Сабина Шпильрейн: Между молотом и наковальней - Лейбин Валерий Моисеевич

Она вновь написала профессору Фрейду, после чего между ними завязалась переписка. Во всяком случае, Сабина не только донесла до венского патриарха свои собственные переживания по поводу отношений с цюрихским врачом, но и назвала его имя. Этим врачом был Карл Густав Юнг, который использовал психоаналитические идеи в своей профессиональной деятельности и на которого Фрейд в то время возлагал большие надежды.

Да, профессор Фрейд оказался по-своему справедливым и участливым человеком, пытавшимся помочь Сабине своими советами. Она по достоинству оценила его благородство, хотя не всегда следовала его рекомендациям.

Впрочем, одно дело – личное сочувствие и стремление профессора каким-то образом, не будучи третейским судьей и оставаясь профессионалом, избежать вмешательства в деликатные отношения между русской девушкой и цюрихским врачом. Другое дело – новые идеи, которые Сабине предстояло изложить на заседании Венского психоаналитического общества.

Поэтому, вспомнив эпизод с первым письмом профессору Фрейду, Сабина с каким-то тревожным чувством подходила к зданию, в котором по средам собирались венские психоаналитики.

Как отреагирует профессор Фрейд на ее доклад? Примут ли венские психоаналитики ее идеи? Чего вообще можно ожидать от венцев, ревниво относящихся к цюрихской школе и к Юнгу как протеже Фрейда?

Знают ли венские психоаналитики об ее отношениях с Юнгом? Не стала ли поведанная ею Фрейду история личных переживаний достоянием других психоаналитиков? Смогут ли они провести надлежащую грань между личными пристрастиями и профессиональными интересами?

– Пошевеливайся, старая кляча!

Гортанный крик здоровенного немца, замахнувшегося прикладом на идущую впереди Сабины еврейку, тяжело переставляющую ноги, вырвал ее из воспоминаний о ноябрьской Вене.

Еще не вернувшись в реальность, Сабина машинально съежилась, как будто удар приклада предназначался ей, а не этой незнакомке. Ее старшая дочь Рената крепче сжала локоть матери, и они попытались ускорить шаг. Спотыкаясь на пыльной дороге, растянувшаяся на несколько метров колонна евреев продолжала свой нелегкий путь навстречу неизвестности.

Иудеи

Подгоняемая грозными криками немецких молодчиков, Сабина из последних сил передвигала свои уставшие ноги и время от времени пыталась стереть с лица пыль, поднимающуюся клубами от толпы бредущих по дороге евреев. Ее возвращение в кошмарную реальность сопровождалось неотступной мыслью, которая в последнее время не давала ей покоя.

Почему немецкая нация с такой яростью преследует русских евреев? В чем их вина? В том, что они допустили большевизм и не препятствовали пролитию крови своих братьев? Или есть нечто глубинное, относящееся не только к русским евреям, но и к иудеям вообще?

Сабина слышала по радио о том, что немцы повсюду уничтожают евреев. Но она не верила этим сообщениям, считая их пропагандистским трюком советских идеологов, стремящихся вызвать у населения ненависть к немцам. Да и как можно верить тем, кто в тридцатые годы арестовывал ее друзей и родных!

В сознании Сабины немецкая нация всегда была оплотом надежности и порядка. О культуре уже и говорить не приходится, поскольку на протяжении двух десятилетий она восхищалась достижениями европейской цивилизации, где немецкой музыке, поэзии и литературе отводилось особое место.

Чего стоила только ее любовь к музыке Рихарда Вагнера! Вагнеровское «Кольцо Нибелунгов» заворожило ее. Особенно ей понравилась одна из частей тетралогии «Рейнгольд», где музыка Вагнера в наибольшей степени проникнута трагическим пафосом.

Но в последние месяцы Сабина столкнулась с реальными фактами вандализма, погромов и убийств, которые совершали представители немецкой нации. Оккупация фашистами Ростова-на-Дону открыла ей глаза на чудовищные вещи, не замечавшиеся ею ранее. Более того, ее собственная жизнь и жизни ее дочерей оказались под угрозой, исходящей от представителей немецкой культуры, ранее являвшихся для нее идеалом.

Сабина стала ощущать своего рода раздвоение сознания. Нечто подобное имело место в ее жизни и ранее, когда она была ребенком, а также в период лечения в клинике Бургхольцли. Но в те времена раздвоение сознания было связано с личностными переживаниями.

Теперь же состояние Сабины уходило своими корнями в глубинные размышления о жизни и смерти, навеянные не столько личностными переживаниями, сколько историческими событиями, связавшими в единое целое прошлое и настоящее.

Пожалуй, впервые в жизни перед Сабиной во всей свой остроте встал сакраментальный вопрос об иудеях как изгоях, чья жизнь – вечная борьба за существование среди остальных людей, с недоверием и презрением относящихся к евреям.

Ранее этот вопрос не был для нее сколько-нибудь мучительным, поскольку ее детство не омрачалось материальными или социальными притеснениями.

Сабина родилась 25 октября 1885 году в еврейской семье. Ее отец Нафтул Шпильрейн был состоятельным и уважаемым в Ростове-на-Дону человеком. Он владел несколькими доходными домами, торговой компанией и мог содержать свою семью в достатке, позволявшем избегать волнений за будущее детей.

Соблюдаемые в семье еврейские обычаи, несомненно, наложили отпечаток на формирование характера Сабины. Но они не помешали развитию ее фантазий о желании иметь ребенка, в котором соединилась бы еврейская и арийская кровь. Может быть, поэтому перед ней долгое время не стоял вопрос об иудеях как изгоях.

И лишь в период оккупации фашистами Ростова-на-Дону, сопровождавшейся уничтожением евреев, Сабина оказалась втянутой в глубокие раздумья о судьбе несчастных иудеев.

К тому времени, будучи в эмиграции в Англии, Фрейд опубликовал нашумевшую работу «Человек Моисей и монотеистическая религия». В полном варианте она вышла в свет в 1938 году, но в силу развернутой репрессивной политики в Советском Союзе Сабина, находясь в Ростове-на-Дону, вряд ли имела возможность ознакомиться со скандальными идеями ее автора.

Трудно сказать, разделила ли бы она мысли профессора Фрейда, в соответствии с которыми Моисей был египтянином, а иудаистская религия уходит своими корнями в египетскую культуру. Но вот размышления основателя психоанализа о трагической судьбе иудеев, возможно, помогли бы ей найти удовлетворяющий ее ответ на вопрос, почему во все времена евреи подвергались гонениям.

С точки зрения Фрейда, Моисей внушил евреям, которым судьба послала ряд тяжелых испытаний и болезненных переживаний, ощущение, что они избранный народ. Характерная для них духовность укоренилась после Моисеева запрета на почитание Бога в зримом образе. Но еврейскому народу было нелегко сочетать веру в свою избранность всемогущим Богом с теми гонениями, которые подчас обрушивались на них. Поскольку же Моисей в принудительном порядке навязывал народу свою веру и принятый в Египте обряд обрезания, то это вызывало внутренний протест у значительной части людей, которых он вел за собой. Периодические бунты против его власти завершились тем, что Моисей был убит, подобно тому как объединившиеся между собой сыновья в первобытной орде убили своего отца.

Со временем об убийстве Моисея пожалели и пожелали забыть. Неприятный факт его насильственного устранения был вытеснен из сознания. Учение Моисея было отвергнуто, но осталась традиция, которая по прошествии времени способствовала возвращению вытесненного. Представление о забытом Моисеевом Боге не исчезло бесследно. Идея этого Бога позволила еврейскому народу вынести все удары судьбы.

В преддверии возвращения вытесненного сознание вины овладело еврейским народом. Иудей из Тарса, Павел соотнес вину с предысторическим источником, назвав ее первородным грехом – таким преступлением перед Богом, которое может быть искуплено только смертью. В иудаизме возникла и отделилась от него христианская религия, где Сын Божий принес себя в жертву. Будучи невинным, Христос взял на себя вину за всех и позволил умертвить себя.

Если иудаизм был религией отца, то христианство стало религией сына – Бог-отец уступил место Христу. Христианство стало новой, увлекшей многих людей религией, в рамках которой произошел отказ от богоизбранности и от обрезания. Вместо идеи избранности на передний план выступило освободительное искупление.