Машина(Штуковина) - Клиффорд Саймак

Только заметив, как ярко светится этот камень, Джонни понял, что он оставался здесь очень долго и что уже совсем темно. Тогда он вскочил на ноги и побежал, далее не успев попрощаться.

Искать коров теперь уже было поздно, и он надеялся, что они отправились домой сами и ему удастся поравняться с ними и пригнать их в коровник. Он скажет дяде Эбу, что ему трудно было собрать их. Он скажет дяде Эбу, что обе телки вырвались за ограду и ему пришлось загонять их обратно. Он скажет дяде Эбу… он скажет… он скажет…

Он бежал задыхаясь, а сердце у него колотилось так, что оно прямо-таки трясло его. Всю дорогу его преследовал страх, страх из-за ужасного проступка, который он совершил, этого последнего, самого непростительного проступка после всех других, после того, как он не пошел к ручью за водой, прозевал вчера вечером двух телок, держал у себя в кармане спички.

Он не нашел коров по дороге: они были уже в коровнике, — и он понял, что они уже подоены и что он пробыл там гораздо дольше, чем ему казалось.

Поднимаясь в гору по дорожке, ведущей к дому, он весь трясся от страха. На кухне горел свет, и он знал, что они его ждут.

Он вошел на кухню. Они сидели у стола прямо напротив двери, ожидая его. Свет падал на их лица, и лица эти были жестокими, будто высеченными из камня.

Дядя Эб поднялся, высокий, чуть не до потолка, и на его руках с закатанными до локтя рукавами выпятились мускулы.

Он потянулся к Джонни. Джонни попытался увернуться, но дядя Эб схватил его за шею, сжал его горло пальцами, поднял его в воздух и стал трясти с безмолвной злобой.

— Я тебя проучу, — говорил дядя Эб, стиснув зубы, — я тебя проучу, я тебя проучу…

Что-то упало на пол и покатилось в угол, оставляя за собой огненный след.

Дядя Эб перестал его трясти, с минуту постоял, держа его за шею, а затем бросил его на пол.

— Это выпало из твоего кармана, — сказал дядя Эб. — Что это? Джонни попятился назад, мотнув головой.

Он не скажет, что это. Никогда не скажет Что бы ни делал с ним дядя Эб, он никогда не скажет.

Дядя Эб шагнул вперед, быстро нагнулся и поднял камень. Он отнес его обратно, положил на стол и стал разглядывать.

Тетя Эм нагнулась в своем кресле, чтобы поглядеть на него.

— Ну и ну! — сказала она.

С минуту они оба, нагнувшись, разглядывали камень. Глаза их горели, тела были напряжены, они тяжело дышали. Даже если бы в этот момент настал конец мира, они и то бы не заметили.

Затем они выпрямились и, обернувшись, посмотрели на Джонни. От камня они отвернулись, как будто он уже их не интересовал, как будто он сделал свое дело, а теперь уже потерял всякое значение. Что-то с ними случилось — нет, пожалуй, не случилось, а изменилось в них самих.

— Ты, небось, проголодался, — сказала Джонни тетя Эм. — Я разогрею тебе. ужин. Хочешь яиц?

Джонни, проглотив слюну, кивнул головой.

Дядя Эб сел, не обращая никакого внимания на камень.

— Знаешь что, — сказал он, — я тут на днях видел в городе большой складной ножик. Как раз такой, как тебе хотелось.

Но Джонни почти не слышал его слов. Он стоял и слушал — в дом входили дружба и любовь.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});