Сенильная санация - Сергей Шведов

— Виноват, так оно и было, ну, будто бы чёрт попутал.

— А может, вам кто–то из охраны разрешил воспользоваться компьютером по доброте душевной?

— Нет, в комнате воспитателей никого не было, когда я там мыл полы.

— А куда все они ушли?

— Была только одна воспитательница–психологичка в тот день. Наверное, в туалет её захотелось.

— Как её фамилия?

— Откуда мне знать!

— Мы всё равно узнаем по графику дежурства.

— Ну, ладно, это была Наталочка Семёновна.

— То есть старший лейтенант Назаренко… Ну и давно она делает вам такие поблажки?

— Ни разу! Она очень строгий воспитатель и психолог.

— Может быть, она сочувствовала вам. Бумагу и карандашики не предлагала? Эти бывшие студентки факультетов психологии любят опекать своих старых профессоров.

— Нет, она училась не в московском вузе. Мы не могли с ней встречаться на воле.

— Но это всё лишь прелюдия к раскрытию темы… Вот старший лейтенант Назаренко сказала вам, что отлучится всего на пару минут. Кстати, женский туалет напротив. И вы ринулись к компьютеру, чтобы по ленте новостей узнать, что твориться в мире. Я вас не осуждаю. Человеку трудно без информации. А у вас в лагере по радио только программа «Как молоды мы были», а по телевизору только канал «Когда мы были молодые». Внутренняя компьютерная сеть сообщает только о событиях тюленегорской сенильной зоны богадельного режима.

— Нет, я сразу вышел в компьютерную почту.

— И кому вы написали письмо?

— Вы сами знаете, иначе бы вас не послали в нашу глухомань с штабного паркета.

— О, какая опытность в общении со спецслужбами!.. Дорогой мой Ефим Петрович, наш разговор, как вы сами понимаете, фиксируется на все виды носителей информации для отчётности… Итак, ваш адресат?

— Вольфганг Шульце. Академик. Германия.

— Вы давно с ним знакомы?

— Мы жили с Вольфом в одной комнате общежития МГУ.

— У вас был ещё один адресат — Жак Фризе.

— Жак Фризёр, если точнее. Тоже академик. Франция. В общежитии он жил в соседней комнате.

— И что же вы написали друзьям молодости?

— Простите великодушно старика. Вы можете прочитать мое письмо на мониторе, но, не обижайтесь, вы в нём ничего не поймёте — там не слова, а одни формулы.

— А может, и пойму.

— Простите, классные специалисты по квантовой механике, сильным воздействиям внутри атомного ядра и гравитонике не пойдут служить в вашу, простите, «контору».

— И чем наша контора плоха?

— Я этого не сказал. Просто денежное содержание особиста на порядок ниже заработка физика–гравитонщика.

— Тогда объясните мне, недоумку, на пальцах, что может дать миру ваше открытие?

— Навсегда уйдут в прошлое опасные для жизни космические корабли на жидкостных и твёрдотопливных двигателях. Исчезнут навсегда пассажирские самолёты на опасных реактивных и турбореактивных двигателях. Автомобиль забудется, как кошмарное прошлое убивающее всё живое вокруг выхлопными газами и дающее за год людские потери, совместимые с гибелью солдат на войне. Сбудется пророчество Менделеева: «Нефть — не топливо. Топить можно и ассигнациями».

— Да, мне примерно так и говорили эксперты в нашем техническом управлении. Ваши заслуги перед человечеством просто бесценны. Поэтому я закрываю глаза на ваше нарушение внутреннего распорядка лагеря. Я попробую составить рапорт о переводе вас в сенильный лагерь богадельного режима для сеньёров из контингента бывших сотрудников администрации президента Российской Федерации. Кисловодск вас устроит?

— Дай Бог вам здоровья за заботу о старике! — аж прослезился Шумахер.

— Тогда после подписания необходимых формальностей будем считать наше общение плодотворным и обоюдно приятным.

* * *

— Товарищ полковник, можете зайти! — крикнул капитан–особист в спрятанные в стенах микрофоны.

Но полковник Коваленко словно не поверил ушам своим. Приоткрыл дверь и переспросил:

— Можно войти, товарищ капитан?

— Входите. Вы тут пока проводите своё мероприятие, а мне ещё нужно переговорить со старшим лейтенантом Назаренко.

— Наташа уже ждёт вас в моём кабинете, — заискиваще улыбнулся начальник лагеря майор Лазарев.

— Кто?

— Наталья Семёновна, старший лейтенант психологической службы.

— А… никак не привыкну к вашему лагерному панибраству, — со смешком вышел капитан–особист. — Товарищ полковник, прошу, чтобы вы поторопились с вашими мероприятиями. Метеорологи пообещали окно в сплошной облачности. Так что если мы вовремя вернёмся в Тюленегорск, я смогу до 22:00 улететь с военного аэродрома.

* * *

— Лазарев, — заноси сумки! — распорядился полковник Коваленко. — А ты, Ефим Петрович, садись за стол.

Начальник лагеря майор Лазарев, как опытный торгаш на рынке, начал выкладывать из сумок носильные вещи на журнальный столик у зарешеченного окошка. Меховые варежки. Жилетку на меху. Мохеровый шарф. Пыжиковую шапку. Офицерское нижнее термобельё. Две пары носков из верблюжьей шерсти. Офицерский полушубок. Штаны на меху. Валенки с начёсом поверх голенищ и на полихлорвиниловой подошве.

— Чего ты стоишь, Шумахер?

— Так нельзя же зэку сидеть в присутствии начальства.

— Ладно, — отхмыкался полковник, прочищая горло. — Лазарев, по–быстрому отчитай своего зэка за нарушение внутреннего режима, а то время действительно поджимает. Потом перейдём к торжественной части.

— Содержанец–богаделец Шумахер! — рявкнул майор.

— Есть! Номер 713–456 по вашему приказу прибыл! — вытянулся в струнку Шумахер.

— За несанкционированный доступ к интернету накладываю на вас взыскание — целый месяц после смены по четыре часа работать по уборке цеха.

— Есть работать по уборке цеха!

Полковник похлопал по сутулой спине Шумахера:

— Итак, официальную часть можно считать законченной, переходим к торжественной… Таня!.. Танюша! Неси угощение. А ты, Ефим Петрович, садись, — надавил ему на плечо полковник. — Пришло указание из самой Москвы поощрить тебя праздничным обедом за производственные достижения.

— Хороши достижения! — возмутился начальник лагеря майор Лазарев. — Видели бы вы, товарищ полковник, какие он корявые коммутационные жгуты для электронных устройств плетёт! И нормы никогда не выполняет.

Открылась потайная дверь — вошла буфетчица в белоснежном передничке и с накрахмаленной коронкой на голове. Она выставила на стол два пирожных, вазочку с шоколадными конфетами и полулитровую бутылку с газированным напитком.

— Приятного аппетита, Ефим Петрович, — пожелал ему полковник. — Угощайся! Государство велело тебя поощрить. Это тебе вроде бы как премия, хоть я и сам не знаю за что.

— Товарищ полковник, если российское государство меня так высоко ценит, то можно ли перевестись мне в цех сборки выключателей и розеток. Ну, не получается у меня эти коммутационные жгуты плести! Пальцы артритные.

— Ну, ты, огарок, вообще охамел! В цеху сборки выключателей работают содержанцы–богадельцы, которым дозволено получать денежные переводы и продуктовые посылки. Это бывшие высшие чиновники областного уровня, а ты обыкновенный профессор математики, — наотрез отказал майор Лазарев.

— Я как старший по званию, — добродушно рыкнул полковник Коноваленко, — приказываю вам перевести Шумахера в цех сборки выключателей.

— Есть, ваше высокоблагородие, товарищ полковник!

— То–то же! Надо показать людям, что российское государство умеет ценить человека, даже лишенного дееспособности. Человечней надо быть, Лазарев. Господь велел нам возлюбить ближнего.

— Я больше вам не нужна, товарищ полковник? — присела в книксене буфетчица.

— Иди Танюша. Тем более что герой дня сейчас будет переодеваться во всё новое… А мы отвернемся, если ты, Ефим Петрович, стесняешься.

Когда Шумахер переоделся, полковнику с майором не удалось удержаться от смеха. Перед ними стоял не лагерник, а зажиточный турист из какой–нибудь страны Магриба или Сахеля, который взял путёвку, чтоб хоть один раз в жизни увидать заснеженные просторы приполярной зоны.

— Может, на прощание какое–нибудь заветное пожелание выскажешь?

— А можно мне, товарищ полковник, получить обыкновенную общую тетрадку и карандашик?

— Формулы записывать? Запросто! Майор, выдай ему прошитую рабочую тетрадь с пронумерованными листками и печатью. Только смотри, если кто у тебя хоть один лист на сортир выдерет, всем лагерем будете в говне копаться, пока не найдёте. Это ж секретные материалы!

После отбоя Шумахер впервые засыпал счастливый, поглаживая тетрадку на груди. И зэковская зона уже не казалась фашистским концлагерем. Ему ещё хватит времени дожития, чтобы до конца изложить свою теорию, которая изменит мир, сделает его безопасным и дружелюбным для человека. Не будет больше войн и легализированного насилия со стороны карательных органов государства. Да и самого государства больше не будет. В школе о нём будут вспоминать как о пережитке первобытнообщинного строя…