«Тигры» в грязи. Воспоминания немецкого танкиста. 1941–1944 - Отто Кариус

Мои выбитые зубы скоро оказались в мусорном ведре медпункта. Осколки, вонзившиеся мне в лицо, оставалась в нем до первых лучей солнца следующего дня и вышли сами собой – как и было предсказано.

Я двигался на попутках обратно на фронт. Горящие деревни указывали путь. Свою роту я встретил как раз перед Витебском. Горевший город окрашивал ночное небо в кроваво-красный цвет. После того как на следующий день мы взяли Витебск, у нас появилось ощущение, что война еще только начинается.

Наступление, оборона, подавление сопротивления, преследование сменяли друг друга. События трех недель были отмечены в моем дневнике лишь несколькими строками.

«С 7/11 по 7/16. Наступление через Демидов – Духовщину в направлении Ярцева (шоссе Смоленск – Москва) с целью окружения сил противника в районе Витебск– Смоленск. Бой за переправу через Днепр у Гатчина.

С 7/17 по 7/24. Оборонительный бой за Ярцево и у реки Выпь. Оборонительный бой на рубеже Выпь – Вотря. Бой с целью уничтожения окруженных сил противника в «смоленском мешке».

С 7/25 по 7/26. Преследование вдоль верхнего течения Двины.

С 7/27 по 8/4. Оборонительный бой у Ельни и Смоленска. Оборонительный бой у реки Выпь перед пунктом Белев».

За этим перечислением голых фактов скрыты тяготы, которые могут быть понятны только тем, кто там был. Тех же, кто там не был, их перечисление лишь наводит на мысль о преувеличении. Поэтому, полагаю, могу себе позволить не давать в дальнейшем комментариев, особенно исходя из того, что все впечатления могу передать лишь с точки зрения заряжающего. А заряжающий находится в таком положении, которое не позволяет ему получать общее представление о проводимых операциях.

Каждый из нас проявил себя и вкусил все невзгоды сполна. Мы были убеждены, что успех возможен только в том случае, когда каждый выкладывается до конца.

Несмотря на это, мы иногда проклинали наших командиров, некоторые из которых пренебрегали своими обязанностями и проявляли безответственность. После одного знойного дня, проведенного в сражениях, когда наши пересохшие глотки напрасно ожидали воды, мы ругались на чем свет стоит, узнав о том, что наш батальонный командир распорядился устроить ему купание, используя воду, приготовленную для нашего кофе. Это вопиющее поведение командира было выше нашего понимания. Но мысль о нашем моющемся командире давала нам такую почву для грубых солдатских шуток, что скоро этот случай стал рассматриваться лишь как курьез.

Первый «Т-34»

Еще одно событие ударило по нас, как тонна кирпичей: впервые появились русские танки «Т-34»! Изумление было полным. Как могло получиться, что там, наверху, не знали о существовании этого превосходного танка?

«Т-34» с его хорошей броней, идеальной формой и великолепным 76,2-мм длинноствольным орудием всех приводил в трепет, и его побаивались все немецкие танки вплоть до конца войны. Что нам было делать с этими чудовищами, во множестве брошенными против нас? В то время 37-мм пушка все еще была нашим сильнейшим противотанковым оружием. Если повезет, мы могли попасть в погон башни «Т-34» и заклинить его. Если еще больше повезет, танк после этого не сможет эффективно действовать в бою. Конечно, не очень-то обнадеживающая ситуация!

Единственный выход оставляло 88-мм зенитное орудие. С его помощью можно было эффективно действовать даже против этого нового русского танка. Поэтому мы стали с высочайшим уважением относиться к зенитчикам, которым до этого от нас доставались лишь снисходительные улыбки.

Иваны, как будто догадываясь о нашем затруднительном положении, впервые начали атаку в нашем секторе со своим «Ура! Ура!». Сначала мы подумали, что наша пехота сама атакует с криками «Ура!». Однако вскоре узнали, что все совсем наоборот. Так как Москва, как считалось, была почти в наших руках, у нас появилось подозрение, что уже нельзя больше рассчитывать на скорый конец этой кампании.

Поэтому у меня были смешанные чувства, когда 4 августа 1941 года я получил приказ отбыть в Эрланген, в 25-й танковый запасной батальон. За три дня до этого на погонах моей униформы появился галун унтер-офицера.

В Эрлангене мы сдавали экзамен на права по управлению грузовым автомобилем и танком. Сразу после этого прибыли в Вюнсдорф близ Берлина, чтобы пройти курс обучения кандидата в офицеры.

2 февраля 1942 года мне сообщили, что я не соответствую предъявляемым этим курсом обучения требованиям. Так же как и Терт Мейер и Клаус Вальденмейр из нашего взвода, я конечно же не принял все это всерьез. Кроме того, был один вопрос, который мне никак нельзя было задавать. Я думал, что мне представился случай доверить свои сомнения классной доске. Но мое начальство вовсе не нашло забавным вопрос: «А офицеры запаса человечны?» Так что мы все еще оставались военнослужащими унтер-офицерского состава и кандидатами в офицеры, когда расстались с курсом обучения. Собственно говоря, нас не слишком это огорчало.

В конце концов, новоиспеченным лейтенантам приходилось нести службу в запасных частях, в то время как мы сразу же были отправлены в наш прежний полк. Нас отпустили со словами ободрения. Наш офицер-куратор, которого мы все боготворили, потому что он был настоящей личностью и относился к своим обязанностям со всей душой, сказал на прощание, что уверен: мы скоро достигнем своей цели на фронте. Там мы сможем гораздо легче доказать, что достойны стать офицерами.

Даже сегодня я вспоминаю его. Про себя поздравил бундесвер с удачей, когда узнал, что оберст Филипп стал командиром учебного полка в Андернахе.

Снова в прежней компании

Мы нашли 21-й полк на зимних позициях в Гжатске. Он ужасно поредел: лишь одна рота была еще укомплектована танками. Все прочие машины были выведены из строя в боях во время позорного отхода зимой 1941/42 года.

– Мы тебя ждали, – приветствовали меня наши товарищи. – Ну, покажи, чему тебя научили!

Они заговорщически ухмылялись, и мы чувствовали: что-то замышляется. Нам дали задание сменить наряд по уборке снега.

Оно состояло в том, чтобы расчищать дорогу на площадке перед танками во время боевых действий для того, чтобы они не застревали. В снегу, в своей черной форме, перед самыми танками – ну и работенка! Вопреки ожиданиям все прошло гладко. Кроме того, мы конечно же были в лучшем положении, чем наши товарищи, которым в их форме танкистов приходилось действовать как пехотинцам.

С завистью мы смотрели, как хорошо экипированы иваны по сравнению с нами. Мы испытали настоящее счастье, когда несколько танков пополнения наконец прибыли к нам из глубокого тыла. 10-я рота была полностью переоснащена, и я смог принять свой взвод. С марта по конец июня 1942 года мы завязли в оборонительных боях с русскими вокруг позиций, занимаемых нами с зимы у Гжатска и к востоку от Вязьмы. Затем нас перебросили в район Сычевки, где мы приняли участие в оборонительных боях восточнее Белой.

Во время этого боя я был представлен к повышению в звании, а несколько дней спустя произошло то, из-за чего я чуть было не лишился новых погон.

Мой взвод расположился вдоль лесной тропы. «Прекрасное место!» – справедливо заметил мой водитель. Нас нельзя было заметить ни спереди, ни сзади – повсюду деревья и кусты. Ничейная земля начиналась на другой стороне тропы. Рядом с нами, несколько в стороне, располагалось противотанковое орудие. Вместе с нами были пехотинцы.

Водители и заряжающие четырех моих танков только что ушли раздобыть мяса. Мои мысли уже были направлены на еду, когда началась пальба и русские атаковали. Половина экипажей отсутствовала; ни один танк не был готов к бою. Я запаниковал, скользнул на сиденье водителя, задним ходом выехал из чащи. Другие танки моего взвода последовали за мной, полагая, что отказала радиосвязь. Они действовали по уставу, который предписывал в подобного рода случаях делать то же, что и командир взвода.

Проехав несколько сот метров, я понял, что натворил. Расчет противотанкового орудия и множество пехотинцев, по-видимому, потеряли самообладание, когда увидели, как я рванул. Я быстро развернулся и занял прежнюю позицию. Великолепные парни в стрелковых ячейках держали свои нервы в узде и уже отразили нападение.

– Приятель, что за куча героев? – спросил командир орудия. – Если это все, что вы умеете, то вам лучше вообще не соваться на фронт!

Я стоял как в воду опущенный, и мне оставалось только уверять его, что подобное больше никогда не повторится.

После этого случая мне еще долго было не по себе. Как просто было принять поспешное решение и какими тяжелыми могли оказаться последствия! Конечно же мне следовало оставаться на месте – это стало ясно уже через несколько минут, но ошибка была совершена в тот момент, когда мы запустили двигатели.

Этот эпизод стал мне хорошим уроком, и я всегда напоминал себе о нем, особенно, когда приходилось принимать решение, касающееся подчиненных. Я был счастлив, что получил возможность загладить вину, прежде чем наша часть была переброшена в район к северу от Орла. Воспользовавшись ею, я мог, по крайней мере, ждать повышения с чистой совестью.