Время сомнений - Ирина Калитина

рядом с кафе — дверь в агентство недвижимости. Ни такси, ни автобус, в которые бы могла сесть женщина, не проезжали.

Пришлось вернуться в забегаловку, открыть записную книжку. Первая страница оторвана, никаких сведений о владельце. Отдать продавщице на случай, если дама вернется? Посмотрела в сторону барной стойки. Эта продаст даже себя, если можно будет потом выкупить по более дешевой цене.

У окна остановилась милицейская машина, несколько «хозяев улицы» в амуниции вошли в кафе. Пришлось покинуть его, потому что не знала, приехали они перекусить или же снять дань с хозяйки. Не хотелось оказаться случайным свидетелем.

Так, проникшись сочувствием к симпатичным женщинам, пережив сама кучу неприятностей в разбойное время, я забыла про следующий магазин, вернее, аптеку, где благодаря копии программы, купленной на «чёрном» рынке и некоторому своему умению, обещала хозяину наладить учет лекарств и уменьшить налоги.

Вернуть книжечку — стало главной мыслью.

Голова заработала: чудес на свете не бывает, если матери нет на улице, значит она где-то в этом доме. Толкнула зеркальную дверь агентства недвижимости и увидела площадку, из неё два входа: один — в офис, второй — с номерами квартир.

В доме — семь этажей, по четыре двери на каждом. Прислушиваясь, перешагивая через две ступеньки, я поднялась до седьмого. Полдень, никакого шевеления в квартирах, в какую звонить, не знала и кого спрашивать — тоже, по имени женщины друг друга не называли. Приступила к обратному движению, с седьмого на первый. На пятом услышала тихие аккорды фортепиано, сделала шаг в сторону четвертого этажа, и подумала:

«Это отец хотел, чтобы сын играл на скрипке, а про мальчика они не уточняли».

Позвонила. Дверь открылась, передо мной — мама. Квадратные заплаканные глаза, в них — недоумение.

— Простите, это не вы забыли? — я протянула книжечку.

Она побледнела:

— Ужас! — и, схватившись за сердце, осела на пол.

Пианино смолкло. Мальчик в спортивном костюме и воротнике, который носят при травме шейных позвонков, показался в коридоре.

— Принеси лекарства, которые принимает мама, — ничего не объясняя, распорядилась я.

Присела на корточки, через минуту над нами нависла фигура, перегнувшаяся в поясе. Щуря глаза, мальчик попросил выбрать нужное из шкатулки.

У него был нежный, как у сестры, профиль, тонкое лицо, длинная шея, возвышающаяся над медицинским воротником, на скуле — крупная родинка в виде падающей капли.

Женщина очнулась.

— Что случилось? — спросил тревожно юноша.

— Всё в порядке, мы летим в Мюнхен.

— Кристина…, я не могу принять от него подаяние, — произнёс он высоким, ломающимся голосом.

— Придётся, дорогой, не будем ссориться, из нас двоих, мужчина, всё-таки, ты. И потом, это деньги сестры.

— Которые она взяла у него.

Я не успела понять, что Даня имеет против зятя, потому что мама заметила меня.

— Спасибо большое, простите, когда нервничаю, становлюсь рассеянной… Вы сидели в кафе недалеко от нас… Но как нашли меня?

— Звонила во все квартиры, — соврала я, женщина не должна была понять, что случайному человеку известен их разговор.

— Проходите, пожалуйста.

Большая прихожая, коридор и полки с книгами по стенам…

Она поднялась с пола, я тоже, и память вернулась, часы показывали, что к другому клиенту могу ещё успеть.

— К сожалению, спешу, работа.

— Как мне вас благодарить? Оставьте, пожалуйста, номер телефона.

— Не стоит благодарностей, будьте здоровы.

Печальные мысли теснились в голове.

Обесценилось всё, чем мы дорожили: старики, победившие в войне, умирали от безденежья и унижения, на спокойных прежде улицах стреляли, дрались и убивали, стёрлась разница между бандитом, бизнесменом и стражем порядка, утрачено доверие врачам и учителям, умная образованная женщина просила у дочери прощения за то, что не научила её красть и торговать собой, а дочь сожалела, что прочла много книг.

«Дикий капитализм» укоренился в стране навсегда?

Прошло лет двадцать.

Случилось так, что в самолёте, окружённая любителями путешествий из Средней Азии и Африки, я получила странную лихорадку. Пламя сжигало изнутри, а вокруг, казалось, стоял арктический холод. Трясясь от озноба, сгорала на несуществующем костре. Ни кашля, ни насморка. Скорая привезла в больницу. Время эпидемии, много больных. В боксе долго ожидала врача. Ртуть термометра стояла на отметке сорок. Ни туалетной бумаги, ни полотенца, ни куска мыла. Жёсткий топчан, клеёнка. Одеяло отсутствует, накрыться нечем. За дверью медсёстры обсуждают нехватку лекарств, неработающие капельницы, отвратительную еду… Выйду ли я отсюда?

Появился невысокий человек с худым лицом в белом халате, склонился надо мной.

«Это в моей жизни было однажды», — вспомнила, как сижу на полу чужой квартиры, вижу худую шею выше медицинского воротника и родинку на левой скуле в виде падающей капли.

На бейджике читаю воспалёнными глазами.

«Данила Александрович, заведующий отделением».

И имя то же, не ошиблась. Мама и папа напрасно спорили, он выбрал специальность бабушки.

Дверь бокса распахнулась, ударилась о косяк, энергичная женщина, внешностью «бизнес-леди», возмущённо произнесла:

— Доктор, сколько можно ждать?! Приехали специально к вам! Осмотрите, наконец, мужа, у меня срочные дела в фирме, обратите внимание, мы здесь — на коммерческой основе…

Злой насмешкой вернулось ко мне время, когда мама из кафе собирала для больного мальчика деньги на лечение. Достаточно было в их жизни унижения.

«Уйдёт, — безнадёжная мысль, — уйдёт туда, где платят больше. Времена Гиппократов закончились. Врачи хотят зарабатывать. Никто сегодня не побежит, забыв свои дела, разыскивать неизвестную женщину, потому что она забыла в кафе записную книжку, потеря которой грозит бедой. А мне — конец, ждать больше не могу».

Доктор повернулся к деловой даме:

— Вы хотите сказать, что я должен бросить больную в тяжёлом состоянии, потому что у вас много денег?

Женщина смутилась, пробормотала что-то про бизнес, принесла извинения и аккуратно закрыла за собой дверь.

Так в двадцать первом веке, не в церкви, не в монастыре и не в благотворительном фонде, а в городской больнице со скромным бюджетом и ворующей администрацией я нашла сострадание и милосердие, особенности русской души, про которые забыли в девяностые годы, но сохранили их для детей матери, подобные незнакомке из кафе.

Для подготовки обложки издания использовано фото из альбома автора.