Дальше живите сами - Джонатан Троппер

— Когда грудь у меня обвиснет, зубы выпадут и вся я высохну и сморщусь, как черносливина, ты будешь меня любить? — продолжала Джен.

— Конечно буду.

— Не променяешь на молодую?

— Конечно променяю. Но буду терзаться угрызениями совести.

И мы хохотали, потому что даже представить такого не могли.

Любовь превратила нас в нарциссов, которые неустанно и беспечно любовались собой, болтали о том, как они близки и как совершенен их союз, точно никто и никогда прежде не достигал такой гармонии. Мы просуществовали в нирване довольно долго: пара тошнотворно-приторных, непробиваемых идиотов, которые без конца пялились друг на друга, покуда все вокруг просто радовались жизни. Когда я вспоминаю нашу непроходимую глупость, нашу отрешенность от мира и поджидавшего за углом будущего, я хочу подойти к самому себе, тощему юнцу, гордому своей постоянной эрекцией, и дать ему в зубы.

А еще я хочу рассказать ему о том, как медленно, но верно и сам он, и любовь всей его жизни станут обыденными, а секс — по-прежнему вполне качественный — станет таким привычным, что его можно будет променять на интересную книжку, телепередачу или ночной перекус. О том, как он и его любимая позабудут, что раньше старались пукать потише, и перестанут запирать за собой дверь в туалет; как он поймет, что не способен больше рассказывать друзьям анекдоты в ее присутствии, потому что весь арсенал его анекдотов она уже много раз слышала; как она не сможет больше смеяться над его шутками, хотя остальным они по-прежнему кажутся смешными; как она по вечерам начнет проводить все больше и больше времени, болтая с подругами по телефону. Как смертельно будут они ссориться по пустякам: из-за некстати закончившегося рулона туалетной бумаги или перегоревшей лампочки, из-за остатков овсянки, которые засохли в раковине, из-за неправильно заполненной чековой книжки. Как появится в их отношениях негласный счет, и каждый будет определять накопленные и проигранные баллы по своей сложной шкале. Мне хочется, непременно хочется напугать этого самодовольного индюка, появиться перед ним этаким диккенсовским Призраком Рождества — и отбить у него охоту жениться. Никаких матримониальных поползновений! Обойдешься! Хватит с тебя текилы. А потом я приоткрою ему будущее, и он увидит свою физиономию…

…когда я вошел в собственную спальню и застал Джен в постели с другим.

К этому моменту я, по идее, уже должен был что-то заподозрить. Измена, как и любое другое преступление, порождает множество улик, улики — побочный продукт измены, как кислород у растений или говно у людей. Так что я просто обязан был все это почуять или вычислить и избежал бы таким образом жуткого срама, не стал бы свидетелем прелюбодеяния собственной жены. Улик-то наверняка накопилось немало, словно непрочитанных электронных писем. Нет чтоб прочесть! Незнакомый номер на распечатке счета за ее мобильник; телефонный разговор, прерванный на полуслове, едва я вошел в комнату; непонятная квитанция; едва заметный засос на шее, автором которого, по идее, должен был быть я, но об этом не помнил… а еще ее вдруг резко снизившаяся потребность в сексе… Уже потом, после, я каждый божий день перебирал в памяти эпизоды последнего года нашего брака, точно записи с видеокамер после ограбления банка, и удивлялся, какого черта я был так туп, почему мне нужно было застукать их в койке, чтобы понять, что происходит. Кстати, даже тогда, наблюдая, как кровать ходит ходуном под их страстные стоны, я тоже не сразу сообразил что к чему.

Потому что, даже если ты обожаешь секс, стать свидетелем этого дела странновато. В чужом половом акте есть что-то отталкивающее. Природа это учла и поработала над фундаментальными основами совокупления: сами мы, занимаясь сексом, практически не можем наблюдать за собой со стороны. Оно и к лучшему, потому что на настоящий, неприукрашенный трах смотреть не так уж приятно — тут тебе и грязь, и пот, и волоски во рту, и стертая докрасна, вывернутая наизнанку плоть, и зияющие дыры, и вздыбленный мокрый член. А сама жестокость совокупления! Его примитивность и грубость как постоянное напоминание о том, что все мы — скоты, что главное для нас — не потерять свое место в пищевой цепи, вовремя поесть, поспать и потрахаться, пока не появится кто-то побольше и посильнее и не сожрет нас с потрохами.

Поэтому, когда в тридцать третий день рождения Джен я пришел домой раньше времени и обнаружил ее на кровати, с раскинутыми ногами, а над ней — широкую, рыхловатую мужскую задницу, которая то напрягалась, то опадала в едином для всего сущего ритме совокупления, и руки этого мужика поддерживали и приподнимали ее попку с каждым толчком, а пальцы Джен впивались ему в спину, оставляя там белые вмятины, я увидел это сразу, но переваривал довольно долго.

Сначала я даже не понял, что на кровати лежит именно Джен. Я знал только, что это моя кровать и трахаться на ней имею право только я. Может, это не мой дом? Нет, не годится. На тумбочке с моей стороны кровати стоит фотография Джен в свадебном платье, юной и грациозной, как фарфоровая статуэтка. Значит, дом все-таки мой. Что уже неплохо, поскольку впереться к соседям в спальню — ошибка слишком серьезная, тут пора обследовать мозги и ждать от медиков самого худшего приговора. Доведись мне и вправду застать соседей посреди дня в койке, точно собак на случке, боюсь, не помогли бы никакие самые горячие извинения, я бы просто до конца жизни не смог посмотреть им в глаза, не говоря уж о том, чтобы попросить их вынимать мою почту из ящика, когда я уеду в отпуск. К тому же нашим соседям, чете Бауин, было уже под семьдесят, и мистер Бауин продолжал обжираться, стремясь к третьему инфаркту. Даже если он сохранил потенцию, в чем лично я — глядя на его непомерный желеобразный живот — сильно сомневаюсь, непрошеное вторжение во время акта наверняка привело бы к остановке сердца. При таких обстоятельствах все-таки лучше прийти домой, а не к соседям.

Впрочем, застать подобную картину дома тоже не самый приятный сценарий. Сценариев, собственно, могло быть несколько, но наиболее очевидный напрашивался сам: женщина, которая извивается на кровати в луже собственного пота и вонзает наманикюренный указательный пальчик в анус своего любовника, как стрелу в мишень, — это моя жена Джен.

Разумеется, я знал это с самого начала, как только переступил порог. Но разум, оберегая меня от мгновенного осознания, подкидывал разные зацепки — отвлекал, в сущности, — а подкорка тем временем готовилась отразить атаку этой страшной правды, чтобы я не свихнулся. Поэтому моя первая мысль была вовсе не о том, что Джен с кем-то трахается и у меня больше нет семьи или что-нибудь в этом роде, а то, что Джен никогда не сует палец мне в задницу во время секса. Не то чтобы я этого жуть как хотел, скорее наоборот, особенно теперь, когда я воочию убедился, где побывал этот пальчик. Мы с Джен время от времени разнообразили нашу жизнь: меняли позы, покупали разные штучки в секс-шопах, слизывали друг с друга крем и варенье, но я определенно принадлежу к той категории мужчин, которые не любят вмешивать в это дело свой анус. Хотя тех, кто любит, не осуждаю.

Осуждал я только мужика, который насадил задницу на указательный палец моей жены, глубоко, на две фаланги… А соседний палец она совсем недавно, на прошлой неделе, показала на шоссе парню, который нас подрезал. А еще через палец поблескивали бриллиантики на перстне, который я подарил ей на пятую годовщину нашей свадьбы… Короче, мужика этого я сильно осуждал. Так сильно, что он успел еще пару раз всунуть и высунуть, прежде чем до меня дошло, что это известный радиоведущий Уэйд Буланже. А значит, он не только трахает мою жену и ловит кайф от деликатной стимуляции задницы, но — в довершение всего — еще и является моим боссом.

Уэйд ведет на музыкальном радиоканале WIRX популярную утреннюю программу под названием «Вставай, мужик! — С Уэйдом Буланже». Болтает про секс, машины, спорт и деньги. Но в основном — про секс. Консультируется в прямом эфире с порнозвездами, стриптизершами и проститутками. Принимает звонки от мужчин и женщин, которые во всех подробностях описывают свою сексуальную жизнь. Он в ответ рассказывает, как пукнул и сколько очков поставил себе за этот пук. Одиноким, изголодавшимся по сексу мужчинам он командует: «Вставай!» Этот девиз мелькает всюду: на футболках, кофейных кружках, на стикерах, которые народ лепит на бамперы автомобилей. Уэйд — профессиональный козел, работающий на двенадцати рынках одновременно. Рекламодатели, точно покорные овцы, выстраиваются в очередь.

Я не критикую, не наезжаю. Я работал у него продюсером. Договаривался с гостями. Руководил девчонками, которые отбирают звонки для эфира, и ребятами, которые ведут веб-сайт. Встречался с начальниками радиостанции по поводу формата и спонсорства. Вел переговоры с юристами, кадровиками и отделом рекламы. Заказывал обеды. Заменял матерщину гудочками.