из своего города, это может означать лишь одно. У меня большие проблемы. А если у меня, то и у моей семьи. Дрожь пробирает мое тело, когда я думаю, о том, как близко моя мама и сестра находятся к этому человеку, презирающему меня. Потому, что я перехитрила его садистские Голодные Игры, заставив Капитолий выглядеть глупо и, следовательно, подорвав его власть.

Все, что я делала, это пыталась оставить в живых себя и Пита. Все, что можно было принять за восстание, было просто случайностью. Но когда Капитолий официально заявляет, что только один трибут может выжить, а у вас хватает смелости бросить ему вызов, полагаю, это как раз и есть восстание. Моя единственная защита заключалась в притворстве, что меня довела до безумия невероятно сильная любовь к Питу. Так нам обоим позволили выжить. Стать коронованными победителями. Ехать домой, не переставая махать в камеры, прощаясь, пока нас не оставили в покое. До этого момента.

Возможно, из-за новизны дома или из-за шока от того, что я вижу президента, а может из-за всеобщего понимания, что он может убить меня в любую секунду, я чувствую себя здесь словно чужак. Как будто это его дом, а я незваная гостья. Так что, я не приветствую его и не предлагаю стул. Я вообще ничего не говорю. Я просто рассматриваю его так, будто он действительно змея, очень ядовитая на вид. Я неподвижно стою, ища глазами пути к отступлению.

— Я считаю, что мы сделаем всю эту ситуацию намного проще, если пообещаем не лгать друг другу, — говорит он. — Что думаете?

Я думаю, что мой язык словно заморожен, и я совершенно точно не могу произнести ни слова, таким образом, я удивляю саму себя, когда отвечаю уверенным голосом:

— Да, полагаю, так мы сэкономим время.

Президент Сноу улыбается, и я впервые обращаю внимание на его рот. Я ожидаю увидеть змеиные губы, не произносящие ни слова. Но они чрезмерно полны, а кожа будто натянута. Я задаюсь вопросом, был ли его рот изменен, чтобы сделать его внешность более привлекательной. Если да, то это была пустая трата денег и времени, потому что это не помогло.