Фактор фуры - Александр Гаррос

Почти сразу за городом дорога - между прочим, отличная - стала забирать вверх, завилась некрутым серпантином, пошла крутить через Западный Тавр: желто-коричневые скалистые горы без особой растительности, неглубокие ущельица, карьеры с экскаваторами, откуда поднимаются видимые за много километров шлейфы пыли, кажущейся туманом. Потом - постепенно скрадываемая сумерками пустая равнина, торчащие прямо из нее серые скальные горбы, стайками бродящие черные козы… Деревеньки под черепичными крышами, городки c непременным и непременно насупленным Ататюрком на главной площади.

Потом - гонка сквозь ночь, горящие диковинные названия заправок, серпантины, туннели, из которых вдруг выныриваешь на мост над пропастью - чтобы, миновав его, снова нырнуть в туннель. Молодой стюард в белых перчатках (при том, что линия была сугубо местная и, помимо меня и двух блеклых англоговорящих девиц наискось через проход, в автобусе ехала исключительно турецкая публика, и - по виду - не самого изысканного разбора) разносил чай и кофе, я брал кофе - спать казалось глупым, - но все равно в итоге заснул…

Проснулся я от трубного, с блатными подвываниями, женского мата - им кончалась добрая половина моих ночей у Светки. Нет, упаси бог, сама Светка ни при чем, но прямо за стенкой ее спальни, отменно, как в любом совдеповском серийном бараке, звукоизолированной, соседи устроили детскую - в результате я получил массу возможностей позавидовать недоступному мне покуда родительскому счастью.

«… Блядь, ты че, урод, ты языка русского не понима-аэшь?! Кому было сказано выключить воду?! Козе-ел тупорылый!!»

Матушке, авторше реплик, было лет двадцать пять, сынуле, адресату, - лет семь. Семейкой они там были крайне небедной - что называется, благополучной… Адресат хрипло заорал, послышались звуки ударов с оттяжкой, по громкости судя - бейсбольной битой. «Что?! Что ты сказал матери, еб твою мать?! Закрой рот, бля-а-адь!!!»

Я натянул на голову одеяло и снова отрубился.

Вторично меня разбудили пару, наверное, часов спустя - уже мужской голосишко, какой-то паскудно-медовый, источник которого находился непосредственно в комнате. Он шутил - с выражением и едва сдерживаясь, чтоб не прыснуть самому:

- … Звонок врачу-гинекологу: «Привет, ты где?..»

Я вывернул морду из подушки. На телеэкране имел место страшно довольный пухловатый хлюст с насекомыми усиками. «… Так бы и сказал, что на работе!» Механический гогот аудитории.

- Свет… - пробормотал я страдальчески, не уверенный, что она здесь.

Но Светка была здесь - ржание пресеклось, а комната заходила в радостных, с улюлюканьем и подвизгиваньем, кабацких конвульсиях: «Ха-рра-шо! Все будет ха-рра-шо!» Я дернулся и опять крутнулся к ящику. Под логотипом МузТВ переваливался на месте старый жирный трансвестит в дикой шубейке, с бессмысленной судорожной бодростью твердя в микрофон: «Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо - я это зна-аю…»

- Света!!!

Телевизор, кратко прошипев, издох, квакнули распрямившиеся диванные пружины. Я перекатился на спину - Светка, кинув пульт на одеяло, шаркала из комнаты. Это ей, стало быть, надоело, что я дрыхну до обеда - мало того что вчера… Светлана была страшным человеком - она никогда никого ничем впрямую не попрекала, ничего ни от кого не требовала, на моей памяти вроде бы даже голоса ни разу не повысила. Но делала все всегда по-своему. На возражения, если такие у кого возникали, опять же никак не реагируя.

Вчера… Я на всякий случай оглядел комнату, но ничего такого, конечно, не обнаружил. Какие-то воспоминания брезжили, но заниматься реконструкцией духу не хватало. На часах значилось двадцать пять первого.

Привычно содрогаясь под реанимирующим ледяным душем (не по своей воле - летом у нас в городе таких буржуйcких удовольствий, как горячая вода, не водится, кажется, нигде), слушая продавливающиеся сквозь заросшую мохнатой пылью вентиляционную решетку натужные ритмичные стоны (блюют или сношаются?..), я без охоты думал, что придется-таки объясняться - в свете вчерашнего-то безобразия…

Ну, и что я ей скажу? Что пью четвертый день, потому что все, чем я занимался последний год с лишним, пошло коту под хвост? Потому что я не сдержал обещаний, данных людям, которые на меня всерьез рассчитывали? Потому что очередная попытка сделать своими силами что-то путное закончилась так же, как заканчиваются все аналогичные попытки в этой стране?.. Я невидяще попялился в зеркало, провел ладонью по отрастающим волосам, натянул штаны…. Потому что человек, которого я знаю со школы, которого все это время считал своим другом, чуть ли не лучшим, с которым вместе мы столько сделали, столько провалили и столько выпили… этот человек кинул меня, всех нас, на бабки - вот так вот просто, с такой завораживающе-откровенной, пещерной, животной наглостью украл все деньги и свалил в неведомом направлении… Подставив меня, лично меня, перед такими ребятами и на такую сумму, что при несколько ином раскладе мне бы пришлось не только продать подержанную «тойоту» и панельную «полуторку» (все мое хоть сколь-нибудь ценное имущество) - но и остаток жизни в поте мурла пахать в счет долга… Это если бы у меня вообще остался - мне бы оставили - этот остаток…

(Как я все-таки легко отделался, а?.. Какой же я все-таки молодец, как это я правильно в свое время дружил с людьми! С людьми надо дружить, в особенности с крупными чиновниками мэрии…)

Я вернулся в спальню, выудил из обнаружившейся в кресле собственной куртки сигареты и зажигалку, некоторое время, пережидая приступ головной боли, посидел на подлокотнике.

…Потому что нет у меня больше сил - ни моральных, ни физических, ни финансовых (больше!) - тащить из этого тухлого, безнадежного, заплесневелого болота новых бегемотов… Вообще нет у меня сил существовать в этом пространстве по его законам, соразмерно его масштабам… Постоянно у самого себя осведомляясь: «А кто тебе сказал, что ты в сказку попал?..»

На кухне невыносимо верещал кран, за стеной опять вопили и дрались, в окне с вялым шуршанием бесконечно надувался на ветру и опадал невесть как и зачем привязанный к полуободранной ветке пустой целлофановый пакет. Мобилу надо проверить. Вытянув губами одну сигарету и уронив пачку, я свободной рукой снова полез в куртку. «… новый тариф „Шведский стол“! Супер-дупер! Заплати один раз - и звони до отвала!» Мессидж от Виктора. «Есть странное предложение. Перезвони». Какое может быть у Виктора предложение?.. Потом.

Пепелка, пепелка… На подоконнике. Все будет хорошо. Все будет хар-ра-шо… Я выдохнул сквозь зубы, поставил себя на ноги и двинул к окну.

На другой стороне узкой улочки маячил облупленный шестиэтажник. Напротив моих окон располагалась швейная мастерская: видно было сидящих за машинками девок. Дома кругом лепились разноцветные и разновысотные, в большинстве неопрятные. Cушилось на крыше белье, над соседней торчал минарет. Внизу орали по-турецки, неслись автомобильные гудки и треск мотороллеров, завывала азиатская попса. Прокопченные пацаны лет семи - десяти припустили за грузовиком, догнав, один за другим cхватились за задний борт кузова, чуть проехав, пососкакивали. Я задавил в пепельнице бычок, машинально подцепил новую сигарету, но сунул обратно - многовато курю…

Отель назывался «Адонис» и имел место на Зlifte Gelinler Caddesi в Кумкапи, на европейском берегу, всего минутах в пятнадцати ходу от самой Айя Софии - причем было бы вдвое меньше, если б не приходилось петлять по уличным лабиринтам. В принципе, это все был туристический суперцентр, район громадных исторических мечетей - но уже в ста метрах от последних осыпались двух-трехэтажные трущобы: крашенные вразнобой или не крашенные вовсе деревянные дома со вторым этажом, нависающим над крохотным тротуарчиком полуметровым козырьком. Каждое четвертое, не реже, здание оказывалось руиной без стекол, крыши и перекрытий. Полуголые дети в грязных подворотнях возились в кучах песка. И среди всей этой этнографической затрапезности, чтоб не сказать нищеты, вдруг - свежеотремонтированный трехзвездочный отель, еврообразный банковский офис.

Офис… Суешься в первый встретившийся посмотреть курс лиры (и моментально завязнуть в нулях): кондиционеры, компы, клерки в белых рубашках - тоже, впрочем, тянущие, подобно всем слоям местного населения в любое время суток, чаек из стеклянных вазочек… И тут входит с улицы бомжевидный бородатый старикан в хламиде и с несколькими парами матерчатых шлепанцев в руке, на все помещение общаясь с отутюженным операционистом, протягивает ему одну пару поверх стойки, через некоторое время получает обратно - эту ли, аналогичную… Доставать фотоаппарат я постеснялся, но, сев в первом же кабаке, раскрыл лаптоп и запротоколировал все для доцента.

Там, в компе, уже ждала первой отправки заказчикам целая толпа стамбульских эксцентриков: от водилы глухо заблокировавшей узкую улочку с активным траффиком цистерны, который, задумчиво стоя со своим шлангом, игнорировал гудки, до чистильщика обуви, не поленившегося с жалобными криками «Эфенди, эфенди!» просеменить, неся пузо, скамеечку и ящик с бесчисленными щеточками, тряпочками и металлическими цилиндриками, целых два квартала после единственного моего случайного взгляда в его сторону - в итоге таки нагнавшего жертву и расправившегося с нею… То есть поначалу я совсем опешил, потому что, потный и запыхавшийся, он только попросил сигаретку. Потом поинтересовался, уэр я, значится, фром. Потом полунасильно принудил поставить ногу на его скамейку. И не успел я оглянуться, как шух-шух - тряпочкой, щеточкой, мыльной водой, какой-то маслянистой дрянью… Девять миллионов лир. (Около пяти евро то бишь.) Сколько?! А вот не зевай.