Сэвилл - Дэвид Стори

Колина Сэвилла, как и героев прошлых книг Стори, «Пасмор» и «Временная жизнь», привлекают женщины, стоящие на несколько ступенек выше по социальной лестнице. Но эти романы никогда не кончаются удачно. И этот «путь наверх», которым в свое время воспользовался Джо Лэмптон из известного романа Брейна, для них закрыт.

В том, как складываются судьбы Невила Стэффорда и Стивена Сэвилла, есть, как это ни удивительно, нечто общее. Оно — в предначертанности их дальнейшего жизненного пути. Стэффорду, не слишком способному и прилежному ученику, не надо беспокоиться. Деньги родителей обеспечивают ему положенное для благополучной карьеры образование. Столь же предначертана судьба Стивена, который, кстати, так же, как и Стэффорд, вовсе не горит желанием учиться. Но Стивену в силу его происхождения уготован иной путь — шахта или в лучшем случае профессиональное регби. В этом и кроется ответ на наивный вопрос Стэффорда: «А что, собственно, изменяют деньги?»

По мере развития действия драматизм конфликта нарастает. Как будто бы банальный бытовой разлад в семье — между родителями и старшим сыном, между братьями — приобретает острое социальное звучание. Недовольство Колина своим положением, откровенная зависть и даже ненависть к спокойному и невозмутимому Стивену, которого родители не заставляют учиться и который доволен своей работой, кажутся отцу с матерью черной неблагодарностью. Но сам-то Колин понимает, что из него вышло вовсе не то, на что они надеялись. Его, как подающую надежды заготовку, пропустили через великолепно отрегулированный механизм буржуазного образования, и сегодня Колин тревожится за будущее младшего брата, Ричарда, которого учителя прочат в университет: «Я вовсе не жажду, чтобы Ричард прошел через все, через что должен был пройти я. Чтобы он кончил так же… Чтобы обрабатывал таких же, как он, вынуждая их делать то, что вынужден был делать он… Берут лучшее в нас и превращают во что-то совсем другое». Образование и воспитание отдалило Колина от семьи и поселка. Но его положение осложнено еще и тем, что он никогда не чувствует себя свободным от семейных, социальных, психологических связей и обязанностей. «Я всегда искал непосредственности, мгновенных решений» — в этом суть его глубоко скрытной поэтической натуры, но окружающая его жизнь требует иного, более гибкого подхода.

Высокую и страшную цену заплатил Колин Сэвилл за свое образование. Ни занятия поэзией, даже несколько поощряющих фраз в лондонской газете, ни работа в школе не приносят, да и не могут принести ему удовлетворения. В школе, где учатся дети рабочих, среди учителей господствуют настроения, в которых слышатся отголоски технократических идей об отмирании в недалеком будущем рабочего класса. А пока, как говорит один из них, учителя должны это «временное явление» «отвлекать и по возможности развлекать». Еще более определенно высказывается директор школы Коркоран, который запрещает Колину заводить в классе пластинки и читать стихи: «От тебя одно требуется: научить их читать квитанции, считать недельную зарплату и писать заявления о приеме на работу». Он боится, что ученики «до того утонченными станут, что вообще в шахту не пойдут». Колина не устраивает система последовательного оболванивания учеников, принятая в школе. Но вызов, который Колин бросает Коркорану, находится в явном противоречии с его ответом на вопрос Маргарет: «Разве ты не чувствуешь никакой ответственности перед своим классом?» — «Ни малейшей». Это очередное свидетельство его раздвоенности, разлада с самим собой.

Самое точное определение Колину дает его возлюбленная Элизабет: «В сущности, ты никуда не относишься… Ты не настоящий учитель. Ты, в сущности, ничто. Ты не принадлежишь ни к какому классу, так как живешь среди членов одного класса, реагируешь на жизнь как представитель другого и не чувствуешь симпатий ни к одному». Быть может, Элизабет несколько сгустила краски, ибо симпатии Колина, конечно же, не на стороне Стэффорда или Коркорана, но от глухого чувства симпатии к детям рабочих до поступка расстояние немалое. И не зря честный Стивен бросает брату обвинение: «А ты лицемер. Предатель и лицемер».

Трагедия Колина Сэвилла в утрате собственного лица. Ему остается только бегство от семьи, поселка, службы, наконец, от самого себя. Символична связь, которую ощущает Колин с умершим в семилетием возрасте братом Эндрю, все время стремившимся куда-то убежать. «Бегство» в смерть одаренного юного художника Эндрю и бегство в никуда Колина одинаково трагичны.

Колин Сэвилл, конечно же, не положительный герой. Но его судьба привлекла писателя потому, что в ней судьбы многих молодых людей из народа, сумевших получить образование и оторвавшихся от своих классовых корней, но так и не примкнувших к правящему классу.

Такие, как Колин Пасмор и Колин Сэвилл, словно висят в бездонной шахте, и нет им пути наверх, как нет и пути назад, вниз.

Так что же, может, и в самом деле Стори считает, что детям рабочих не следует получать высшее образование? Судьба Колина Сэвилла есть ответ на этот вопрос. Образование не должно разрывать связь человека с домом, с семьей, с классом, с народом. Если же так получается, то неизбежна трагическая раздвоенность души, невозможность найти свое место, атрофия многих человеческих эмоций и переживаний. Глядя на измученную, постаревшую от работы и болезни мать, Колин вспоминает, «как они были у ее родителей: та же бессильная усталость, бессмысленное и жестокое крушение жизни — точно мухи, умирающие в углу». Сказано точно, но безжалостно. Так говорить о самых близких может только человек, утративший родственные чувства, забывший, откуда он родом…

Острота социальной проблематики романа далеко не исчерпывается образом главного героя. К исходу дней начинает глубоко осознавать безнадежность своей жизни отец — «прямо проклятие на нас лежит». Чувствует ответственность за тех, кто остается в шахте, Стивен, который нашел свое место в жизни. И конечно же, нельзя не вспомнить одного из самых привлекательных персонажей романа, деда Сэвилла, возмущающегося тем, что его, рабочего-социалиста, хотели заставить стрелять в русских рабочих, поднявшихся на революционную борьбу.

Роман Дэвида Стори «Сэвилл» служит прекрасным подтверждением того, что в «обществе равных возможностей» сохраняются классы и непримиримые конфликты между ними, которые не могут быть сняты с помощью реформ образования или более высокой заработной платы. Никакого стирания классовых границ, которое тщатся обнаружить западные идеологи, нет и быть не может.

В то же время роман Стори, представляющий значительный шаг вперед в творческой эволюции писателя, является еще одним серьезным свидетельством процесса, идущего медленно, но неуклонно: обращения все большего числа английских писателей к важной социальной проблематике.

За последние годы вышел ряд серьезных книг, авторы которых художественно исследуют прошлое, уроки борьбы предыдущих поколений рабочего класса за свои права. Только в 1977 году в Англии вышло три романа о жизни рабочего класса в 30-е годы: Д. Тулмин, «Унесенное семя»; А. Родс, «Крики на ветру» и Д. Элиот, «Любящий взгляд». Привлекли внимание первые книги молодого прозаика Гордона Паркера: «Хмурое утро», роман о жизни английских шахтеров в середине XIX века, и «Молния в мае», повествующая о всеобщей стачке 1926 года. Уже не первый год обращается к теме трудовых «корней» популярный в Англии прозаик Мелвин Брэгг, выпустивший в 1976 году книгу «От лица Англии». Это история маленького городка в Камберленде за три четверти XX столетия. Внук камберлендского батрака, Брэгг рассказывает в своей книге о том, как честно и упорно трудились и трудятся крестьяне и рабочие, которых никогда не баловала и так и не балует жизнь.

В ряду названных и еще многих не названных книг по достоинству одно из первых мест занимает роман «Сэвилл», принадлежащий талантливому потомку йоркширских горняков, роман о том, что, забыв свои корни, утратив классовую принадлежность, неминуемо теряешь свое лицо… И тогда остается только одно — бежать, не зная, где остановишься.

Г. Анджапаридзе

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

На исходе третьего десятилетия нынешнего века по улицам маленького шахтерского поселка Сэкстон, приютившегося среди невысоких холмов южного Йоркшира, медленно ехала подвода, запряженная грязно-серой ломовой лошадью. Рядом с возчиком сидела темноволосая кареглазая женщина с равнодушным лицом. Рыжеватое пальто достигало ей почти до щиколоток, а круглая шапочка прилегала к голове, точно скорлупа, и видна была только одна зачесанная кверху прядь. На коленях у женщины сидел завернутый в серое одеяльце голубоглазый светловолосый ребенок. Ему было немногим больше года. Когда подвода миновала центр поселка и через несколько сот ярдов свернула в боковую улицу, где дома уже уступали место полям, ребенок вдруг отвлекся от созерцания покачивающейся лошадиной спины и со слепым недоумением посмотрел вокруг.