Форель и Полонез Огинского. Женские сказки - Марзия Габдулганиева

– Знаешь, говорит она, – я думаю, как странно мы с тобой встретились. Столько мужчин искали встречи со мной, а никакого отклика в моем сердце не было. Значит, это был не ты. Но у нас такая огромная разница в возрасте. И ты женат.

Я поклялась, что ни одного мужчину не впущу больше в свою жизнь, ни на кого не посмотрю. А услышала твой голос по телефону и с первого звука поняла, что не могу без тебя, хочу видеть с первого слова.…

Какое счастье, что я тебя нашел. Искал везде, и никому нельзя было сказать, кого я ищу. Интересно, ты всегда так смотришь, ты же спалить можешь на ходу. Я не знаю, что тебе сказать, чтоб ты не отвернулась от меня, не ушла.

– Да, это был не я, милая.

Какая ж я дура, что сразу не встретилась с тобой, но пойми, мне надо было привыкнуть к мысли о тебе, да что это я, разве это главное. Почему я ждала полгода? Вот он рядом, и нет преград, и не знаю, что ему сказать, чтобы не ушел, не ушел, не ушел…

– Хочешь чаю, я хорошо завариваю.

Дружеский чай, дружеский треп… Да очнись ты, наконец, посмотри мне в глаза, подойди ко мне поближе…

Почему он молчит, и такой странный взгляд, заговори со мной, хочу утонуть, утонуть в твоем голосе…

– Скажи, чем ты занимаешься в свободное время?

О чем я? Вот оно, время – остановилось, а я о чем??? Какое счастье сидеть рядом с ним, быть так близко, и времени нет, и возраста нет, какой возраст, это мой мужчина, что ему сказать, чтобы не молчал, не ушел. Я уже не умею говорить нежные слова, я зачерствела, поймет ли он. Да, надо распрощаться, пока я не погибла.

– Как тебе чай с травкой?

О чем она? Вот оно – время долгожданной встречи, а она о чем??? Пойми же ты меня, я пьянею рядом с тобой, что же сказать, чтобы не испугать тебя, чтобы не потерять тебя, милая, любимая…

– Вкусный, с какой травой завариваешь?

Разделенные столом, они сидели молча, допив чай.

Встали.

ОН УХОДИТ! Не уходи!

ОНА ПРОЩАЕТСЯ! Остановись!

– Милый, я так долго тебя ждала.

– Любимая, вот он – Я!

Запах душистой акации

Через улицу была махалля*. Жители махалли и заводских многоэтажек придерживались неписанного правила – никогда не переходить границу. Даже дети играли каждый на своей стороне. Пересекались только у магазинов, где на корточках сидели узбечки с разложенными на земле пучками аккуратно связанной редиски, свежей зелени и лучка в начале весны, или с бидонами ароматной ягоды в зависимости от сезона: черешни, вишни, абрикосов, винограда. Для каждой ягоды и каждого овоща была своя тара и своя такса. Зелень в пучке продавалась по десять – пятнадцать копеек, бидон ягод стоил от пяти до двадцати рублей, помидоры и огурцы кучкой, за кучку – рубль. Еще продавались ароматные лепешки, сложенные грудой в тазах, ароматные, с пылу, с жару, только что снятые с тандыра. Лепешки охотно и в большом количестве поглощались многочисленной детворой панельных многоэтажек. Сдал бутылку лимонадную за десять копеечек возчику с шара – бары*, купил лепешку.

Весной и в махалле, и в заводском районе начиналось буйное цветение деревьев. Не знаю, как в других южных городах, но в Ташкенте улицы и кварталы были засажены фруктовыми деревьями. Розовое кипение цветков персика, бледно – розовые покрывала абрикосов окружали и завораживали столицу, начиная с первых дней апреля. Голые до поры кроны деревьев покорно ждали, пока не отойдет буйный ароматный цвет, окутывающий дома, и только после этого осторожно выбрасывали нежные светло – зеленые листочки, которые с каждым днем становились все ярче и ярче, пока не набирали бирюзово – зеленый оттенок. После этого наступала очередь белого цветения черешни, вишни и яблонь. Эти деревья не цвели так безрассудно и одержимо, как персики с абрикосами, а степенно обзаводились листвой и лишь потом раскрывали тугие бутоны соцветий.

В марте и апреле воздух в городе насыщался ароматами фруктовых деревьев, благотворно действуя на жителей округи. Вокруг становилось больше улыбающихся людей, дети играли в мирные игры, забыв о драках, а неуступчивые узбечки отдавали десятикопеечный пучок зелени за пять копеек. Казалось, что не надо никаких лечебниц, никаких лекарств от болезней, а можно просто погулять среди этого буйного кипения цветов, чтобы все в человеке пришло в порядок, ушли все невзгоды, болезни и печали. Не случайно Новый Год – Навруз отмечается в восточных странах именно весной – первого марта, во время бурного расцвета всей окружающей природы.

В такое благодатное время родители с грудными детьми все свободное время проводили на улице. Малыши, убаюканные весенними ароматами и свежим ветерком, безмятежно спали в разнообразных колясках, а молодые мамаши сидели рядом на лавочках, греясь под теплым солнцем.

Мой сын, в отличие от других малышей, не засыпал в неподвижной коляске, поэтому я постоянно катала ее по кварталу. Прогуливаясь, выбирала места под персиковыми деревьями; их тонкий запах нежней других действовал на моё обоняние и инстинктивно манил к себе. Наклоняясь и разговаривая с сыном, агукающим в промежутках между краткими периодами сна, я, не поднимая головы, одним нюхом чувствовала, под какими деревьями мы сейчас проходим.

В середине апреля в знакомый букет ароматов вплелся едва различимый неизвестный запах. И, ведомая им, как магнитной стрелкой, я пошла по кварталу, заглядывая в разные уголки соседних дворов. Со стороны, наверно, это была очень интригующая картина – молодая мамаша катит коляску с ребенком, изредка останавливается, крутит головой, раздувая ноздри, и резко разворачивает коляску. Так я шла и шла по неведомому мне курсу, пока не поняла, что вот он – источник манящего запаха. Перед узбекским глинобитным домом росла акация, покрытая пушистыми дымчатыми цветами, и такой божественный запах шел от этих цветов, что не хотелось отходить. Сын тихо сопел, убаюканный долгой прогулкой.

Огляделась, запоминая, где растет притянувшее меня дерево. Оказалось, что добрела до центра махалли, недоступного для жителей многоэтажек. Медленно двигаясь по улице, я то и дело оборачивалась, чтобы надышаться запахом акации.

– Что, гуляешь? – это полюбопытничал пожилой узбек в неизменном для стариков ватном халате…

– Запах. Такой запах! Вот пришла посмотреть, что за дерево. Извините, что забрела на вашу улицу.

– Душистая акация. Нравится? Так приходи всегда, не жалко.

– Душистая акация, душистая акация, – твердила про себя, уходя и стараясь не забыть название чарующего дерева. На следующий день уже привычно снова завернула в махаллю и прогулялась от акации до конца улицы и обратно несколько раз. Надо ли говорить, что эта дорога стала моим привычным и ежедневным маршрутом? Старики – узбеки настолько привыкли ко мне, что приглашали на чай, останавливали поговорить, а тем, кто спрашивал, почему я тут гуляю, а не в своем районе, говорили,

– Не мешай человеку. Видишь, акация цветет, а у них в квартале не растет.

***

Осенью покупала зелень, как всегда, у магазина.

– Вай, джаным, что не ходишь к нам больше?

На меня, улыбаясь, смотрела полная узбечка с тазом лепешек.

– Куда?

– Акацию смотреть, как куда!

– Так отцвела акация.

– Аксакал сказал, пусть гуляет снова, сынок у нее красивый, не сглазили бы в вашем квартале. А у нас тихо, никто не мешает.

– Рахмат, апа, приду!

– Приходи, гуляй до весны, весна будет – акация снова зацветет.

Весна будет, акация зацветет – жизнь идет!

* Махалля – узбекский район города

** Шара-бара – старьевщик

Гульбахор1

В камышах было тихо. И страшно. И холодно.

Холода Гульбахор почти не замечала. Она дрожала безостановочно больше от страха, чем от прохладного горного ветра. Сейчас бы сюда курпачу постелить самую бедную, самую рваненькую, а то живот уже заморозился весь… на спину она не рисковала перевернуться, боялась застудить легкие. Помнила, как бабушка, простудив поясницу, скрючилась до конца жизни своей и постоянно твердила внучке,

– Береги спину, внученька. Спина болеть будет, никому не нужна будешь: ни мужу, ни родственникам. Никому не нужна больная женщина. А у тебя ни отца, ни матери, некому защитить.

И принималась тихо-тихо плакать, вытирая слезы краешком заношенного ситцевого платка, только они успевали появиться в уголках глаз. Гульбахор не помнила родителей. Всегда в жизни её была только бабушка. Сначала они жили вдвоём в маленьком саманном домике на краю кишлака. Бабушка целый день копошилась на крохотном участке. Хвала Аллаху и благословенной триждыродящей за год земле, они были и сыты, и обуты. По вечерам бабушка шила на заказ незамысловатую одежду для односельчан. Шила на руках, швейной машинки у нее не было. И на вырученные деньги покупала хлеб и одевала внучку. Так медленно и незаметно текло детство девочки – сиротки.