Ленон и Гаузен: Два клевых чужака (СИ) - Сергей Кочетов

— Меня, помнится, в юности куда только не отправляли. А куда пошлют — туда и пойдешь! Да хоть в тундру оленей доить! Или даже на юга! В Антарктиду! А ты знаешь, как тяжело на южном полюсе в это время года? Приходиться таскать градусник и мерить, где снег потеплей, чтобы улечься на ночлежку! Однажды я воткнул градусник в сугроб, а это оказался не сугроб, а полярный медведь! Ты хоть представляешь, что это такое, когда за тобой гонится медведь, взбешенный тем, что термометр из уличного превратился в ректальный! Спасло меня тогда только то, что с собой была банка сгущенки. И я как запущу ему в лобешник!

— И наповал? — заслушавшись, попытался досказать Ленон. Когда Валентину Петровичу хотелось поведать самые яркие впечатления своей молодости, тот всегда находил в юном журналисте благодарного слушателя с неиссякаемым запасом доверия.

— Ну, не совсем, — решил не преувеличивать собственные подвиги главред. — Пока он искал консервный нож, чтобы вскрыть банку, мне удалось смыться. Но это еще не конец истории! Иду я, значит, назавтра по снежному полюсу. Песню насвистываю про круговорот Земли в природе и не слышу, как за мной два во-от такенных белых медведя крадутся, — тут, к ужасу Ленона, папаша Тираж угрожающе поднял руки, изображая масштабы напасти. — Видать, вчерашний хищник злопамятным оказался и приятеля своего на это дело подговорил.

— А они и разговаривать умеют? — удивился Ленон.

— Профессионал всегда должен уметь находить общий язык с любым контингентом! — настолько громогласно провозгласил непоколебимый догмат журналистики папаша Тираж, что Ленону стало неловко за свой вопрос.

— Тут они как наскочат со спины! Один — зубами за левое ухо, другой — за правое… — тут главред для пущего драматизма сделал паузу и замолчал.

— А что дальше случилось? — разволновался Ленон.

— Ну и порвали в клочья, — горестно поведал папаша Тираж.

В этот момент Ленон представил, как Валентин Петрович трагически окончил свою журналистскую карьеру посреди бескрайней снежной пустоши, но до него быстро дошло, что непосредственный участник описанных событий стоит перед ним целый и невредимый.

— А потом вас что, хирурги обратно сшили? — изумился юноша.

— Да при чем тут хирурги! Эти белые сволочи мне шапку порвали! А какая была хорошая шапка. Каракулевая… — сокрушался Валентин Петрович.

— Нарисованная, что ли? — не понял Ленон.

— Почему нарисованная? Настоящая! Это ты у себя в блокноте каракули рисуешь! А для шапок животное специальное есть! Каракулица… Или кирюкица… А может быть, кукрикица? — начал вспоминать Валентин Петрович. Но так и не вспомнив, по-видимому, испугался, что подобное незнание понижает его статус в глазах сотрудников, и, чтобы укрепить пошатнувшийся авторитет, с новыми силами обрушился на Ленона:

— Да много ли ты вообще разбираешься в жизни? Не увидишь — не узнаешь! А не приедешь — не увидишь! Вот я в Кокосовых Прериях едва было не отправился на несколько метров под землю!

— А там и метро было? — удивился юноша.

— Нильские крокодилы! Какой же ты недогадливый! — рассердился главный редактор. — Я имел в виду, что я там чуть взаправду богу душу не отдал!

— Неужели вы собирались уйти в монастырь? — предположил Ленон.

— Если ты не прекратишь меня перебивать, то подведешь меня под него! — пригрозил папаша Тираж. — Но что бы не случилось, как бы мне тяжело не было, я всегда возвращался обратно! Со свежим материалом! Ведь, как говорится, цель оправдывает средства, как моющее средство обеляет грязь! Ну и что, если придется запачкаться немного? От газетной бумаги всегда руки мараются! С чистыми руками сыт не будешь, а возможная легкая дизентерия потом — просто ерунда! Дизентерии бояться — есть не ходить! Да в Кокосовых Прериях после местной еды мне так плохо было, что я потом после обеда по три раза завещание переписывал! — похоже, что на Валентина Петровича вновь накатили неприятные воспоминания о давнишних злоключениях, и он решил перескочить на самую знаменательную часть своего творческого пути.

— Когда в наш город вернулся космонавт Леонид Савушкин, я был единственным из журналистов, кто взял у него интервью. Только одному мне удалось пробиться сквозь толщину его космического скафандра! А знаешь почему? «И-зо-бре-тательность» — зазубри себе это на носу! Я подчеркнул в словаре все звездные и астрономические термины и заранее выучил их наизусть. Я узнал о космосе все — его вес, возраст, сколько он занимает, откуда взялся и когда истекает срок его годности. Мы нашли с ним общий язык! Так что я попал… через термины к звездам!

Конечно, говорят, что каждый человек по-своему велик, но Савушкин среди великих — самый настоящий великан. Ты хоть представляешь, что это за личность, Ленон? Это космическая глыба, а не человек!

— Вы хотели сказать, метеорит? — не удержался и поправил своего начальника юноша. Этот рассказ Ленон слышал много раз, но каждый раз цепкий ум Валентина Петровича выхватывал из памяти новые детали этой знаменательной беседы.

— Откуда тебе знать, что я хотел сказать? Это я с ним встречался! А ты еще не дорос! Тебя за километр к такому человеку, как Савушкин, не подпустят!

Немного успокоившись, папаша Тираж продолжил историю своего выдающегося соотечественника:

— Савушкин мечтал о космосе еще с младых лаптей…

— Может быть, локтей? — переспросил Ленон. Он точно помнил, что это выражение звучало как-то по-другому.

— Лаптей! — повторил главный редактор. Он никогда не поправлялся и всегда стоял на своем, даже если сморозил очевидную глупость. — Он же из деревни родом, а какая обувь в деревнях? То-то! Он с детства грезил о космосе, но был слишком застенчивым, чтобы рассказать о своей большой мечте. Но его прирожденная скромность никогда не мешала его доблестным свершениям. Одни переводили пожилых людей через улицу по светофору и считали это благородным делом, но Савушкин был не таков! Переехав в город, он пошел гораздо дальше. Он сидел в кустах неподалеку от мест, неположенных для перехода, и под улюлюканье клаксонов спасал рассеянных бабушек прямо из-под колес автомобилей. Когда все узнали о его героизме, то были так тронуты, что предложили улицу, где он сидел в кустах, назвать его именем. Но он был таким скромным, что отказался, и улицу назвали улицей Спасенных Старух.

— А где она теперь? Что-то я не слыхал о такой, — вновь озадачился Ленон.

— А это… была улица Спасенных Старух, но Савушкину все равно было неловко, что ему постоянно напоминают о его подвиге, — немного замялся главный редактор. — И ее переименовали в Молодежную!

Но что это я все о детстве да о детстве. Он же не этим прославился! — опомнился Валентин Петрович. — Все прошлые свершения блекнут на фоне его космических рекордов! Савушкин в одиночку оттолкал межпланетарную станцию, избежав столкновения с гигантским осколком Луны. Он починил свой разбитый пилотируемый модуль при помощи четырех гаек, пары болтов и тюбика… Нет, не клея! Плавленого сыра! Опасность подстерегала его за каждым поворотом!

— А разве в космосе есть повороты? — изумился Ленон.

— Конечно! — с готовностью подтвердил папаша Тираж. — Земля-то круглая, а космос расположен ВОКРУГ Земли. Стыдно такое не знать! А еще Савушкин изобрел космический зонт.

— Может быть, зонд? — предположил Ленон.

— Зачем ему зонд? — удивился главред. — Он сам в какую угодно дыру залезет, даже в черную! Храбрости ему не отбавлять! А от метеоритного дождя только зонтик и спасает! И этим изобретением он спас… целую планету! В тот раз, когда сложилась очередная нештатная ситуация, он вышел в открытый космос и закричал во весь голос своему японскому коллеге-астронавту… Ячивото Ничитото, кажется… или Молокато Маловато… Как-то так, в общем. Может, их даже двое было, этих азиатов.

— А как космонавты в космосе переговаривались, если в вакууме звука не слышно? — вспомнилась вдруг юноше школьная программа.

— Дурак ты, Ленон! — не выдержал папаша Тираж. — Большую часть времени космонавты молчат не поэтому! Они боятся, как бы их не подслушали инопланетные шпионы!

— А инопланетяне существуют? — в удивлении раскрыл рот журналист.

— А кому еще в космосе шпионить? Кто еще отважится на межзвездное путешествие в такую даль? Темно, не слышно ни черта, вечный холод… Разве нормальный человек на такое пойдет? Только мутант-пришелец! Тем более что Савушкин был первым, кто поймал инопланетный сигнал! Но он ответил так забористо, что эти инопланетные засланцы с семидесятого года боятся показываться людям на глаза! И вообще, кто тут специалист, чтобы рассуждать об этом? Ты даже не отличишь луна-парк от планетария!

Ленон пристыжено замолк и начал напряженно искать в уме пункты различия между данными заведениями, позволив Валентину Петровичу спокойно продолжить свой рассказ: