Современный терроризм. Социально-психологический анализ - Тимофей Нестик

1.1. Проблема терроризма: исторические параллели

Терроризм с древних времен до Второй мировой войны. В исторической ретроспективе группа людей, которая однозначно с современных позиций рассматривается как террористическая, – это зилоты первого века от рождества Христова в Иудее. Они противостояли римскому владычеству и стремились освободиться от него. Отдельные зилоты-экстремисты убивали римлян и иудеев, сотрудничавших с римской властью. Цель их сопротивления состояла в том, чтобы «катализировать» сопротивление среди гражданского населения и повлиять на освобождение от римского владычества в долговременной перспективе. Что превращало эти убийства в акты террора и в инструмент социального влияния – это выбор места их совершения: публичные места с большим скоплением людей. В отсутствие средств массовой информации в те времена единственно правильный путь быстрого оповещения о шокирующем акте насилия состоял в том, чтобы совершить его в массовых публичных местах. Зилоты понимали, что их акты насилия никогда не окажут какого-либо разрушительного влияния, не станут военным потрясением для оккупационных властей Рима. Но они надеялись, что эти акты, тем не менее, смогут привести к желаемым политическим изменениям. Кроме этого, террористы обычно стремились оказать влияние не только на непосредственных «зрителей» совершения террористического акта. Насилие зилотов выступало как средство для «сообщения» определенного послания конкретной целевой аудитории – римской власти, прямым и потенциальным еврейским коллаборационистам и другим евреям – о возможности освобождения от имперского ярма (Gerwer, Hubbard, 2007).

Для римлян это было выражением целенаправленного сопротивления и отказа от повиновения; для реальных и потенциальных коллаборационистов – угрожающим предупреждением; для рядовых евреев – приглашением к объединению и сплочению, чтобы совершить священный акт восстания.

Исторический пример террористической активности зилотов во многих аспектах может выступать прототипом современного терроризма и террористов:

– по своему содержанию – это форма экстремального насилия;

– с точки зрения инструментальной, это способ идейно-политичесой борьбы в условиях противостояния государства и «населения», отдельных социокультурных групп государства;

– по целям – направленность борьбы на достижение независимости, сохранение и защиту своей социокультурной идентичности и/ или справедливого государственного устройства;

– по информационному аспекту это устрашающий инструмент «убеждающей коммуникации»;

– по отношению к психологии субъектов террористической деятельности это либо борцы за свободу, либо преступники, подрывающие устои государства (т. е. понимание терроризма содержит в себе неустранимый элемент идейно-нравственной оценки явления).

Другой исторический аналог современного терроризма и террористов прослеживается в деятельности «Народной воли» в царской России в последней четверти XIX в. (подробнее см.: Будницкий, 2000). «Народная воля» объединяла часть анархистов, которые следовали по стопам известных анархистов-революционеров, таких, как Михаил Бакунин и Сергей Нечаев. В то время как многие социалисты и анархисты верили в «мирное» революционное изменение, Бакунин и те, кто за ним следовал, считали, что насилие является ключевым элементом начала мощной волны политического хаоса, который расшатает устои государственного управления.

Как справедливо отмечает О.В. Будницкий, «…в переходе народников от пропаганды к террору в конце 1870-х годов решающую роль… сыграли факторы не логического, а скорее психологического порядка. Настроение революционеров, отчаявшихся вызвать какое-либо движение в народе, толкало их к более решительным действиям… Народовольцы, признавшись в безрезультатности пропаганды в крестьянстве, стыдливо объявили террор одним из пунктов своей программы» (Будницкий, 2004, с. 15–16).

Народовольцы совершили ряд громких политических убийств, включая убийство царя Александра II, которые произвели колоссальный психологический эффект как на широкие массы населения, так и на государственные структуры, что и являлось их объективной целью. Цареубийство 1 марта 1881 г. стало не только поворотным моментом в истории терроризма в России, но и колоссальным сдвигом в сознании лидеров и членов многих террористических групп в Европе и других регионах мира с точки зрения подтверждения «эффективности» терроризма как инструмента идейно-политической борьбы.

Цареубийство «…доказало, что хорошо организованная группа обыкновенных людей может достичь поставленной цели, какой бы невероятной она ни казалась. Убить «помазанника Божия» в центре столицы, объявив ему заранее приговор! И вся мощь великой империи оказалась бессильной перед «злой волей» этих людей. Сообщения газет о раздробленных ногах божества сделали для подрыва «обаяния» правительственной силы больше, чем тысячи пропагандистских листков, вместе взятых» (там же, с. 16).

Террористическая идея надолго стала господствующей в умах и душах русских революционеров, а также приобрела привлекательность с психологической точки зрения для террористов в других странах мира. Идея революционного насилия, попав на благоприятную почву нищеты и озлобленности, воплотилась в наиболее жестокие и безнравственные формы, привела к нарождению «нового типа революционера». Произошло «освобождение революционной психики от всяких нравственных сдержек» (Струве, 1911, с. 516). На смену «разборчивым убийцам» пришли люди, стреляющие без особых раздумий – и не обязательно в министров и карателей, а в тех, кто подвернулся под руку и не вовремя (Камю, 1990, с. 249).

«Жизнеспособность» терроризма в России объяснялась не только тем, что он оказывался временами единственным возможным средством борьбы революционной интеллигенции за осуществление своих целей. Терроризм оказался наиболее эффективным средством борьбы при ограниченности сил и средств. Катастрофические события 1917 г. продемонстрировали возможность очень быстрого распространения насилия при благоприятных обстоятельствах. «Государственный террор, унесший в 1917 году миллионы жизней, – отмечет О. Будницкий, – имеет генетическую связь с террором дореволюционным – как лево– и правоэкстремистским, так и правительственным. И если мы хотим понять, каким образом политические убийства государством своих граждан стали нормой на десятилетия, необходимо обратиться к идейным истокам политического экстремизма в истории России» (Будницкий, 2004, с. 17).

Специалисты, занимающиеся проблемой насилия как способа коммуникации (см., например: Schmid, de-Graf, 1982; Schmid, Jongman, Stohl, 1988 и др.), отмечают, что маргинальные группы, стремящиеся к ускорению политических изменений, с появлением средств массовой коммуникации получили новые возможности для совершения актов «экспрессивного насилия». В этом «коммуникационном акте» крайняя жестокость и немедленные последствия являлись непосредственным инструментом для достижения цели. В случае терроризма цель – это всегда экстремальная форма социального влияния: радикальное изменение установок и поведения социальных объектов, на которых направлено это влияние. Исторические примеры зилотов и «Народной воли» являются хорошими иллюстрациями того, что терроризм является выразительным компонентом «экспрессивного насилия», превращающим его в акты «убеждающей коммуникации» или «пропаганды действием».

Антиколониальный и международный терроризм: с окончания Второй мировой войны до 1980-х годов. Терроризм стал обычным явлением на десятилетия после Второй мировой войны. Главными силами и процессами, обусловившими эту эволюцию, явились холодная война, антиколониализм и интенсивное развитие средств массовой информации, особенно телевидения.

В результате холодной войны открытой конфронтации между супердержавами восточного и западного блоков удалось избежать по простой причине – необходимости предотвращения прямого столкновения, которое могло превратиться в глобальный ядерный конфликт. Это привело к росту замещающих кровавых конфликтов на всем земном шаре с массивными потоками материальных и военных ресурсов. Кроме насаждения, поддержки и вооружения авторитарных деспотических режимов, способных осуществлять государственный террор (например, поддержка Соединенными Штатами шаха Ирана и других деспотических режимов на Ближнем и Дальнем Востоке), это привело также к возникновению мятежных вооруженных групп на территории Латинской Америки, Африки, Европы и Азии (например, «Красные бригады», «Фракция Красной армии» и др.[1]). Многие из этих групп стали использовать в своей борьбе весь спектр террористических действий, поскольку они стремились разрушить взаимоотношения существующих правительственных режимов со своими сторонниками среди широких слоев населения и в то же время создать свою базу социальной поддержки и подобие легитимности в глазах населения. Будучи замещающими проводниками столкновения двух мировых сверхдержав, эти группы были способны генерировать волны международного шока и получать «политические дивиденды» психологического одобрения от простых людей как действенное средство постоянной поддержки.