Обжора-хохотун - Макс Фрай

— Еще как пойду. Если это то кафе, о котором я думаю, там еще и ром в кофе подливают не скупясь. Именно то, что мне сейчас требуется.

— А вот, например, гости, Макс, — говорит Триша. — Как же гости? Где они?

Камин, мороженое и кофе с ромом остались позади, зато впереди долгая прогулка под зонтом и наконец-то можно не раздумывать, выбирая мост, пусть Макс идет как хочет, ужасно интересно, каков будет его путь домой. Но поговорить про гостей — это еще интереснее. Триша вон сколько времени удобного случая ждала.

— Где они? — переспрашивает Макс. — Вот прямо сейчас? Даже и не знаю, что тебе сказать. Кто где, всяк на своем месте, как и мы с тобой. А что?

— Я имею в виду, почему к нам больше не приходят твои гости? Почему ты их не зовешь? Уже так долго...

— Долго? — искренне удивляется Макс. — Надо же, я думал, всего несколько дней. Этот город сейчас отнимает все мое внимание, вот в чем, наверное, дело. К тому же по вечерам часто появляется Ме-ламори, рассказывает новости, сплетни и слухи, и от этого у меня ощущение, что гости у нас практически всегда. У меня так точно.

— Ее новости даже мне слушать интересно, — кивает Триша. — Хотя я пока не всех ваших друзей знаю. Но никто не рассказывает настоящие истории. И Франк не достает из шкафа свои часы, в них нет нужды. И не варит «Огненный рай», потому что этот рецепт для особых случаев. Уже очень, очень давно, Макс! Сил моих больше нет ждать.

— Об этом я как-то не подумал. Извини. Ладно, будет тебе гость, нынче же вечером. Свежий, веселый гость, благоухающий тайнами. И кофе, насколько я помню, ему в свое время очень понравился. Решено, да будет так. Если уж я сегодня твоя добыча, надо стараться тебе угодить.

— Ура! — вопит Триша. — Ура, ура, ура!

На радостях пускается в пляс, размахивает руками, забыв, что зонт у них один на двоих и сейчас Макс по ее милости остался без укрытия, стоит, ежится под ледяными и горячими струями, но не сердится и не жалуется, а смеется, глядя, как счастливая Триша скачет по мостовой.

— Надо было раньше напомнить, — говорит он. — Со мной можно не церемониться. Даже совершенно необходимо не церемониться, а то видишь, как выходит, если меня оставить в покое.

— Прости, — говорит Триша, возвращая зонт на прежнее место. — Ох, прости. Ты же мокрый весь — из-за меня! Я думала, дождь над тобой никогда не идет, а он только на мосту не...

— Просто на мосту меня почти не было, — туманно объясняет Макс. — Так, бледная тень на дежурстве стояла, но ты ее углядела, молодец. Зато теперь, после кофе с ромом и твоей болтовни, дождю очень даже есть кого мочить. Вот он и расстарался. Ничего, ничего, вода мне только на пользу, и горячая, и холодная, а уж обе сразу, да за шиворот — слов нет, как это было вовремя!

— Тогда ладно, — соглашается Триша.

Ей бы впору растеряться от таких объяснений, но рядом с Франком Триша поневоле привыкла к непонятным разговорам и тревожным намекам, от которых шерсть на загривке дыбом — встала бы, если бы еще росла. Не поняла — вот и хорошо, переспроси, коли охота, получив ответ, всю ночь подскакивать от всякого шороха, а лучше пропусти мимо ушей, потом когда-нибудь вспомнишь и, может быть, сама все поймешь. А если забудешь навсегда — считай, повезло.

Вот и сейчас она отметила про себя: Макс, похоже, доволен, что промок, — а информацию про бледную тень выкинула из головы, пусть себе говорит что хочет, я-то знаю, никакая он не тень и на мосту был самый настоящий, я же своими глазами видела и за руку его брала, ну.

Квартала три Триша прошла, приплясывая, потом спохватилась:

— Слушай, а как это — нынче вечером гость? Ты же должен сперва отправить открытку, пока еще она дойдет... Получается, завтра?

— Сказал, сегодня, — значит, сегодня. — В голосе Макса звучит не то твердость уверенного в своем могуществе чародея, не то самое обычное упрямство. Немного помолчав, он добавляет: — На самом деле открытку отправлять совершенно не обязательно, достаточно сказать: «Сегодня вечером у нас будет гость» — и он придет. В этом городе мне чужое колдовство ни к чему, даже без помощи Франка, как выяснилось, можно обойтись, хоть и думал я поначалу, что он-то и есть настоящий хозяин. А оказалось, здесь у меня все выходит само собой, стоит только захотеть. Но лучше все-таки сказать вслух. Не знаю, как ты, а я никогда не уверен, чего на самом деле хочу, поэтому точная формулировка не помешает.

— Правда? — недоверчиво спрашивает Триша. — Надо же. А вот я могу хоть сто раз кряду сказать: «Посуда будет помыта», но пока не встану и сама ее не вымою, ничего не произойдет. И ладно бы только посуда...

— Зато ты хорошо знаешь, когда вышла из дома, помнишь, где была и что делала. И не рискуешь вернуться год спустя, не заметив, как он пролетел.

— Ну да. И что в этом особенного?

— Ничего. Но у меня, сама видишь, не всегда получается, — смеется Макс. И рассудительно добавляет: — Во всяком положении есть свои преимущества. Главное — не забывать ими наслаждаться.

— Я еще как наслаждаюсь, — кивает Триша. — А посуда — ну подумаешь, посуда. Мне совсем не трудно. Ни капельки.

— Дождь закончился, — говорит Макс. — Твой зонт не очень обидится, если я теперь из-под него выберусь?

— Он никогда не обижается. У моего зонта очень хороший характер. Почти как у тебя. И знаешь что? Если уж нет дождя, давай пойдем самой-самой длинной дорогой, чтобы... ну... ну...

— Чтобы не ждать вечера, а просто гулять? — Макс сразу ее раскусил. — И прийти домой попозже, обнаружить, что скопилась куча дел, непонятно, как все успеть, зато глядеть на часы и волноваться будет некогда, да?

Трите только и остается, что молча кивать.

— Я такую длинную дорогу к вашему дому знаю — ты удивишься, — тоном заговорщика шепчет Макс. — Но к вечеру все же будем на месте, — добавляет он, увидев в ее округлившихся глазах немой вопрос: «Неужели несколько лет идти будем?I»

До «Кофейной гущи» они добрались в самом начале сумерек, когда еще совсем светло, но по углам уже прячется синева, а вытянувшиеся тени становятся такими тонкими и прозрачными, что Триша старается двигаться плавно и осторожно, чтобы случайно их не порвать.

В кафе никого нет, хотя лампы уже зажгли, и рядом с плитой стоит еще теплая джезва, а на столе возле окна — две пустые чашки и тарелка с рубиновыми крошками смородинового печенья. Похоже, клиенты ушли совсем недавно, а Франк — где же Франк?

— Ну конечно, — вслух говорит Триша и устремляется в сад. У нее такие новости, такие новости! Совершенно невозможно ждать.

Франк, оказывается, вынес из дома стулья, расставил их у самой туманной стены, уселся там, как зритель в кинотеатре, купивший билет в первый ряд, а рядом — вот сюрприз! — устроился их старый друг Ахум. Когда-то он был постоянным клиентом «Кофейной гущи», а потом стал заходить все реже. Зато приносил Трише в подарок зеленые прозрачные конфеты и лиловые драгоценные камни, рассказывал сказки о далеких землях, где бескрайние равнины усыпаны самоцветами, как песком, а леденцы растут на деревьях и, созрев, падают в реки, поэтому каждую осень речная вода зеленеет и становится кисло-сладкой.

В последнее время Ахум совсем куда-то пропал, но теперь вдруг объявился, Трише на радость. Ну и день сегодня. Ну и день.

— Здравствуй, — кричит Триша. — Какой же ты молодец, что пришел! Хочешь, я чаю?.. Или?..

— С чаем можешь не спешить. Посиди с нами. Смотри, что я тебе принес, — и пересыпает в ее протянутые ладони мелкие черные ягоды, рассказывает: — В тех краях, откуда я их принес, у всех растений черные листья, стебли, цветы и плоды, трава — и та черная, как смола. Зато почва местами белая, а местами алая. И небо зеленое, как будто смотришь на него сквозь бутылочное стекло. Я хотел бы принести сюда весь этот мир, показать тебе, а потом аккуратно положить на место, но мир не поместился в карман. Пришлось ограничиться ягодами.

— Сладкие какие, — говорит Триша, отправляя гостинец в рот. — Это не страшно, что мир в карман не поместился, я уже и так его представляю, как будто видела. Спасибо тебе, Ахум.

На самом деле у него очень длинное имя. Вернее, целых четыре имени, но друзьям позволено обходиться одним, на выбор, и Триша всегда зовет его Ахум.

— Какая же ты стала красавица. — Он одобрительно цокает языком, качает головой, всем своим видом изображает восхищение. Ахума послушать, так Тришу уже давно впору на ярмарке показывать, чтобы у всех горожан появился шанс хоть раз в жизни этакую красоту узреть. Но Триша знает, что он — ну не то чтобы обманывает, просто шутит так, посмеивается не то над ней, не то над собой, не то над всем миром сразу.