Адская машина - Виктор Леденев

-- Все правильно, нельзя. Вот и не будем. Где он?

Автоматически зафиксировав ответ, повернулся и, не прощаясь, пошел по лестнице вверх. Директриса заспешила за ним. Поднявшись на последний этаж, Лемешонок жестом остановил ее и зашагал к двери класса.

В шестом "А" царило веселое безделье. Кто, пользуясь случаем, сдувал домашнее задание, кто просто развлекался, как мог. Двое мальчишек сосредоточенно и молча боролись в углу, другие с интересом за этим наблюдали. Девочки болтали, прихорашивались, пробовали губную помаду.

Появление в дверях Павла Алексеевича вызвало переполох, который быстро сменился любопытной тишиной. Лемешонок взглянул на сына, спящего за столом. Над учительской прической потрудились девчата -- ее украшал бантик, о пиджаке позаботились представители противоположного пола -- на спине учителя красовались три знакомые буквы... Мгновенно оценив обстановку, Лемешонок подошел к сыну, сорвал бантик, -- кое-как затер надпись и взвалил Алексея Павловича, Алешку, учителя, сына -- на плечо. Класс молчал.

Девочка на третьей парте уткнулась в ладошки и заплакала... Леиешонок увидел в конце коридора маячившую директрису, повернул к черному ходу и вынес бесчувственное тело сына во двор. Поглядывая на окна школы, Павел Андреевич погрузил сына на переднее сиденье, забросил в машину сумку и пристегнул сына ремнем...

В ресторане было довольно шумно. Оркестр барабанил что-то тяжелое и не очень вразумительное. Впрочем, слова никого здесь не интересовали, все предпочитали действовать. Молодежь танцевала каждый за себя, несколько посетителей постарше -- парами. Остальные за столиками беседовали, перекрикивая оркестр не совсем трезвыми голосами, и глазели на танцующих.

За этим столиком было спокойно. Мужчина в хорошем костюме не спеша расправлялся с отбивной. Трое молодых парней ели не так элегантно, но со здоровым аппетитом и поглядывали на бутылки коньяка и водки, стоявшие в центре стола, пока не тронутые.

Мужчина отодвинул тарелку, бросил на нее смятую салфетку, окинул хозяйским взглядом ресторан и лишь после этого обратил внимание на соседей по столу.

-- Я ведь, Сема, вас всех собрал не потому, что тебе не доверяю. Наоборот! Тебя и сам шеф уважает, но... Перебираешь ты... В последний раз что было? Это слава Богу, что клиент выжил и никуда заявлять не стал. А если б помер? Тогда не только на тебе, на нас всех "мокруха" повисла бы.

-- Если б заявил, вот тогда бы и была "мокруха". А так пусть живет, еще деньги зарабатывает.

-- Вот об этом я и толкую. Тебе, Сема, до лампочки, что на тебе столько статей висит, а я за тебя все-таки боюсь.

-- Что это вы такой заботливый стали? Не хотите -- без вас обойдусь...

-- Какой самостоятельный! Тебя без нас на другой день загребут и дадут на всю катушку. Кто знает, может и на вышака наскребут, ты ведь темнить любишь. Даже я не все твое знаю...

-- А вам и не надо знать.

-- Дерзишь, Сема, я бы на твоем месте не стал... О тебе же забочусь. Потому вас всех позвал, чтобы предупредить: никакой "мокрухи", никаких утюгов, никакого грабежа. Хватит, пока. Пусть уляжется немного ваше шумное поведение. Но работа есть работа и ее надо кому-то делать. Короче, есть клиент на двадцать тысяч "баксов". Мужик из Крисвят, на Браславских оэерах. Места чудные. Отдохнете, позагораете и поработаете.

Отвернувшись от Семена, мужчина в костюме обратил внимание на двух других парней, словно только сейчас их увидел.

-- Как твоя тачка, Стас? В порядке? Отлично. Вот и ты к приличному делу будешь допущен, на равных. Хватит тебе шлюх развозить...

Мужчина улыбнулся и почти отечески потрепал Стаса по льняным волосам. Улыбка сошла, как по заказу, с его лица, когда он повернулся всем корпусом к третьему парню, который привычно постукивал ребром ладони по краю стола. На нем и в ресторане была все та же утренняя майка и джинсы.

-- А тебе я вот что скажу, Шварцнеггер. Брось ты свои штучки. Мне майор сказал, что ты за неделю три раза чуть не погорел за свои драки. Руки чешутся -- иди в секцию, на конкурс красоты, хоть на чемпионат мира по бодибилдингу, но эти пьянки и драки каждый день по поводу и без повода -кончай. Будешь тянуть срок за мелкое хулиганство. Последний раз говорю. Всем сразу. Никакой самодеятельности, делать только то, что сказано и не больше. Ну, а теперь можно и по маленькой...

Верзила, по прозвищу Шварцнеггер, или попросту Шварц, разлил коньяк. Мужчина с видом знатока посмотрел его на цвет и пригубил рюмку. Ребята выпили без церемоний. Мужчина допил коньяк и встал.

-- Дальше вы без меня продолжайте. Как выйти на мужика, сообщу после. Контрольные звонки каждый день в двадцать три ноль-ноль. Гуд бай, орелики.

Семен проводил его мрачным взглядом и передразнил:

-- В двадцать три ноль-ноль! Как выйти -- сообщу! Не деритесь! Не фулюганьте! Водку не пьянствуйте! Тьфу, шестерка, а корчит короля... Наливай, Шварц, поехали!

Лемешонок сидел за кухонным столом и пил чай. Жена, Светлана, просматривала заголовки газеты и ждала, когда он закончит свое традиционное чаепитие и можно будет убрать со стола и идти спать. Из комнаты иногда доносились храп и стоны спящего сына.

Жена отложила газету.

-- Надо же, в такой день напился...

Лемешонок поперхнулся горячим чаем, разлил его, чертыхнулся.

-- В какой такой день? А в другие дни можно? Какой такой особенный день?

Он понимал, о каком дне говорила жена, сам ждал его, чтобы придти домой, небрежно вывалить на стол перед сыном и женой эти пачки денег и душевно потолковать о планах, о будущих подарках, покупках... Да мало ли о чем можно помечтать в такой день. Вот он пришел и что же? Вместо торжественной встречи дома -- все, как обычно, в машине -- пьяный сын... И вся радость от этих денег уплыла, растаяла.

-- Ты знала, что он так пьет? Без меня, пока я на ферме?

-- Знала, не знала... Какая разница? Все равно его не переделаешь, поздно. И нечего из себя Макаренко или Кашпировского разыгрывать. Ему не педагогика или внушение нужно, а больница. Пусть лечат.

-- Значит знала... Меня неделями дома не бывает, а ты ... хоть бы сказала.

-- Сказала бы, а ты раз-два, поговорил с ним и -- готово! Пить бросил. Ты лучше в сарай загляни, сколько там посуды.

-- А может и ты ему компанию составляла?

-- Составляла... не часто, правда... А что делать вечерами-то? До поселка пять километров, кроме телевизора и посмотреть некуда -- деревья, сараи, грязь... У него хоть водка есть, а у меня что? Сижу здесь не жена и не холостячка. А ты в последние месяцы раз в неделю приедешь чуть живой и спать.

И опять Лемешонок понимал, что жена права, что это не жизнь, о которой он мечтал, и о которой говорил Светлане перед женитьбой. Эх, pебята, все не так. Все не так, ребята!

Светлана замолчала, тоже задумалась и думали они, как видно, об одном и том же: как получилось, что сидят они за одним столом, спят в одной постели, а живут как бы в параллельных мирах и общаются только па случаю. Светлана в который раз упрекнула себя в том, что в последнее время любовь и уважение к мужу все чаще уступают место неожиданной злости и раздражительности. Правда, это быстро проходило и она снова была мягкой и доброй, как всегда. Сегодня у нее было с утра приподнятое настроение, но пьяный Алексей все перевернул... Снова ощутив раздражение, она оставила посуду невымытой и молча ушла из кухни.

Павел Андреевич жадно курил. Сигарета попалась дрянная, все время гасла и он, со злостью ткнув ее в пепельницу с надписью "Сайгон", неожиданно громко сказал:

-- Завтра, все завтра!

Утром Алексей чувствовал себя плохо, хуже не бывает. Похмелье не было для него новым ощущением, но то, что он начисто забыл, как вчера попал домой и что вообще произошло во всей второй половине вчерашнего дня звенело в нем громкой тревогой. Организм желал пива или хотя бы чего-то мокрого. Алексей встал, прислушался. Отец и мачеха, как он называл про себя Светлану, видимо, еще спали. За окнами начинался рассвет и в кухне было достаточно светло, чтобы не зажигать свет. Кружка воды несколько ослабила великую сушь и слегка прояснила мозги.

Вспыхнувшая спичка заставила его вздрогнуть -- в дверях стоял отец.

-- Ну и нервы у тебя, спичкой напугать можно... Садись, потолкуем, пока одни.

Алексей налил еще одну кружку воды, поставил перед собой и присел. Отец подошел к шкафчику, далеко запустил туда руку и извлек недопитую четвертинку. Как ни хотелось Алексею опохмелиться, ни на что на свете он не хотел сейчас этой водки, которую отец вылил в стакан и поставил на стол.

-- Ты что, батя...

Павел прикурил погасшую сигарету и, не глядя на сына, жестом показал, пей.

Не сводя с отца глаз, Алексей, разрываясь между стыдом и желанием выпить, все-таки залпом опрокинул водку и жадно припал к кружке с водой. На отца он старался не смотреть. Павел сделал несколько затяжек и поднял голову.

-- Ты запомни эту водку...

Что-то незнакомое в тоне отца прервало начавшуюся было легкую эйфорию и он вдруг понял, скорее просто почувствовал, как даются сейчас слова отцу. Павел смотрел на сына прямо, но тот ощущал, что взгляд отца проходит сквозь него и видит сейчас на его, Алешку, а что-то совсем иное, известное только ему одному.