Спрси у марки - Владимир Свирский

— Да у него всего один лист!

— А на листе всего две марки!

— Ну, дает!

Крутиков был бледен. Маленький, щуплый, с оттопыренными ушами, он совсем не походил на восьмиклассника. Но шум не смутил его, во всяком случае — не испугал. Он стоял, широко расставив ноги, словно моряк на палубе попавшего в девятибалльный шторм корабля. Взгляд его был устремлен в центр зала. Я проследил за этим взглядом и увидел Жанну Анатольевну. Она неотрывно смотрела на Костю. Правая рука ее была чуть приподнята, два пальца изображали латинское V — виктория, победа. А может, мне это только показалось.

Когда объявили, что Крутиков выступает вне конкурса, шум начал стихать и наконец сменился любопытствующей тишиной: пусть говорит, глядишь, да выкинет какой-нибудь номер! Многих заинтриговало непонятное «вне конкурса».

И Костя ринулся в эту тишину:

— Да, всего две марки! К тому же — одна бракованная, у нее угол совсем оторван. Только для меня она дороже всех «Дирижаблей», потому что с нее все и началось. Я ее такую уже получил, сменял на серию искусства, знаете, ту, где «Александр Невский» и «Царевна-лебедь». Я знаю, многие думают: облапошили, макулатуру всучили! Думайте, что хотите, а мне, если марка нравится, я за нее ничего не пожалею. Порванная? Ну и что? Все равно видно и прочитать можно. Тут надпечатка! Знаете, какая? «СССР Ленинградскому пролетариату 23/IX 1924». Правда ведь, интересно узнать, что такое случилось в тот день, почему марку выпустили. А как узнать? Вы скажете: очень просто, поглядеть в каталоге, в нем о всех марках все написано. Сейчас и я это знаю. А когда ко мне эта марка попала, я про каталог и слыхом не слыхал. И филателиста настоящего не знал. У кого ни спрошу — все плечами пожимают. Может, если б я марку показал, так догадались бы, а то я так спрашивал: «Вы не знаете, какое важное событие произошло в Ленинграде двадцать третьего сентября тысяча девятьсот двадцать четвертого года?» Попробуй, ответь!

Каталог мне только в прошлом году попался. Вспомнил я про ту марку, заглянул в двадцать четвертый год и сразу же увидал: «В помощь населению Ленинграда, пострадавшему от наводнения». Вот, оказывается, откуда надпечатка на моей марке! Думаете, теперь все? Совсем нет! Только начало. Я тогда про ленинградское наводнение ничего не знал. Полез в одну книгу, в другую. И сразу же — бац! — потрясная новость! Для меня, конечно; для других совсем не новость. Оказывается, за сто лет до того наводнения город тоже заливало. Да еще как! С жертвами, разрушениями. Не знаю, как вас, а меня эти сто лет — ни меньше ни больше, а точно сто — просто ошарашили! Снова стал читать… Энциклопедии, воспоминания разные в журналах… Понравилось мне самому выискивать, сравнивать… Я раньше примечания редко когда читал, особенно если надо в конец книги лезть, а теперь интересно стало, даже интереснее, чем про шпионов. Многие ребята думают, что это как уроки. Как бы не так! Уроки всегда хочется поскорее спихнуть, а тут и времени не замечаешь. Я даже вопросы учителям стал задавать. Не все, само собой, это любят. Есть такие, которые говорят: «Вырастешь — узнаешь!» или что-нибудь в том же роде, а Жанна Анатольевна говорит: «Наоборот надо! Узнаешь — тогда и вырастешь!» А еще она говорит, что человек образовался из обезьяны, когда начал задавать вопросы.

Костя перевел дыхание и, прислушавшись к тишине в зале, продолжал:

— Вы не думайте, что это к делу не относится, тут все относится! Жанна Анатольевна мне «Медного всадника» посоветовала. В нем, говорит, наводнение, то самое, которое в прошлом веке, — действующее лицо. Если чего не поймешь — не огорчайся, об этой поэме и ученые больше ста лет споры ведут. Ну, стал я читать. Первый раз прочитал, почти ничего не понял. То есть отдельные части понял, про Петра, про Петербург, а вот при чем там Евгений — это бедный чиновник, он из-за наводнения все потерял, вообще-то у него почти ничего и не было… Но он мечтал жениться на девушке Параше, только она тоже погибла, а он от всего этого сошел с ума и начал грозить памятнику Петру I… Вот по отдельности вроде бы все ясно, а в одно никак не соединяется! Стал второй раз читать, третий. Ни с места! Так бы, наверно, и бросил, если бы случайно не увидел у приятеля марку, на которой они все вместе: и Пушкин, и памятник Петру, и этот самый Евгений, маленький, правда, но через лупу хорошо видно. Это и есть мой второй экспонат. — Крутиков вновь кивнул на стенд, где сиротливо жались друг к другу две марки. — У приятеля каталог оказался. Стали мы листать, и вот что мне в глаза бросилось: почти на всех марках, которые декабристам посвящены, обязательно памятник Петру. Вот они у меня воедино и связались! Понятно?

— Не-е-е-т! — хором ответил зал и засмеялся. Но не злобно, не ехидно, а весело, по-хорошему засмеялся.

— Не дрейфь, Крутик! — выкрикнул высокий мальчишеский голос.

Жанна Анатольевна делала Косте какие-то странные знаки: показывала десять пальцев, а потом еще два. Смысл этой сигнализации я понял позже, а Крутиков, видно, сразу, потому что радостно кивнул учительнице и, не ожидая наступления полной тишины, продолжал:

— Ну как же вы не понимаете?! Ведь Пушкин в своей поэме о декабристах писал! Вернее, думал! Открыто бы никто не пропустил, о декабристах тогда нельзя было писать! Вот послушайте, почему я так думаю. Только…

Костя повернулся к жюри:

— Извините, могу я всем вопрос задать? Пусть, кто хочет, ответит!

— И нам тоже? — улыбнулся я.

— Конечно!

— Тогда спрашивай!

— Спасибо! Я спрашиваю всех, кто читал поэму «Медный всадник»: когда Евгений погрозил памятнику Петру I — «кумиру на бронзовом коне»? Когда он взбунтовался?

Нельзя сказать, что ответы посыпались градом. Вызов Крутикова приняли только двое:

— Сошел с ума и погрозил!

— Еще буря не утихла!

Я не удержался и тоже ответил:

— Осенью восемьсот двадцать четвертого года. Уточнить можно по дате наводнения!

— А вот и нет! — радуясь тому, что ему ответили именно так, как он и предполагал, отозвался Костя. — Вы ошиблись на целый год. На двенадцать месяцев! Год прошел, понимаете? Вот послушайте, я буду читать.

Крутиков достал из кармана тетрадочку, но заглядывать в нее не стал, прочитал наизусть. Он и потом цитировал поэму по памяти.

— «Прошла неделя, месяц — он к себе домой не возвращался». Вы поняли? Наводнение уже кончилось. Буря утихла, вода сошла, а Евгению некуда податься. Вот он и бродит. Наводнение тогда было в ноябре. Прибавим один месяц. Значит, уже декабрь наступил, зима.

«Яйца курицу учат! — подумал я. — Вот ведь как бывает: хрестоматийная вещь, всяк уверен, будто знает ее, а полностью читал давно, может, еще в детстве, хватая верхушки… Ну, конечно же, он прав!»

А Костя строил свое доказательство:

— Слушайте, что было дальше! Тут просто по месяцам и неделям проследить можно. Вот:

«… Он скоро светуСтал чужд. Весь день бродил пешком,А спал на пристани, питалсяВ окошко поданным куском,Одежда ветхая на нем рвалась и тлела…»

А вот и указание на время года:

«… Дни летаКлонились к осени. ДышалНенастный ветер…»

Чувствуете? Уже наступил новый, восемьсот двадцать пятый год, весна и лето тоже прошли, уже снова осень! Год прошел! Разве я не прав? И вот опять разыгралась непогода, почти так же, как в прошлом году. Ну, не совсем так, но все же. Вот тут-то Евгений и вспомнил прошлогоднее наводнение! И взбунтовался! Осенью восемьсот двадцать пятого года. Двадцать пятого! Понимаете? А ведь в том же году, может, через несколько дней, на том же самом месте начнется другой бунт! Около того же самого памятника! И декабристы тоже пригрозят царю, только не статуе, а живому. Вот так у меня все сцепилось… Если кто думает, что я не сам, что где-то вычитал, пусть думает, мне все равно… Я бы и выступать не стал, да Жанна Анатольевна попросила. А премии мне никакой не надо, я понимаю, за две марки разве можно место давать?

— Можно! — неожиданно ответил ему голос из зала. — Даже нужно! Просто нельзя не давать, это будет вопиющая несправедливость! Да, да — вопиющая!

Через несколько секунд на сцену вышел тот самый мужчина, которого подводила ко мне девочка, назвавшая меня жюрем.

Он решительно потряс руку вконец растерявшегося Крутикова.

— Благодарю, благодарю вас, коллега! И по-здрав-ляю! Отличное сообщение вы сделали! Пре-вос-ходное! Это говорит вам старый пушкинист, доктор наук! И пусть вас, коллега, не огорчает тот факт, что на элемент… Ну, скажем так: растянутости «Всадника» во времени ученые и до вас обратили внимание. Это не имеет существенного значения! Вы самостоятельно мыслите! Я не знаю, присутствует ли здесь уважаемая Жанна Анатольевна, о которой вы упоминали, но все равно, прошу вас, передайте ей спасибо, огромное спасибо! Предвижу, что кое-кто посмеется: подумаешь, велосипед изобрел! Да, велосипед, верно! Только многие ли способны на это, — вот в чем вопрос! Многие ли способны самостоятельно вновь изобрести велосипед?!