Песни из «Уголка» - Константин Случевский

«Нет, нe от всех предубеждений…»

Нет, нe от всех предубежденийЯ и поныне отрешен!Но все свободней сердца генийОт всех обвязок к пелен.

Бледнеет всякая условность,Мельчает смысл в любой борьбе…В душе великая готовностьСвободной быть самой в себе;

И в этой правде — не слащавость,Не праздный звук кpacивых слов,А вольной мысли величавостьПод лязгом всех зeмных оков…

«Любо мне, чуть с вечерней зарей…»

Любо мне, чуть с вечерней зарейСолнце, лик свой к земле приближая,взгляды Искоса в землю бросая,Cыплет в корни свой свет золотой;

Багрянистой парчой одеваетЛистьев матовый, бледный испод…Это — очень не часто бывает,И вечернее солнце — не ждет.

«Я видел Рим, Париж и Лондон…»

Я видел Рим, Париж и Лондон,Везувий мне в глаза дымил,Я вдоль по тундре Безземельной,Везом оленями, скользил.

Я слышал много водопадовРазличных сил и вышины,Рев медных труб в калмыцкой степи,В Байдарах — тихий звук зурны.

Я посетил в лесах УралаПотемки страшных рудников,Бродил вдоль щелей и проваловПо льдам швейцарских ледников.

Я резал трупы с анатомом,В науках много знал светил,Я испытал в морях крушенье,Я дни в вертепах проводил…

Я говорил порой с царями,Глубоко падал и вставал,Я богу пламенно молился,Я бога страстно отрицал;

Я знал нужду, я знал довольство,—Любил, страдал, взрастил семьюИ — не скажу, чтобы без страха,—Порой встречал и смерть свою.

Я видел варварские казни,Я видел ужасы труда;Я никого не ненавидел,Но презирал — почти всегда.

И вот теперь, на склоне жизни,Могу порой совет подать:Как меньше пользоваться счастьем,Чтоб легче и быстрей страдать.

Здесь из бревенчатого сруба,В песках и соснах «Уголка»,Где мирно так шумит Нарова,Задача честным быть легка.

Ничто, ничто мне не указка,—Я не ношу вериг земли…С моих высоких кругозоровВсе принижается вдали…

«Ветер несется могучий…»

Ветер несется могучий…Груди такой не сыскать!Места ей надо — сломаетВсе, что придется сломать!

Сосны навстречу! НедвижныРозовой грудью стволов…Знать: грудь на грудь! Так и нужно!В мире обычай таков…

Кто-то в той свалке уступит?Спрячься за камни: не трусь!Может быть, камни придушат,Сгинешь… а я сохранюсь!

«Припаи льда все море обрамляют…»

Припаи льда все море обрамляют;Вдали видны буран и толчея,Но громы их ко мне не долетают,И ясно слышу я, что говорит хвоя.

Та речь важна, та речь однообразна,—Едва колеблет длинный ряд стволов,В своем теченьи величава, связнаИ даже явственна, хоть говорит без слов.

В ней незаметно знаков препинаний,В ней все одно, великое одно!В живых струях бессчетных колебанийПоет гигантское, как мир, веретено.

И, убаюкан лаской и любовью,Не слыша стонов плачущей волны,Я, как дитя, склоняюсь к изголовью,Чтоб отойти туда, где обитают сны.

«Качается лодка на цепи…»

Качается лодка на цепи,Привязана крепко она,Чуть движет на привязи ветер,Чуть слышно колышет волна.

Ох, хочется лодке на волю,На волю, в неведомый путь,И свернутый парус расправить,И выставить на ветер грудь!

Но цепь и крепка, и не ржава,И если судьба повелитПоплыть, то не цепь оборвется,А треснувший борт отлетит.

«Нынче год цветенья сосен:…»

Нынче год цветенья сосен:Все покрылись сединой,И побеги, будто свечи,Щеголяют прямизной;

Что ни ветка — проступаетВоска бледного свеча…Вот бы их зажечь! ЛюбаяЗасветила б — горяча!

Сколько, сколько их по лесу;Цветень пылью порошит!Только кто, чуть ночь настанет,Эти свечи запалит?

Низлетят ли гости с небаЧас молитвы озарить?Иль колдуньи вздуют пламяВ дикой оргии светить…

Все равно! Но только б света,Света мне — со всех ветвей!Только б что-нибудь поярче,Что-нибудь — повеселей!

«Как ты чиста в покое ясном…»

Как ты чиста в покое ясном,В тебе понятья даже нетО лживом, злобном или страстном,Чем так тревожен белый свет!

Как ты глупа! Какой равнинойРаскинут мир души твоей,На ней вершинки — ни единой,И нет ни звуков, ни теней…

«Вот с крыши первые потеки…»

Вот с крыши первые потекиПри наступлении весны!Они — что писанные строкиВ снегах великой белизны.

В них начинают проявлятьсяВесенней юности черты,Которым быстро развиватьсяВ тепле и царстве красоты.

В них пробуждение под спудомЕще не явленных мощей,Что день — то будет новым чудомЗа чудодействием ночей.

Все струйки маленьких потеков —Безумцы и бунтовщики,Они замерзнут у истоков,Не добежать им до реки…

Но скоро, скоро дни настанут,Освобожденные от тьмы!Тогда бунтовщиками станутСледы осиленной зимы;

Последней вьюги злые стоны,Последний лед… А по полямПобедно глянут анемоны,Все в серебре — назло снегам.

«Мои мечты — что лес дремучий…»

Мои мечты — что лес дремучий,Вне климатических преград,В нем — пальмы, ели, терн колючий,Исландский мох и виноград.

Лес полн кикимор резвых шуток,В нем леший вкривь и вкось ведет;В нем есть все измененья сутокИ годовой круговорот.

Но нет у них чередованья,Законы путаются зря;Вдруг в полдень — месяца мерцанье,А в полночь — яркая заря!

«Мысли погасшие, чувства забытые…»

Мысли погасшие, чувства забытые —Мумии бедной моей головы,В белые саваны смерти повитые,Может быть, вовсе не умерли вы?Жизни былой молчаливые мумии,Время Египта в прошедшем моем,Здравствуйте, спящие в тихом раздумии!К вам я явился светить фонарем.Вижу… как, в глубь пирамиды положены,Все вы так тихи, так кротки теперь;Складки на вас шевельнулись, встревоженыВетром, пахнувшим в открытую дверь.Все вы взглянули на гостя нежданного!Слушайте, мумии, дайте ответ:Если бы жить вам случилося заново —Иначе жили бы вы? Да иль нет?Нет мне ответа! Безмолвны свидетели…Да и к чему на вопрос отвечать?Если б и вправду они мне ответили,Что ж бы я сделал, чтоб снова начать?В праздном, смешном любопытстве назревшие,Странны вопросы людские порой…Вот отчего до конца поумневшиеМумии дружно молчат предо мной!Блещет фонарь над безмолвными плитами…Все, что я чую вокруг, — забытье!Свод потемнел и оброс сталактитами…В них каменеет и сердце мое…

«О, будь в сознаньи правды смел…»

О, будь в сознаньи правды смел…Ни ширм, ни завесей не надо…Как волны дантовского адаПолны страданий скорбных тел,—Так и у нас своя картина…Но только нет в ней красоты:Людей заткала паутина…В ней бьются все — и я, и ты…

«Всюду ходят привиденья…»

Всюду ходят привиденья…Появляются и тут;Только все они в доспехах,В шлемах, в панцирях снуют.

Было время — вдоль по взморьюШедшим с запада сюдаГрозным рыцарям НароваПреградила путь тогда.

«Дочка я реки Великой,—Так подумала река,—Не спугнуть ли мне пришельцев,Не помять ли им бока?»

«Стойте, братцы, — говорит им,—Чуть вперед пойдете вы,Глянет к вам сквозь льды и вьюгиСтрашный лик царя Москвы!

Он, схизматик, за стенами!Сотни, тысячи звонницВкруг гудят колоколами,А народ весь прахом — ниц!

У него ль не изуверства,Всякой нечисти простор;И повсюдный вечный голод,И всегдашний страшный мор.

Не ходите!» Но пришельцамМудрый был не впрок совет…Шли до Яма и Копорья,Видят — точно, ходу нет!

Все какие-то виденья!Из трясин лесовикиНаседают, будто черти,Лезут на смерть, чудаки!

Как под Дурбэном эстонцыНе сдаются в плен живьемИ, совсем не по уставам,Варом льют и кипятком.

«Лучше сесть нам под Наровой,На границе вьюг и nypr!»Сели и прозвали замки —Магербург и Гунгербург.

С тем прозвали, чтобы внукиВновь не вздумали идтиК худобе и к голоданьюВдоль по этому пути.

Старых рыцарей виденьяХодят здесь и до сих пор,Но для легкости хожденья —Ходят все они без шпор…

«Вдоль Наровы ходят волны…»