Таран - Сергей Зверев

– Вот он пусть и кормит!

Каюк ткнул пальцем в направлении Тарана. Тот не стерпел.

– Убрал граблю! – угрожающе процедил он и стиснул зубы, чтобы не произнести роковое слово «козел», вертящееся на языке.

Каюк опустил руку.

– Я тебя все равно подловлю, фраерок, – пригрозил он. – Крутым себя считаешь? Посмотрим.

– Кто не с нами, тот против нас, – развивал мысль Паленый, дымя сигаретой. – Это какой-то очень дельный пахан сказал, и я под его словами подписываюсь. Хочется со всеми удобствами в «купе» ехать? – Он кивнул на нижнюю койку Тарана, завешенную простыней. – Тогда соблюдай правила движения.

– Согласно купленным билетам, – некстати брякнул Грек.

– А не нравится тебе наша компания, перебирайся на пальму, куда обещал загнать честного каторжанина, – подытожил Паленый, подразумевая верхний ярус нар, предоставленный в распоряжение «пассажиров».

– Не по делу ты на Каюка наехал, – высказался Баламут.

– Он в своем праве, а ты? – поддержал Болт.

– Наш ты или нет? – спросил Матрос.

– Решай, – сказал Грек.

– Я сам по себе, – медленно произнес Таран.

– До завтрашнего утра, – сказал Паленый, хлопнув по столу корявой ладонью. – После подъема ты подходишь ко мне и четко говоришь, с кем ты по жизни.

– А если нет?

– Тогда мы за тебя решим, – пообещал Каюк. Его костистое лицо подергивалось, как будто он тайком онанировал под столом.

– Слыхал? – спросил Паленый.

Ответить Таран не успел. С верхних нар под решеткой спрыгнул юркий малый и протянул смотрящему тюремную записочку – маляву, полученную по сложному веревочному пути сообщения, проведенному между окнами.

– Тебе, – сказал он Паленому. – От шу-шу-шу…

Остальное было произнесено неразборчивым шепотом.

Паленый развернул скатанную в трубочку бумажку, пробежал глазами по карандашным строчкам и заметно изменился в лице. Матрос, внимательно наблюдавший за смотрящим, нахмурился. Остальные заерзали, как на иголках. Когда в глубине камеры началась какая-то возня, сопровождаемая руганью, Баламут метнулся туда, прихватив со стола вилку.

– А ну, полегла, ботва! – завопил он, страшный в своем внезапном истерическом припадке. – Еще кто вякнет, язык вырву и сожрать заставлю. Не видите, смотрящий над малявой кумекает?

«Чапай думает», – пронеслось в мозгу Тарана. Мысль была забавная, но он не улыбнулся. Он вообще редко улыбался с тех пор, как попал за решетку. Тут было мало поводов для веселья. Гораздо меньше, чем того хотелось бы.

* * *

Дочитав послание, Паленый чиркнул спичкой. Пока малява горела в консервной банке, он хранил молчание, обдумывая что-то для себя важное. Потом, смерив Тарана странным взглядом, покачал головой.

– А ты не простой босяк, – неопределенно усмехнулся он.

– Что? – нетерпеливо спросил Каюк. – Рвать будем?

Его прокуренные клыки хищно оскалились. Матрос как бы невзначай сел боком, чтобы можно было мгновенно выскочить из-за стола. Грек и Винт синхронно запустили руки в карманы, где хранились явно не молитвенные четки. Таран не пошевелился, но незаметно напрягся, готовясь бить первым, бить так, чтобы не тратить время и силы на добавку.

– Что ж ты, братан, сразу не сказал? – спросил Паленый, растягивая потрескавшиеся губы все шире и шире. – Нехорошо, ой, нехорошо.

В этих «нехорошо» чудилось змеиное шипение. Облизнулся Паленый тоже по-змеиному, быстро и алчно.

Винт как бы невзначай извлек из кармана нож и занялся чисткой своих невероятно грязных ногтей.

– Бока запорол? – предположил Каюк, уставившись на Тарана.

– Зашкварился, может? – подхватил Баламут, весь подергиваясь от нетерпения.

– Уж не стукачок ли? – процедил Грек.

– Это ты про меня? – уточнил Таран.

Не вставая с места, он мог бы достать кулаком любого из сидящих за столом. Но начинать следовало с Винта. Ногти тот чистить не наловчился, зато в остальном орудовал финкой не хуже, чем кубанский казак шашкой. Тарану доводилось видеть Винта во время поножовщины. И ему не улыбалась перспектива подохнуть на полу с перерезанной глоткой.

– А если про тебя? – спросил Грек, растягивая слова.

– Ша! – Паленый врезал кулаком по столу. – Придержали ботала! За Тарана такой человек мазу держит, что вопросы к нему отпадают. Пока. – Он сладко улыбнулся. – Если не окажется, что ошибочка вышла. – Паленый, продолжая улыбаться, подмигнул Тарану. – Давно знакомы?

– С кем?

– С Шестипалым.

– Оба-на! – вырвалось у Баламута.

Грек с чувством высморкался. Каюк втянул голову в плечи, словно желая стать совсем маленьким и незаметным. Таран решил не подавать виду, что лишь понаслышке знает о существовании Шестипалого. Зачем открывать карты, когда у твоих противников и так все козыри на руках?

– У Шестипалого спроси, – предложил Таран.

– Нужно будет, спрошу, – сказал Паленый, но было ясно, что это было произнесено лишь для поддержания авторитета. – И учти, косяки остаются косяками.

Это Таран и без подсказчиков знал. Не вступая в дальнейшие дискуссии, он отправился к себе в «купе», отгородился от камеры занавеской и закрыл глаза. Он пытался вызвать мысленный образ Наташи, своей несостоявшейся невесты. Любил ли он ее по-настоящему? Возможно, нет, но другой любви у него никогда не было. Любила ли его она? Пожалуй, да, хотя теперь это не имеет значения. Между ними все кончено. Их разделяют тюремные стены, время и многое другое, о чем лучше не думать. Потому что исправить ничего нельзя. Потому что в прошлое невозможно возвратиться…

Обрывочные картинки, факты, смутные образы. Легче полотно «Утро стрелецкой казни» сложить в натуральную величину из пазлов, чем восстановить в мозгу прошлое. Всегда остаются темные провалы, заполнить которые нечем. И все же без воспоминаний не обойтись. Потому что без них человек уподобляется кретину.

Важно только то, что здесь и сейчас, говорят буддисты. Пусть говорят. Нормальные люди не в состоянии обходиться без «там» и «тогда»…

* * *

Наташа работала журналисткой и познакомилась с Тараном, когда он с командой МЧС ловил лосенка, сдуру забредшего в город. С лосенком в обнимку она его и сфотографировала. Потом зачем-то снимала его уже одного, сидящего на Наташином диване с бокалом вина в напряженной руке. А еще через полчаса стало не до фотографий.

Им было хорошо вместе, очень. Кончая, Наташа будила всех соседей по лестничной площадке, а опомнившись, бегала по квартире голышом, закрывая балкон и окна. «Поздно, – посмеивался Таран. – Да и вообще я уже не в настроении».

Ложь. Он все время был в настроении. Он терзал Наташу до изнеможения, но ему всегда было мало. Так продолжалось около двух месяцев. Наконец Таран подарил Наташе обручальное колечко с крохотным бриллиантиком и предложил ей пожениться, чтобы не тратить время на поездки друг к другу. Она разревелась, как девчонка, и выбежала из комнаты, а когда вернулась, на ней не было ничего, кроме подаренного Тараном колечка. Помолвку отмечали до трех часов ночи, пока в стену не постучали чем-то тяжелым.

На следующий день Наташа укатила в соседний город Курганск, где ей поручили собрать материалы для сенсационной статьи про курганскую мафию. Должно быть, накопала она там немало, потому что статья получилась, что называется, разгромная. Наташа читала ее Тарану вслух, рассеянно крутя колечко на безымянном пальце. Он так же рассеянно гладил ее по атласной спине, вдыхая аромат ее волос. Дочитав, она пригрозила, что, если завтра же он не переберется к ней с вещами, она заведет себе самую злую на свете собаку, и тогда уже Таран к ней не сунется. В ответ он сказал, что раз не боится Наташи, то его никаким стаффордширским бультерьером не напугаешь. Она расхохоталась, но немного обиделась. Или сначала обиделась, а потом рассмеялась? В общем, о собаках они говорили недолго, потому что кто-то кого-то повалил на диван, и стало не до диалогов.

Вечером следующего дня Таран подъехал к Наташиному дому с чемоданом и двумя сумками, набитыми всевозможным барахлом. По дороге он прихватил букет, который сломал, когда вытаскивал из машины вещи, после чего букет приобрел сходство с банным веником, затейливо украшенным розами. Вручать его не пришлось. Наташи дома не оказалось. Ни в тот день, ни на следующий, ни через две недели. Ее телефон не отвечал. В редакции не знали, куда она запропастилась.

Таран отправился в полицию. Было возбуждено уголовное дело по факту исчезновения гражданки такой-то. Заводили его неохотно, со скрипом, а закрыли мгновенно. Дело в том, что Наташа нашлась. Сама. Совершенно невменяемая, но вроде как невредимая.

Вот именно что вроде…

Когда Наташу удалось привести в себя, она рассказала такое, после чего планы насчет женитьбы отпали сами собой. Перед Тараном сидела не прежняя невеста, а изможденная, морально раздавленная женщина с подергивающимся ртом и тусклым взглядом. Он смотрел на нее, а сам вспоминал тот злополучный букет роз. Цветы такие хрупкие, они легко ломаются и больше уже никогда не цветут.