Удивительный луч профессора Комаччо - Кирилл Станюкович

Кругом тьма. Впереди страшный фантом. Ощущение сумасшедшего полета в темноту. Смотрю на экран - он темен. Чудовище напротив нервно перебирает своими красными щупальцами.

Комбинированный звонок - "работайте микрометрическими винтами настройки зеркал".

И только я коснулся винта настройки, как экран подернуло бледною молочною пеленой, что-то сгустилось, вот выплывает силуэт купола. Но изображение мутно, оно прыгает. Учитель что-то делает, и вот мигание прекращается. Но ясности нет.

Медленно веду ручку вариометра и вдруг ясно, совсем ясно, встала перед нами на экране вершина купола. Все дрожит, рев моторов. Я спрашиваю звонком: "Довольно?".

Ответа нет.

Вижу - странное существо с огромным глазом, свалив голову набок, поникнув, лежит в кресле.

Я рву все рубильники, включаю свет. Звенит в ушах тишина. Он лежит неподвижно.

Сдираю с себя красные перчатки, шлем, кидаюсь к нему, освобождаю его голову от футляра.

Глаза его приоткрываются.

- Вы видели?!

Черт возьми, видел ли я?

* * *

Вернувшись домой, застал отца, ругающего телевидение.

Отец каждый вечер смотрит всю программу от начала до конца. Как ему только не надоедает - не понимаю.

- Сегодня давали Чаплина и вдруг посередине картины - стоп! Около часа ничего. Сплошное мигание, включили радио, тоже сплошной треск. А еще через полчаса все пошло нормально. В конце передачи заявили, что станция работала исправно, но по непонятным причинам никто не слышит и не видит передачи. Дураки!

Я был так взволнован, что сперва не обратил внимания на этот рассказ.

На следующее утро отец, развернув газету, опять стал ворчать.

- Вся газета полна догадками о вчерашнем перерыве передач. "Непонятное явление!" "Чья рука?" Не могут разобраться!

"Не мы ли это?" - подумал я.

Заглянул в газету. Время совпадало. Несомненно, наш опыт сбил работу станции. С интервью успели выступить некоторые ученые. Один плел что-то о магнитных бурях, другой кивал на заграничных соседей.

Когда в двенадцать часов я встретился с шефом в лаборатории, он спросил меня:

- Читали?

* * *

Я не знал в то время, что тот же вопрос "Читали?" по тому же поводу задавался почти одновременно полковнику, возглавлявшему службу разведки в недалеко расположенной от нас республике Рэнэцуэлла, послом великой державы, территории которой отделяли от нас также не чересчур большие морские пространства.

- Читал,- отвечал полковник,- на абсолютно неподвижном лице которого никто никогда ничего прочесть не мог. Старорежимный монокль в глазу полковника не падал даже, когда он как-то раз наблюдал за взрывом водородной бомбы.

- И что скажете??- продолжал вопрошать посол, отвинчивая крышку-стаканчик с довольно объемистой фляжки и не глядя наливая в него.Стаканчик виски? Не хотите? А? Напрасно! Напрасно! И обратите внимание, что это не в первый раз. Аналогичный перерыв в передачах уже был на днях. Не забывайте, что срок высадки десанта приближается!..

- Это выясню, сэр,- спокойно и как бы безучастно отвечал полковник, пожимая руку послу. В голове полковника с мгновенной четкостью уже сработала догадка.- И насчет приближения срока десанта я помню, сэр!

Распростившись с послом, он через секретаря вызвал к себе ассистента профессора Шредера Дрейка, и уже через полчаса имел возможность пожимать ему руку.

- Как здоровье, сеньор Дрейк? Как ваше здоровье? - приветливо, насколько это было для него возможным, говорил полковник, раздвигая губы таким образом, чтобы сеньор Дрейк мог видеть его превосходные зубные протезы.- Все хорошо?

- Кажется, неплохо,- отвечал сеньор Дрейк, изо всех сил тиская руку полковника.- Я никогда не жалуюсь на здоровье, когда у меня есть деньги.

- Очень рад, очень рад это слышать, сеньор Дрейк,- продолжал полковник,- здоровье вашего шефа, глубокоуважаемого профессора Шредера, так же, надеюсь? Надеюсь, он бодр и оптимистичен, как всегда? Как будто так? Как будто так?

- Не совсем так,- медленно отвечал сеньор Дрейк, засунув руки в карманы и раскачиваясь на носках своих необыкновенно длинных ног.- У профессора было небольшое понижение в настроении.

- Небольшое понижение? - переспросил полковник.

- Да, небольшое,- отвечал Дрейк,- наш профессор скорбел о безвременной кончине своего друга профессора Комаччо.

- Кто же сообщил ему это трагическое известие? - осведомился полковник.- Кто огорчил его? Кто так огорчил его?

- Эта печальная миссия выпала на мою долю,- возводя очи горе, отвечал сеньор Дрейк.

- Зачем же зря огорчать старика, сеньор Дрейк,- еще шире раздвигая рот, так что стали видны не только зубы, но и десна протезов,- осведомился полковник.- Зачем зря огорчать старика?

- Что вы хотите сказать, полковник? - меняя тон, спросил Дрейк.- В чем дело?

- Дело в правде, сеньор Дрейк! Дело в правде! Разве мама не учила, что всегда надо говорить правду. Почему вы не говорите правду, Дрейк? Почему не говорите правду?! А потом, нужно читать газеты. Бывают случаи, когда газеты пишут правду! Вот, например, прочитайте эту газетку наших милых соседей. Вот смотрите, некролог. Вот траурное объявление. Печальное событие. Весьма. Университет скорбит о преждевременной кончине родственницы профессора Комаччо, сениоры Стефании и выражает соболезнование профессору. Понимаете? Ему выражают соболезнование!

- Как так? Что это значит? - закричал Дрейк.

- Это значит, что вы мазило, Дрейк, типичный мазило. Вот что это значит, Дрейк.

- Да как же я мог... Я предполагал...

- Вы предполагали? Очень хорошо. А бог располагал. Вы, видимо, плохо молились богу, Дрейк. Плохо молитесь господу нашему! Вот поэтому всеблагой и нахаркал вам в борщ. Впрочем, не один бог виноват. Вы сами осел, Дрейк. Вы организовали порчу приборов, выписанных стариком Комаччо? Вы? Конечно, вы. А затем удивляетесь, что Комаччо не сидит на вилле с испорченными приборами, а отправляется куда-то гулять - в кабак! К черту! К дьяволу! Все равно куда, но в такое место, где его не может достать ваш хваленый луч смерти, выкрасть конденсатор к которому у Комаччо стоило моему агенту в прошлом году таких трудов. Как вы теперь будете действовать с Комаччо - я не знаю, а он с молодым учеником пойдет так, что его сам черт не догонит.

Дрейк перебил его:

- Вы думаете, что дело обстоит неважно? Напрасно. Неважно - это не то слово. Дело просто дрянь. Лучи смерти Шредера без конденсатора Комаччо - это детская игрушка, аппарат Шредера действует на два - три метра. Только старику Комаччо удалось сделать конденсатор, сбивающий лучи в параллельный пучок, который бьет на любое расстояние. Вот при помощи этого конденсатора, талантливо украденного вашими людьми у Комаччо и любезно переданного мне во временное пользование, мы и прихлопнули старушонку. Но больше это невозможно, от времени или от того, что луч наш иной по составу, чем у Комаччо, не знаю, но конденсатор перестал работать, в нем что-то изменилось.

- Не может быть,- чуть повысил голос полковник и даже монокль чуть дрогнул в его глазу.

- К сожалению, может,- отвечал Дрейк.

- И что же делать?

- Что делать? Новый конденсатор делать!

- А может, это все зря, может, никаких лучей смерти нет? Может, эта старушонка сама кончилась?

- Ну, нет,- сказал Дрейк.- Все правильно. Я получил конденсатор и вашу шифровку, что старик Комаччо будет работать на своей вилле весь воскресный день, одновременно я вышел в море и так как один из шредеровских лучевых аппаратов я нарочно брал с собой, то мне не терпелось попробовать. Вмонтировал конденсатор в аппарат и начал. Попробовал на чайке - бенц! Чайка в воду. Попробовал на акуле - бенц! Акула - брюхо вверх. А мы как раз болтались в море у мыса, где Комаччо себе домик построил. Подошел я чуть не к самому берегу! Бенц! по домику. И сам видел как чайка, что летела в этот момент мимо дома, шлепнулась на землю. Так что луч бьет правильно. Ну раз старик жив, то мешкать нельзя, придется идти к Шредеру, отдать конденсатор, он лучше нас с вами разберется.

- Дайте мне.

- Что дать?

- Конденсатор.

- Зачем?

- Я сам буду говорить со Шредером.

- Думаете, скорее договоритесь?

- Да, думаю.

- Пожалуйста. Мне же хлопот меньше.

- Вот и отлично. Поехали.

И уже через пятнадцать минут полковник вместе с Дрейком, приветствуемый охраной, входил в проходную института Шредера.

Но не успел полковник вступить в вестибюль центрального здания, как с лестницы скатился, как мячик, толстенький человечек в белом халате и черной шапочке. У него были пухлые щечки, розовые губки и его детские серые глаза ярко блестели из-за больших стеклянных очков без оправы.

- Полковник!- радостно воскликнул он.- Дорогой, дорогой сеньор полковник! - и он не одной, а двумя руками потряс руку полковника, в восторге отступил на шаг, любуясь полковником, снова подскочил, расставив руки и ласково касаясь ими талии полковника, в еще большем восторге опять быстро отпрыгнул от полковника, все время не меняя восторженного выражения лица. Так что полковник был все это время в милой улыбке, напоминавшей оскал мумии Рамзеса Меамума Второго. Затем профессор Шредер (а это был он), похлопывая, поддерживая и обнимая, потащил полковника в свой кабинет, всю дорогу непрерывно издавая бесчисленные радостные восклицания, какими обычно приветствуют свою мать, принесшую кашку, годовалые младенцы. В кабинете, усадив полковника в кресло, профессор долго с умилением молча смотрел на него.