Современная язва - Николай Лейкин

— Да вовсе безъ всякихъ обстоятельствъ. Является ко мнѣ такъ около полудня. Былъ праздникъ. Является и подаетъ мнѣ вашу карточку. «У папы, говорить, случилось несчастіе. Онъ ѣхалъ въ конкѣ, стоялъ на тормазѣ и у него вытащили изъ бокового кармана бумажникъ съ деньгами. Вытащили, говорить, или онъ самъ потерялъ — папа хорошенько не помнить. Но бумажника съ деньгами нѣтъ, а папѣ нужны деньги на расходы».

— Мерзавецъ! — воскликнулъ Пугаловъ.

— «Папѣ нужны деньги на расходы. Деньги у папы есть въ банкѣ на текущемъ счету, но сегодня праздникъ и ихъ получить нельзя по чеку — вотъ папа и послалъ меня къ вамъ попросить пятьдесятъ рублей до завтра».

— Каковъ сочинитель! Нѣтъ, каковъ сочинитель!

Пугаловъ ударилъ себя по колѣнкѣ и вскочилъ со стула.

Семиполовъ тоже поднялся и сказалъ:

— Вотъ теперь все. Потомъ я ждать пять недѣль, не дождался и рѣшился сообщить вамъ… Затѣмъ, извините за безпокойство и позвольте проститься съ вами!

— Благодарю, что сказали, — проговоритъ Пугаловъ и вздохнулъ:- Ахъ, что нынче за мальчики! Это чистое наказаніе! Аристархъ! — крикнулъ отъ сына.

— Нѣтъ, ужь только, Бога ради, не при мнѣ, многоуважаемый… Мое дѣло было вамъ сказать, а слушать — не могу. Мое почтеніе…

Семиполовъ схватилъ шляпу и бросился въ прихожую. Пугаловъ сталъ его провожать, затѣмъ, когда тотъ ушелъ, вбѣжалъ въ столовую и сказалъ женѣ, все еще сидѣвшей около кофейника:

— Каковъ у насъ-то Аристархъ-то! Новая мерзость… Новое происшествіе… Взялъ отъ имени моего у Семиполова мѣсяцъ тому назадъ пятьдесятъ рублей и не возвратилъ до сихъ поръ. Обманомъ взялъ… Да вѣдь какую исторію сочинилъ!

— Да что ты! Какъ-же это дѣло было?

Жена слезливо заморгала глазами.!

— Да какъ дѣло было! Подло дѣло было, скверно было, гнусно было! — закричалъ Пугаловъ. — Надо сейчасъ разобрать. Аристархъ! — сталъ онъ звать сына. — Аристархъ! Но какъ и чѣмъ его наказать за эту продѣлку? Вѣдь это почти мошенничество! Аристархъ!

Въ дверяхъ показался сынъ. Онъ шелъ тихо, потупившись, лицо его было красно, онъ плакалъ.

— Ну, что ты надѣлалъ, дрянь ты этакая! — воскликнулъ отецъ. — Ухитриться подъ такимъ предлогомъ взять совершенно у посторонняго человѣка деньги. И куда тебѣ такія деньги? Вѣдь я даю тебѣ деньги на мелкіе, карманные расходы. Мальчишка! Материно молоко еще на губахъ не обсохло, а онъ…

— Простите…

И сынъ, горько плача, низко поклонился.

— Простите, простите… — передразнилъ его отецъ. — Но вѣдь этаго мало, что ты плачешь и просишь прощенія. Ты долженъ разсказать, куда ты дѣлъ деньги. Говори, мошенникъ!

— Тотализаторъ проклятый! — проговорилъ, рыдая, юноша.

IV

Молодая хорошенькая женщина, въ юбку которой стоялъ уцѣпившись бѣлокурый мальчуганъ лѣтъ трехъ, одѣтый въ синій матросскій костюмъ, вынула изъ кармана носовой платокъ, отерла влажные глаза и съ нервнымъ дрожаніемъ въ голосѣ заговорила:

— Я очень рада, что вы пришли… И вы, папаша, и вы, мамаша… А то я хотѣла къ вамъ ѣхать. Бога ради, повліяйте какъ-нибудь на Геннадія. Вѣдь съ нимъ просто жилъ невозможно. Можетъ быть, онъ васъ какъ отца и мать послушаетъ, а я ужъ всякія увѣщанія испробовала и все никакого толку.

— Что такое? Что такое? Развѣ опять?.. — тревожно спросилъ свекоръ и свекровь.

— Опять… Да онъ и не прекращалъ! Зимой ему нѣсколько повезло и онъ выкупилъ кое-какія наши вещи, а лѣтомъ снова сталъ закладывать.

— Даже вещи проигрываетъ? — воскликнулъ свекоръ, полный, добродушнаго вида старикъ съ крупной лысиной и сѣдой, коротко остриженной бородой.

— Да вѣдь ужъ я два раза говорила вамъ… — произнесла молодая женщина.

— Говорила, говорила она, только ты забылъ, — подхватила свекровь, тоже полная женщина съ широкимъ проборомъ на головѣ, въ сѣромъ фланелевомъ платьѣ и золотыхъ часахъ въ длинной золотой цѣпочкой на груди, и прибавила:- Проклятый тотализаторъ! И какъ только не запретятъ его!

— Вы говорили мнѣ, Евгенія Васильевна, что Геннадій много въ тотализаторъ проигрываетъ, а про вещи ничего не говорили, — сказалъ старикъ. — Вещи это ужъ слишкомъ!

— И про вещи, папаша, говорила. Вы знаете, весной вѣдь онъ мою лисью ротонду проигралъ.

— Да что ты!

Старикъ даже привскочилъ въ креслѣ, поднялся и сталъ ходить по гостиной.

— Проигралъ. Я и не знала-бы этого, но вчера онъ мнѣ самъ сознался, — продолжала молодая женщина.

— Это изъ рукъ вонъ! — возмущался старикъ.

— Весной онъ взялъ мою ротонду, чтобы отдать на лѣто для сохраненія отъ моли мѣховщику, я такъ и думала что ротонда у мѣховщика. Вчера я говорю ему: хорошо-бы, Геннадій, завтра взять отъ мѣховщика мою ротонду. Пора ужъ… Пока она вывѣтрится отъ камфары и нафталину. Вдругъ онъ встаетъ передо мной на колѣни и говорятъ: «Прости, Женичка, я ее заложилъ въ ломбардъ». Ну, когда онъ теперь ее выкупитъ! Денегъ у него никогда ни копѣйки. Жалованье свое въ конторѣ онъ всегда забираетъ впередъ. Я знаю, что у него выданы векселя какимъ-то жидамъ, отъ которыхъ онъ скрывается. Вы знаете, на-дняхъ у насъ какой-то жидъ сидѣлъ въ пірихожей полъ-дня… «Не пойду, говоритъ, покуда его не дождусь». А Геннадій сидитъ въ спальной и не смѣетъ выйти. Но ротонда, ротонда! Я не знаю, какъ мнѣ теперь моей мамашѣ сказать.

Молодая женщина заплакала.

— Выкупимъ, выкупимъ какъ-нибудь вашу ротонду. Мы выкупимъ, — сказалъ старикъ.

— Этого, Михаилъ Сергѣичъ, мало. Мы въ долгу, какъ въ шелку. Должны въ мясную лавку. Портной караулитъ на лѣстницѣ. Я боюсь за себя, боюсь за дѣтей. Вѣдь онъ все проиграетъ. Вѣдь ужъ я сама плачу иногда кое за что. Получаю проценты съ десяти тысячъ, которыя мнѣ даны мамашей въ приданое, и расплачиваюсь, — продолжала Евгенія Васильевна. — Ахъ, если-бы вы все знали! — воскликнула она и опять заплакала.

— Не плачь, милушка, не плачь… — утѣшала ее свекровь. — Въ твоемъ положенія это вредно.

— Да… Вотъ хоть-бы и мое положеніе. Черезъ полтора мѣсяца я жду ребенка… предстоятъ большіе расходы. Надо акушеркѣ, надо съ докторомъ посовѣтоваться… Крестины, а у мужа никогда ни копѣйки… Онъ у меня-же иногда на извозчика беретъ.

— Михаилъ Сергѣичъ… Ты долженъ приструнить Геннадія. Ты отецъ… Вразуми его… Вѣдь у него тоже дѣти… — обращается старуха къ мужу.

— Непремѣнно, матушка, непремѣнно… Вотъ только пусть со службы вернется, — отвѣчалъ старикъ. — Вѣдь мы съ женой пріѣхали къ вамъ обѣдать, — прибавилъ онъ, обращаясь къ невѣсткѣ.

— Очень рада, папаша. Только ужъ не взыщите… чѣмъ Богъ послалъ. У насъ сегодня супъ мясной и мясо изъ супа подъ хрѣновымъ соусомъ. Дѣтямъ манная каша. Я сокращаю расходы.

— Михаилъ Сергѣичъ… Ты долженъ обратить вниманіе… — опять говоритъ мужу старуха. — Что-же это такое! Люди недоѣдаютъ, какъ слѣдуетъ.

— Да, обращу, обращу… Пусть только покажется, — откликнулся старикъ и въ волненіи сталъ отирать со лба потъ.

Евгенія Васильевна продолжала:

— И какъ я была умна, что не отдала ему нынче зимой три тысячи рублей! Онъ просилъ у меня три тысячи. Говорилъ, что перемѣнитъ бумаги на какія-то болѣе доходныя. Но я ему не дала. О, съ этими бумагами было-бы то-же, что и съ ротондой!

— Мнѣ кажется, милочка, ты ужь слишкомъ… — вступился за сына старикъ.

— Я слишкомъ! Да если вамъ все разсказать, такъ вы въ ужасъ придете, — отвѣчала Евгенія Васильевна. — Лѣтомъ, когда мы жили на дачѣ, серебро наше хранилось въ городской квартирѣ у меня въ зеркальномъ шкапу и ключъ былъ у меня. Такъ онъ подобралъ ключъ.

— Не разсказывай, не разсказывай! — замахала руками старуха.

Невѣстка не унималась.

— И вотъ теперь отъ всего моего приданаго серебра у насъ только серебряныя ложки и больше ничего, — рѣшительно ничего.

— Пфъ… — отдувался старикъ и въ волненіи ходилъ по комнатѣ. — Какая несчастная страсть!

— Страсть велика, но вѣдь и соблазнъ великъ, — сказала старуха. — Я не понимаю, какъ не запретятъ этотъ тотализаторъ! Вѣдь это азартная игра, вѣдь это все равно что рулетка.

— И прямо, прямо дачникамъ навязываютъ, — говорила Евгенія Васильевна. — Вѣдь этотъ тотализаторъ теперь въ самомъ дачномъ центрѣ. А мужъ хорошъ! Помните, онъ доказывалъ и вамъ и мнѣ, что на Крестовскомъ островѣ дѣтямъ жить сыро на дачѣ, что надо поселиться въ Лѣсномъ или въ Коломягахъ. Ну, вотъ и наняли дачу въ Коломягахъ. Я съ дуру согласилась. А это онъ на Лѣсномъ и на Коломягахъ изъ-за того настаивалъ, чтобы ближе жить къ скачкамъ, къ тотализатору, чтобъ постоянно въ этомъ проклятомъ вертепѣ торчать. Несчастіе! Серебро, ротонду проигралъ, свою шубу…

— Даже и свою шубу?! — воскликнулъ старикъ.

— Все, все… Были у меня золотые, дареные вами-же нашимъ дѣтямъ на зубокъ — и золотые эти вытащилъ, у меня изъ стола и проигралъ, — разсказывала Евгенія Васильевна.