Реальный метод - Евгений Венский

Ровно в 8 часов театр был залит светом, народом, гомоном и. музыкой. Завподиск тов. Поздняков начал говорить несколько слов о предстоящем спектакле, о конструктивизме, акусматике и т. д., но к 9 часам, как раз на половине его речи, с галерки бешено зааплодировали, прерывая речь, а дьякон Вавила Духосошественский, сидевший там в штатском тулупе и светской мерлушке из зайца, добротной октавой выразил всеобщее пожелание на весь театр:

— Давай «Ревизора»! А с брехом катись колбаской до Средней Спасской!..

Тов. Поздняков помигал, развел руки и ушел. Поднялся занавес…

* * *

Слева на «просцениуме» вверх ногами лежал кухонный стол. На одной его ножке висела серая шляпа режиссера, а на другой торчал глобус из школы. На другой стороне, справа, на ящике из-под папирос «Шутка» стояла в наклон^ ном положении лестница театрального маляра, а на ней развевалось несколько маленьких американских флажков и пальто суфлера. Посередине стоял боком топчан из казармы, досками в зал. На досках было что-то написано по-китайски, нарисованы геометрическая формула и рожица в кругу с палкой. А над всей сценой болталась трапеция, на которой сидел Городничий и читал «Крымзинскую Правду». Тяпкин-Ляпкин сидел между ножками опрокинутого стола и чинил сапог, а остальные персонажи в продолжение всего акта упражнялись в марафонском беге, шведской гимнастике, коллективном кукурекании и мяуканий.

Акт кончился в могильном молчании. Только дьякон снова вздохнул на весь театр и вслух октавой подумал:

— Огребли денежки!.. Одначе, — итти покурить…

* * *

В фойе начались дискуссии.

— Что же это такое, позвольте вас спросить? А говорили — «Ревизор»!

— Конструктивная постановка, Анна Павловна, в концепции перманентного достижения, как динамический этап в революционной поступи искусства…

— Ах! Инструкция инструкцией, а все-таки лучше бы лимонадцу…

— Вы, товарищ Чурсин, не так подходите. Доминирующий канон фактуры или, вернее, архитектоники макета в плоскости, разрешенный в данном аспекте…

— Вы, значит, не читали во втором № «Лефа».. Впрочем, в данном случае вы сами видите: материализация фантома гоголевской эпохи не выдерживает революционной критики: трапеция определенно выявляет соглашательский уклон с амплитудой от Городничего до Земляники, сапог у Тяпкина не созвучен идеологическому комплексу акусматики; кроме того, Анна Андреевна сморкается явно вопреки дисгармонии джаз-банда. Вы не наводите?.. В ней слышится что-то от Грига, от Рахманинова, даже от Масснэ.

— Ну-с, Трифон Матвеич, как-с?.. А? Загвожено! — Био-механика-с!

— Товарищи-граждане вы в театре, а столь выражаетесь…

Извините, у нас билет-с, 17 ряда… Мы не даром… — Айдате, Марь Платона, в биоскоп био-механику смотреть. Гораз весельше… Там такую акусматику разведут, сам митрополит трепака спляшет…

За сценой стучали молотки; готовилась новая био-акусматика…

* * *

В номерке гостиницы «Лондон» поздно ночью сидели антрепренер труппы и его кассирша. Гастролеры составляли «калькуляцию» для отчета:

ПРИХОД

Выручено за билеты 934 рубля

«» програм 72 «»

«» корешки 317 «»

Итого. 1.323 рубля.

РАСХОД

Музыкантам 111 руб.

За угощение 43 «»

Установка макета 300 «»

Свет 100 «»

Распорядителям 25 «»

Конферансье 25 «»

Кассирам 12 «»

Билетерам 12 «»

Дирижерам 4 «»

Бутерброды артистам 27 «»

Артистам гонорар 733 «»

Итого… 1.311 руб.

— Правильно, мамочка?

— Правильно! А не будет придирки?

— Голубенок, так ведь мы же даем им чистую прибыль! Кабы не хватило, тогда так-сяк, а то вынь да положь 12 рубликов!.. Хе-хе-хе…

— А расписки от всех заготовлены?

— От всех, мамочка, от всех… Поцелуй меня, мамочка… А за это вот тебе 15 червончиков… От чистого сердца!..!

— Тише! За стеной…

* * *

За стеной не было ничего слышно. Секретарь «Крымзинской Правды» разорвал уже 16 листков, составляя статью о помощи германским рабочим.

Несмотря на то, что каблук Штреземана раздавил революцию, что шипящие гады Гитлера, Людендорфа, Кара и разных Пуанкаре еще не успокоились, — тем не менее рабочие Германии будут стоять на своем революционном посту…

Вчера театр нашего города был переполнен. Не было живого места в театре. Весь сбор поступил в пользу германских рабочих. Спасибо, товарищи! Спасибо, граждане!..

Дальше секретарь писать не мог. Пробило четыре. Он уронил ручку и заснул…

Весеннее

Пахнет сиренью и черемухой. Город весь зеленый-зеленый и весь пронизан тысячами разных запахов, от которых хочется беспричинно хохотать, бегать, кричать и махать руками. А внизу беспредельной синью разлеглась Волга и. зовет, и манит к себе, и обещает ураганы неизведанных радостей, в которых скрыта еле ощутимая сладкая печаль. Зовы сини, тревожат сердце и куда-то тянут душу…

Вот прошел пароход… Там и сям лодки. А на острове подымается тонкий дымок: рыбаки или охотники варят уху со стерлядью..

Чудно жить на свете!.. Упоение и восторг!..

А Манечка стоит в полутемной зале перед экзаменационной коллегией и отвечает что-то по политграмоте. Буржуазное происхождение, донос дьячка — и пожалуйте к красному столу под портретом Ленина, словно ей 11 лет, И она еще в гимназии.

За столом сидят три мрачных, волосатых инквизитора и что-то записывают на листах.

Манечка знает все, не даром больше месяца учил ее всевозможным премудростям учитель Сошественский, а он дока, — но в голове пахнет сиренью, и стоит такой сумбур, что впору растеряться и заплакать.

У старшего из коллегии в ногтях траур, — и это ужасно отвлекает мысль от нужного предмета. Да еще лезет в голову неотвязная мысль о папаше, мамаше и тете Лизе. Они сидят в передней и ожидают конца.

— Так-с!.. — говорит правый экзаменатор. — А что такое религия?

— Опиум! — бойко отвечает Манечка.

— Правильно! Это ничего. А кто был Христос?

— Правильно! Это ничего. А кто был Христос?

— Христос… Христос был обманщик пролетариата. Его выдумали попы и архиереи… обманывать трудящихся хижин.

— Гм!.. — урчит левый инквизитор. — Правильно, но формулировка не тово… как его…

Он поджимает губы и задумывается, чем ошарашить голубоглазую жертву. Жертва торопливо дополняет:

— На самом деле его не было. Он — вроде баллады, «Евгений Онегин»… Собирательный тип… для обмана.

— Так!.. Что вы нам скажете о Карле Марксе? Кто он был? — натыкается в книжке на вопрос старший.

Манечка смотрит на его ногти и припоминает страницу, в которой говорилось о Карле Марксе. В ней, кажется, еще лежит лист клена.

— Он был… основоположник… своего имени. Он сочинил манифест… Он был родоначальник…

— Туманно, но… это действительно — основоположник коммунизма и манифест… действительно.

— Кто управляет Российской Социалистической Федеративной Республикой?

— Рыков… Товарищ Рыков и товарищ Каменев.

— Ну… знаете ли… это тово… как его… Обывательская точка.

Манечка спохватывается, вспоминает, что по этому пункту было несколько специальных разговоров с репетитором Сошественским и поправляется:

— Ну да, это народные комиссариаты, а главная власть в руках Совета депутатов, поэтому Россия называется Федеративной.

— Именно… — задумчиво говорит левый. — Это другое дело. А то, кого ни спроси, — все Рыков да Каменев. Так… так… Что бы еще?.. Гм!.. А что такое по-вашему из себя представляют священники?

Манечка представляет себе папашу, тощего попика с козлиной бородкой, с бурсы убоявшегося всех властей предержащих, начиная от урядника и кончая обер-прокурором Святейшего Правительствующего Синода, и потому застрявшего при храме на уездном погосте, — и бойко отвечает:

— Они агенты империализма и культа и служат для морфия… то-бишь для опиума.

— Правильно! — устало говорит старший. — По-моему достаточно. Видно, что гражданка Студитова читала и учила… подготовилась… На собрание пора…

Правый собирает свои бумажки и задает последний вопрос на десерт, хитренько щуря глаза:

— Да, это конечно… А что вы скажете, гражданка Студитова… какую религию исповедует пролетариат?

— Пролетариат… пролетариат исповедует материю…

Мир хижинам, война дворцам… Трудящийся ест, а нетрудящийся не ест… Победим разруху и пролетарий на коня, потому что вся сила пролетариата только в воздушном красном флоте…

— Ну, ладно… Хорошо!.. — торопливо говорит старший. — Вы свободны, гражданка. Студитова. Мы вам ставим вполне удовлетворительно, и можете ехать на службу. До свиданья!