Цвет крови - Деклан Хьюз

Говард взял одну из фотографий в рамке со стола и протянул мне.

— Этот снимок сделан в тот день, когда Эмили получила аттестат об окончании школы. Девочка превращалась в настоящую леди.

Я посмотрел на хорошенькую девушку с длинными белокурыми волосами, переизбытком оранжевой косметики, в претенциозном платье от модного дизайнера, с умными глазами, где явно читались скука и ранний цинизм. По всему городу из салона красоты в парикмахерскую и затем в ателье к кутюрье бродят толпы пятидесятилетних женщин, жаждущих выглядеть так, как она. По крайней мере у Эмили хватило духа с этим покончить.

— Когда она разделалась со своими волосами, мы уже не знали, чего ждать дальше — пирсинг в носу, татуировку, один Бог ведает. Она рассталась со всеми девочками, с кем дружила в школе и чьи родители наши друзья. Еще с пятого класса она встречалась с Дэвидом Брэди, великолепным регбистом, прекрасным парнем, одним из лучших фулбэков в стране, так она бросила его ради бармена в клубе, учившегося с ней в одной группе в колледже, такой тощий клоун, играет в какой-то группе. Бедняга Дэвид был просто убит. Затем она перестала возвращаться домой по ночам, иногда несколько дней подряд, и не говорила нам, где проводила время.

— Наркотики?

— Нет. Я не знаю. Может быть, алкоголь. Страдала похмельем. Много времени валялась в постели. Но ей девятнадцать, в этом возрасте половина из них страдает сонной болезнью. Но похоже, свои лекции по медицине не пропускала.

— Она занимается медициной?

Говард махнул рукой в сторону портрета над камином и криво улыбнулся.

— Она собиралась стать гордостью своего деда. Он не считал дантистов достойными уважения. Наконец-то врач в семье.

— Как давно Эмили пропала?

— Сегодня у нас среда. Я не видел ее с пятницы. Фотографии принесли вчера.

— Вы полагаете, она в этом замешана?

— Она всегда получала то, что хотела. Ни за одной девочкой не присматривали лучше, чем за ней.

— Может, ей надоело, что за ней присматривают? Может, она решила, что пришло время самой за собой присматривать?

Говард покачал головой:

— Нет… мне казалось, она на нас злится… но я никогда не думал, что она пойдет на такое. Разве что ее каким-то образом заставили.

— Почему ваша дочь злилась, мистер Говард?

— Я не знаю. Я не знаю. У нее не было никакого повода. Никакого.

Говард покачал головой, его влажные карие глаза выражали удивление тем, что дочь может не оказаться подругой на всю жизнь или в девятнадцать ей могло захотеться иметь свою собственную жизнь, а не следовать по шаблону, избранному для нее родителями.

— Вы ее найдете?

— Мистер Говард, почему вы не обратились в полицию? — спросил я.

— Потому что не хочу, чтобы об этом знало больше людей, чем необходимо. Я по собственному опыту знаю — что известно полиции, известно всем. Полагаю, я могу рассчитывать на вашу сдержанность.

Я промолчал. Моя работа заключалась в том, чтобы заставить людей рассказать мне о своих секретах, а не клясться в умении хранить эти тайны. Сдержанности тут редко находится место.

— И вообще, если я напущу на нее полицию, у меня будет мало шансов вернуть ее домой.

— Возможно, она уже слишком взрослая, чтобы папаша возвращал ее домой, — заметил я.

— Возможно, — неохотно согласился он, снова уставившись на фотографию шестилетней дочери, как будто этот ее образ навеки угнездился в его голове. — Но она никогда не будет достаточно взрослой для того, чтобы ее тиражировали в Интернете. Как дешевую шлюху.

С этим трудно было спорить.

В дверь постучали, и появилась Анита.

— Доктор Говард, в приемной вас ждут шесть пациентов. И мисс О'Келли… ну, вы знаете, какой она бывает. — До нас доносился невероятно громкий и противный женский голос, выкрикивающий что-то насчет прав потребителя и необходимости написания устава пациентов.

— Она не виновата, — проговорил Говард. — Я заставил их ждать. Спасибо, Анита. Еще одну минуту.

Регистраторша закрыла за собой дверь. Говард встал.

— Мистер Лоу, мне нужно принимать пациентов. Если у вас есть еще вопросы…

— Мне нужны номера телефонов бойфрендов Эмили и ее друзей, прошлых и нынешних. Я должен увидеть ее комнату…

— Я только что хотел сказать. Моя жена в доме. Она во всем вам поможет.

— Мне следует немедленно сообщить, как только они позвонят и что скажут. Я должен иметь номер вашего мобильного в своем, чтобы я знал, что вы звонили. И еще мне нужен чек.

Я сказал ему, сколько он должен мне заплатить, и он ответил, что я могу послать ему счет, но я возразил, что предпочитаю, чтобы мне заплатили вперед. Тогда он предложил мне сначала заплатить половину, а я поинтересовался, так ли он ведет дела в своем бизнесе, на что он возразил: это совсем другое дело, — но на данном этапе вопли мисс О'Келли достигли такой громкости, что их было слышно и через закрытую дверь. Говард выписал чек, улыбаясь при этом, как будто он считал забавной потребность маленьких людей в деньгах, и швырнул его мне, дабы я запомнил, какие мы с ним разные. Он вышел, чтобы спасать своих пациентов, и я услышал его громкий металлический смех, когда он утихомиривал мисс О'Келли. Мне же пришлось встать на колени и достать из-под стола чек, залетевший туда. И далеко не в первый раз я задумался, почему так выходит: чем богаче человек, нанимающий меня, тем неохотнее он мне платит. Возможно, они пытаются обрести контроль, который, как им кажется, они потеряли, когда рассказывали мне о себе так подробно. А может быть, они и разбогатели потому, что так тяжело расставались с деньгами.

Глава 2

Оказалось, когда, по словам Шейна Говарда, его жена ждала меня в доме, не имелось в виду, что она находится там же, где находились мы: этот дом ныне использовался только в стоматологических целях. Анита провела меня вниз через кухню с каменным полом, заставленную коробками с образцами продукции фармацевтических фирм, стопками календарей и выстиранных белых халатов, на мокрый заросший задний двор. В сгущающемся тумане я прошел еще по одной вымощенной дорожке, обсаженной рябинами, до темного зеленого мраморного пруда примерно пятнадцати футов в диаметре. Низкие бортики образовывали шестиугольник, а каждая сторона и углы были выложены зеленоватым хрусталем с красными вкраплениями величиной с детский кулак. Оранжевые и желтые листья плавали по поверхности мутной воды. В целом это сооружение выглядело красивым, мрачным и странным, напоминая мемориал без посвящения, и я задумался, в чем его назначение и какую загадку он предлагает мне решить. Затем я вспомнил, что недостатком моей работы всегда оказывалась привычка видеть загадку там, где ее не существовало; иногда пруд бывает просто прудом.

В конце сада дверь в белой стене из нетесаного камня вела в сад, где располагалось то, что Анита с придыханием назвала «особняком Говардов» (Анита также старательно избегала называть миссис Говард по имени). Особняк Говардов оказался одноэтажным домом с мансардой, построенным в форме буквы Г, с огромными, от пола до потолка, зеркальными окнами. Сад был максимально ухожен, с крошечными полянками, напоминающими стол для бильярда, и аккуратно подстриженными кустарниками. Перед домом, на мощеной площадке, стоял черный «порше», изящный, как кошка. Сад тут мягко спускался к еще одной белой стене, вдоль нее росли высокие эвкалипты. В сотне футов за стеной железнодорожные пути исчезали в туннеле, а дальше — только серая мгла, где море соединялось с горизонтом. Раздался звук, напоминающий выстрел, за ним последовали треск и шипение фейерверка, слегка развеявшего темноту, и я вспомнил, что сегодня Хэллоуин. Я нажал кнопку звонка, и мне открыла дверь Джессика Говард, проводившая меня в глубь дома, в комнату со стеклянными передней и задней стенами.

Джессика Говард, возможно, оказалась слишком уж белокурой для своего возраста, а юбка темного костюма, может быть, слишком короткой; к тому же другая женщина вряд ли надела бы туфли с такими высокими каблуками, или топ с таким глубоким вырезом, или надушилась такими чувственными духами так рано утром; впрочем, и в другое время суток тоже. Но другая женщина выглядела бы безвкусно или дешево, тогда как Джессика Говард этого удачно избежала: она выглядела смелой, прямой и беззаботной. Во всяком случае, так сначала мне показалось, но ведь я не имел придирчивого взгляда другой женщины. Пока она варила кофе, я оглядел комнату, скупо обставленную двумя длинными диванами и круглым стеклянным столом с четырьмя металлическими стульями. На стенах размещались плакаты в рамках, анонсирующие театральные представления: «Юнона и Павлин» в «Аббатстве», «Идеальный муж» в «Гейт», «Шопинг и траханье» в «Проджекте». Над камином висели две фотографии: на одной красовалась миссис Говард в старинном костюме с откровенным вырезом, а на другой — сидела голой на ковре спиной к камере, голова повернута, глаза прикрыты, на лице улыбка. Между ними висел портрет маслом дамы с копной волос и сияющим видом завоеванной невесты. Я начал понимать, куда уходит корнями хотя бы часть злости Эмили.