Парии человечества - Луи Жаколио

Известный знаток Индии Дюбуа дает такую характеристику этих людей:

«В лесах Малабарского берега встречаются племена, которые считаются далеко ниже диких зверей, разделяющих с ними эти дикие пространства. Им не позволяется даже строить себе хижины, чтобы защитить себя от непогоды. Они сооружают себе только навесы на четырех бамбуковых столбах, со всех сторон открытые, эти навесы еще кое-как защищают от дождя, но никак не могут защитить от ветра. Многие из них сооружают себе что-то вроде гнезд среди самых густых зарослей и в этих гнездах укрываются на ночь, словно какие-то хищные птицы. По проезжим дорогам, даже по тропинкам, они никогда не осмеливаются ходить. Вообще, если они заметят издали кого-нибудь, идущего им навстречу, то обязаны предупредить его особым криком, сами же должны обойти место встречи стороною. Они не имеют права садиться с людьми других каст ближе, как на сто шагов. Если кто-нибудь, чем бы то ни было вооруженный, встречает на своем пути одного из этих несчастных, то имеет право убить его тут же на месте, не неся за это никакой ответственности. Эти парии или панди, как их называют, ведут совершенно одичалую жизнь и не имеют никаких сношений с остальными людьми».

Дюбуа удалось посетить одно из тайных убежищ, где ютились эти несчастные. Это был жалкий шалаш, чтобы войти в него, пришлось опуститься на четвереньки.

«И вот я вполз в это отвратительное логово. Я держал около рта платок, смоченный в крепком уксусе, и это отчасти охраняло мое дыхание от того ужасающего смрада, который охватил меня со всех сторон. Внутри шалаша прямо на голой земле лежал какой-то скелет, у которого под головою не было даже или камня, или куска дерева, чтобы заменить подушку. На этом несчастном был только истерзанный кусок какой-то рвани, который далеко не мог прикрыть всего его тела. Я сел на землю рядом с этим человеком, и первые слова, которые он произнес слабым умирающим голосом, были: „я умираю от голода и холода“.

Конечно, не все парии живут так, как этот несчастный, но лишь немногие из них имеют обеспеченный кусок хлеба на завтрашний день. Но это только те, которые здоровы, а те, которым случается захворать, почти неминуемо попадают в такое же положение, в каком Дюбуа нашел этого несчастного. Больного все покидают, никто о нем не заботится. Даже родной сын ни крошки не уделит больному отцу из того скудного запаса кореньев и трав, какой он насбирает за день в лесу.

В некоторых областях Индии париям дозволяют строить деревни и, следовательно, соединяться в общины, при условии, однако же, чтобы эти селения располагались в уединенных местах, вдали от селений кастовых людей. Но эти грубые зачатки общественной жизни мало облегчают положение париев. Они прежде всего не имеют права собственности на землю, которую заняли под свое жилище, так что люди из ближайшей деревни с кастовым населением могут прийти и занять их землю, а их самих прогнать. Случается, что так и делают, в особенности в тех случаях, когда парии расчистят окружающую их селение землю и произведут на ней посев. Поэтому-то парии никогда не приступают к обработке земли, если не уверены самым положительным образом, что жатва достанется им, а не другому.

Среди этой беспрерывной борьбы за жизнь дух семьи, конечно, не мог развиться у парии джунглей, как и у парии городского. Но все-таки нравы парии-дикаря несколько мягче, чем парии городского, и его нравственность не так далеко отступает от законов природы, как у его вконец развращенного сородича. Он соблюдает кое-какие кастовые различия, которые напоминают собою что-то древнее. Быть может, это пережиток тех попыток удержаться в цивилизованной жизни, какие делали еще его предки-чандалы. Между тем пария городской утратил всякое представление о своем прошлом, и в его памяти не живет ровно ничего из остатков прошлого. Даже поэтическое чувство, высоко развитое у восточных народов, и то проявляется у парии джунглей. Он, например, помнит множество древних песен, сказок, басен, прибауток, героических рассказов и,, хотя большею частью не понимает их смысла, знает их наизусть, декламирует и напевает. Совокупность всех этих произведений свидетельствует о том, что у его предков существовала обширная устная литература, явно указывающая на гораздо более высокий уровень духовного развития, чем у современного парии. В этой литературе сохранилось даже несколько драматических произведений, являющихся по своему содержанию сатирами на людей касты и, конечно, по преимуществу на жрецов. Судя по совершенству стиля, по идеям и по выполнению, эти вещи вероятно были сочиняемы какими-нибудь браминами, изгнанными из своей касты и изливавшими в этих сатирах свое мстительное чувство к собратьям. Нам удалось раздобыть после долговременных розысков несколько образчиков таких произведений, и мы в этой книге представим их перевод. К сожалению, трудно предъявлять вниманию европейского читателя полные переводы этих произведений без всяких пропусков, потому что бесцеремонное отношение авторов к вопросам приличия и к опрятности языка часто выходит из всяких границ.

Всматриваясь в духовное состояние париев, особенно поражаешься им потому, что оно есть явление упадка. В подобном же состоянии мы видим массу диких и полудиких народов, например, в Африке. Но эти народы, подобно младенцам, еще не выросли, не дошли до духовного уровня взрослого человека, однако, по естественному ходу вещей можно питать надежду, что они вырастут и разовьются. Парии же, наоборот, это как бы взрослые люди, уже достигшие полного расцвета духовных сил, но извергнутые из общества и, под давлением несноснейших притеснений, утратившие человеческий образ. Иному могло бы показаться, что, будучи отринуты своими собратьями, они прониклись каким-то адским духом злобы и сами постарались подавить в себе последние остатки всего человеческого как бы в отмщение за свою обиду. У них, например, сохранилось в памяти множество молитв, заклинаний, стихов и церемоний, очевидно, заимствованных из древнего браминского культа, но они придали всему этому вид диких, безумных, донельзя гнусных, а иногда и преступных фарсов.

Приведем пока один только пример. У индусок существует древний обычай: когда старец проживает последние часы своей жизни, его переносят на берег какой-нибудь реки из числа тех, которые в Индии считаются священными (Ганг, Годаверри, Кришна, Кавери), если же река далеко, то выносят его на берег пруда ближайшей пагоды. Имеется в виду, что умирающий, взирая в свои последние минуты на эти священные воды, очищается этим от грехов своих. У париев сохранился в памяти остаток этого обычая, но он принял у них совсем другой вид. Когда у них готовится к смерти дряхлый старец, который уже не в состоянии сам себя прокормить и которого никто не желает взять на свое попечение, то сыновья или другие близкие родственники относят его за милю или за две от жилья, куда-нибудь в густую заросль, и там прямо бросают, оставляя на съедение диким зверям.

Но самый перенос этой жертвы, обреченной на съедение, совершается с известным церемониалом. Жертву кладут на носилки из древесных ветвей, покрывают ее тело дикими цветами, и процессия направляется к избранному месту, громко распевая такие строфы, которые невозможно слушать без ужаса европейцу, понимающему туземный язык. Чувство ужаса подчеркивается еще тем, что первую строфу обычно затягивает старший сын умирающего.

Приводим здесь текст этого песнопения, которое очень наглядно характеризует отношение между членами семейства у париев.

Старший сын.

«Ну-ка! Уберем с соломы эту старую рухлядь, которая стала ни к чему не пригодною».

Провожатые и носильщики.

«Ха-ха! Нынешним вечером у шакалов будет настоящий пир».

Старший сын.

«Он больше не может ходить, и мы не хотим ради него ходить».

Провожатые и носильщики.

«Ха-ха! Сегодняшний вечер у коршунов будет настоящий пир».

Старший сын.

«Он не может больше ходить в лес и там собирать для себя травы и коренья, а мы не можем за него ходить собирать их».

Провожатые и носильщики.

«Ха-ха! Сегодняшний вечер у черных воронов будет настоящий пир».

Старший сын.

«Зубы у него стерлись как у старого слона, он не может больше есть, а мы не можем есть за него».

Провожатые и носильщики.

«Ха-ха! Сегодняшний вечер у гиен будет настоящий пир».

Старший сын.

«Он не может больше лазать на кокосовые пальмы, чтобы воровать орехи у земледельцев, а мы не можем воровать за него».

Провожатые и носильщики.

«Ха-ха! Сегодняшний вечер у диких волков будет настоящий пир».

Старший сын.

«Он не может больше ходить за водой, а мы не можем ему носить воду».

Провожатые и носильщики.

«Ха-ха! Все звери воют от радости: у них сегодня вечером будет пир».

Старший сын.

«Он больше не может ни видеть, ни говорить, ни слышать. Разве может другой человек видеть, слышать и говорить за труп?»