Повесть о том, как - Владимир Крупин

Выгнали коз.

- Вы стерегите, я схожу,- предложил я.

- Это излишество,- ответил Евланя,- "в мире есть царь, этот царь беспощаден, голод названье ему". Жрать захотят, придут.

Четвертинку мы запили речной водой и пошли вдоль берега.

- Сюда,- показывал Евланя,- будем ходить за рыжиками, там, подальше, грузди телегами вози, здесь наберем черники. Баба Маня сварит варенье, увезешь. А тут голубика, повыше рубиновые россыпи брусники. А здесь, если бы пораньше приехал, было красно от малины. Видишь, еще висит ягодка? Съешь.

Эта ягодка была первой и последней в этот приезд. Хотя Евланя утешал, что черемуха, смородина, калина, боярышник - все это будет наше, запомнил я только дорогу в магазин. Во второй заход я познакомился с Машей. Она сидела на крыльце магазина. Держала в руках банку бессмертных консервов "Завтрак туриста" и кильку в томатном соусе. Показала их и спросила:

- Моя закуска, дальше что?

- Наше остальное,- откликнулся я.

- Значит, вот ты с кем вчера пел,- сказала она Евлане.

- Вас не хватало,- сказал я.- А как же вы слышали?

- А по воде,- объяснил Еланя.- Мы с Машей в тихие вечера шепотом переговариваемся, а ведь по реке километра четыре. Ты б дала, Маш, чего заесть.

Пошли к Маше. Она жила в бане.

В утепленном предбаннике, занимая его весь, стоял ткацкий стан, черно-белая ниточная осно-ва продевалась разноцветными узкими тряпками. Мотки этих тряпок лежали на лавке и под ней.

- Тряпки подают, ведь не откажешься,- объяснила Маша,- да больше не тряпки, а целого наподавали. Выбрасывать грех. Так и деру на половики. Опять вот срок подходит отдавать. Уж и обещала, и аванец прогуляла, а все не готово.

Перешагнули через порог. Баня была обжита, видно было, что в ней не мылись, только жили, но все же это был не дом, а баня.

- Живите в моем доме,- сказал я. Я уже считал дом своим.

- Милой-золотой, да в этот твой-то дом ты и сам даром не ходи. Так-то тут любую избу распечатывай и печи топи.

- Будет казаться, что откроется дверь и вернется хозяин. Из-за этого?

- Да зачем мне изба, ведь и здесь живу-то больно добро, а вы не грейте руки, это не чай,- сказала Маша про то, что я принял от Евлани готовый стакан.

- Четыре правила,- напомнил Евланя.

- Не я с вами сидела - давно бы под столом были. А я ведь, родной-золотой, сколь живу, дня без веселья не прожила. А дают мне, родной-золотой, пенсии десять пятьдесят. На них оденься, и укройся, будь сыт, и пьян, и весел.

Я не поверил. Десять пятьдесят? Евланя подтвердил:

- Записана с мужем не была, погиб, дети разъехались. Колхозный стаж в пенсию не вошел. Расскажи сама.

- Муж меня обманом увез на неделю, а жила десять лет. Остался от него мотоцикл.

- Это ты тогда допустила большой сдвиг по фазе.

- Обманом дак. Зато был он при машинах, и я их всех изучила. Дай любой мотор, разберусь. Где жиклер, где форсунка. Всем владею. На мотоцикле хуже лешего гоняю. Уж я лапти драть не стану.

- Ой, Машка, зачем такая замашка? - спрашивал Евланя.

Попели мы и песен, по одному куплету, чтоб больше вспомнить, потом пошли. На прощанье Маша заставила осмотреть гардероб.

- Найди на кофте хоть одну заплату. Не старайся. Милой-золотой, сейчас ведь сбирать-то больно добро. Это ведь не раньше. Раньше мешок да горшок, да лапти на ногах. Мне бы еще кто пальто старое отдал, и опять зиму живу. Иногда целое, неношеное отдают. Немодное дак. Беру со Христом. Мне и Аннушка говорила: бери.- Вдруг при слове "Аннушка" она вскрикнула: - Ой, ой, грех-то, грех-то на мне великий, неотмоленный.

- Но вы здоровая женщина, еще вполне могли бы работать,- посоветовал я.

- Ленюсь,- ответила Маша.

Было за полдень. Листья шуршали под нашими неуверенными шагами. По дороге легли, полежали. На темную воду реки снижались листья.

- Долг платежом красен,- сказал я Евлане, мигая и прищуриваясь, переняв за сутки привычку к цитатам.

- Красен, красен,- отвечал Еланя, понимая, куда я гну.

Мы загубили долю и Кирсеича и пошли к нему по задворкам, чтоб не встречать бабу Маню. Кстати, мы ей покупали конфет и пряников, но где-то каждый раз теряли.

Через какое-то время сосредоточенного пути мы достигли избы Кирсеича.

- Кирсеич,- приступил Евланя к объяснению,- так не так, а перетакивать поздно. Четвертинку твою мы опять не сберегли. Была б она хоть не стеклянная, а то все равно бы разбилась. Пойдем лично с нами, сам принесешь.

Но пойти в магазин Кирсеич не захотел.

- Тогда будем считать, что мы тебе долг отдали.

- Это не ваш долг, а мой подарок.

- Ты с утра снова придешь, вроде как спаситель, поправишь здоровье, поднесешь, но так поступали эксплуататоры, только потом это дело кончалось забастовками. Ты как пишешь: "эксплуатация" или "эксплоатация"?

- У меня больше нет ни капли.

- Доверяй, но проверяй. Есть такое правило, Кирсеич? Ты ж был большим начальником.- Так как Кирсеич отмолчался, явно недовольный нами, то Евланя сказал мне: - Будешь в понятых. Приступаем к досмотру. Пиши. "Такого-то года, такого-то сентября..." Какое сегодня?

- Это ж надо до чего дойти,- сказал мне Кирсеич, но я к нему в союзники не пошел:

- Вас, кажется, ясно спросили, какое сегодня число?

- А также предъявите уплату членских взносов в общество МОПР, в общество воинствую-щих безбожников. Приступаем.

- У меня ручки нет писать,- обнаружил я.- Михаил Кирсеич, дайте на минуточку?

- Что именно?

- Авторучку, ту, что утром подарил,- напомнил я, хотя напоминать было нехорошо, но многое списывает нам усыпленная хмелем совесть, может быть, отдыхающая в это время.

До Евлани дошел смысл моих слов. Он переспросил:

- Ручку подарил? Кирсеичу?

- Четырехцветную. Я напишу акт и верну, Михаил Кирсеич.

- Ты вооружил врага. Срочно уходим. Кирсеич, речь о тебе я начну словами: "До раннего утра горел свет в избе рабселькора..."

5

День, как было когда-то красиво написано и всеми грешными повторяется, угасал. Луна же, терпеливо дождавшись этого угасания, воскресала. Мы постояли у мостков и решили, что пить в деревне - только деньги переводить, на свежей воздухе хмель не берет.

- Чего ради я буду тут дом покупать? - спрашивал я, а Евланя говорил, что у него ко мне будет одна просьба.

- Какая?

- Скажу перед смертью. Расставаться не хотелось.

- У меня сидит еще один карась, хожу подкармливаю... Зажарим?

- Опять на утюге?

- Утюг - это походно-полевые условия.

К этой верше пришлось плыть на лодке. Действительно, в сетке сидел золотисто-красный толстый карась. Краснота его была от торфяной воды. Вытащили, стало жалко. Я накрошил пряника в ладонь и покормил карася из рук. Затем отпустил.

Потом лежали на берегу, и это были не худшие часы в жизни - искали на небе созвездие, похожее на ковш, нашли, сориентировались и стали обсуждать проблему: ковш есть, а из чего в него наливать? Определили созвездие цистерны, она заняла все небо. Близнецы ей были крышкой. Рыбы - этикеткой. Созвездие Девы оказалось внутри и было зачерпнуто и выпито, но снова появилось и даже размножилось.

- Уж такое созвездие.

- Говорят, опасно лежать на земле, глупость. Земля оттягивает вредные токи из организма. Например, без чего нельзя прожить: без картошки или без яблок?

- Без картошки.

- То-то. А ведь она в земле.

Решили уснуть. Толку от нас никакого, никому не нужны. Легли ногами к востоку. На прощанье решили спеть. Но получилась только непечатная частушка с припевом. Мы ее с чувством повторили несколько раз.

Выкричались.

Евланя стал спрашивать меня, зачем я ходил тогда на рынок, в день нашего знакомства. Но я уже не помнил. Потом он стал благодарить, что я успел к его похоронам.

- Маша все обрядит, на тебя возлагаю достать селедки. Напиши на памятнике так: "Лежит здесь дурак: любил красно и зелено. И он же пьяница: любил горько и солено". Запомнишь?

- Разве у тебя будет памятник, а не крест?

- Я крест не заслужил. Ты селедку достанешь?

- Интересно, чего ты раньше молчал? Почему мы карася отпустили? Давно бы в селедку превратился. Еще где-нибудь сидит у тебя? Тебя когда хоронить?

- Пока не соображу. Ну, может, дети привезут. У меня детей много, не вам, нынешним, чета, только пить знаете, у меня семеро, великолепная семерка, вот столько, сколько звезд в ковше Большой Медведицы. У тебя есть столько детей?

- В смысле духовном или физическом?

- В любом.

- Нету.

- Да, милсдарь, не исполнили вы свой долг на земле.

- Покажи дорогу,- сказал я и стал вставать, чтоб немедленно идти исполнять долг.- Покажи мне семь девушек. За одну ночь тебя по количеству детей догоню. Я озарю свое поколение отблеском античности.

Евланя встал и махнул рукой на скошенное поле вдали. Было оно при луне как большое озеро, а скирды плыли по нему.

- Прямо. Не доходя налево. Там клуб. В одной половине студентки живут, приехали шефствовать, в другой танцуют. Музыка, слышишь, весь вечер гремит?

- А чего мы тогда глотку дерем?