На границе стихий. Проза - Сергей Смирнов

– Всё в пог`ядке, – сказал Паша, – идём в гости пить чай.

– Чай?.. Опять!? – переспросил Кеша.

Практиканток звали Таня и Рита. Нары были застелены синими казёнными одеялами с чисто женской аккуратностью. На столе у окна из бутылки торчали крохотные цветы полярной гвоздики, рядом звонко тикал будильник.

Залоснившиеся свои телогрейки Паша с Кешей выбросили за дверь, в тамбур, но снимать грязные сапоги наотрез отказались, – портянки месяц не стираны, – и неловко переступали у порога. Рита, невысокая угловатая девушка, бросила им мокрую тряпку. Паша сел у двери на вьючный ящик, а Кеша, как человек с гитарой, на единственный табурет.

Тряся каштановыми кудряшками, Таня вовсю гремела кружками, ежеминутно одергивая пёстрый халатик и поправляя очки на остреньком носике. Она несколько раз открыла и закрыла стол, вышла зачем-то в тамбур, спросила Риту, где хлеб, где джем и «куда ты дела чайник?». Видно было, что всё лежит и стоит на своих обычных местах и что настоящая хозяйка здесь Рита.

Сначала разговор никак не клеился, и они долго, по десятому, – или сотому? – разу обсуждали циклон, пришедший «с самой Аляски», потом Кеша начал что-то про работу, но Паша, перебив его и возбужденно похохатывая, рассказал анекдот про то, как геолог пришёл к начальнику метеостанции узнать, холодная будет зима или тёплая. Заспанный начальник долго чесался, прикидывал что-то в уме, потом просветлённо вскинулся, подбежал к окну и, раскрыв форточку, сказал:

– Видишь, чукча хворост собирает? Значит, холодная.

Анекдот попал в струю, все облегчённо посмеялись, а тут и чайник закипел. Таня бросилась заваривать, и все внимательно смотрели, как она кладёт чай маленькой ложечкой и режет хлеб прозрачными ломтиками.

– Как-то это не по-полевому, – съязвил Паша.

– А мне и не надо… по-полевому. Это вы всё на коленке режете, – кивнула она на засаленные брезентовые пашины штаны. – Огромными кусками.

Паша штанами своими гордился, ни у кого таких не было, от добротного лесорубного костюма.

– Большому куску г`от г`адуется! – парировал он.

– Большой рот! – добавил Кеша. – И мы приглашаем вас на пельмени. По-чукотски.

– А как это – по-чукотски? – спросила Рита.

– Вот пг`идёте – узнаете!

– А отец у меня, между прочим, геолог, – Таня произнесла фразу с явным вызовом. – Главный геолог. – И выдержав паузу, добавила: – В одной африканской стране.

Кеша взял гитару, провёл по струнам пальцем. Гитара совсем не строила.

– У нас три поколения геологи, – сказал он. – Дед ещё в двадцатых годах начинал. Я его отчёты читал, последний – тридцать пятого года.

– А почему последний? – Рита, видимо, любила задавать вопросы.

– Что – почему? Непонятно, что ли?

– Он умер потом, да?

Рита взяла кружку и начала осторожно в неё дуть.

– Может, и умер, не знает никто.

– По-моему, так не бывает, – Таня прикурила от зажигалки и выпустила клуб дыма в сторону Паши. Ему пришлось отмахнуться от него рукой. – Должны были похоронку прислать!

– Как же, как же! – издевательским тоном сказал Паша. – И г`гоб с телом героя на матег`ик пег`епг`авить. На лафете! Дощечку с номег`ом тут ставили, на могиле глубиной в полметг`а – и всё!

– Этого не может быть, – невозмутимо изрекла Таня.

– Да ладно вам, – сказал Кеша, – вот вам другой разговор.

И запел песню про двух бичей, которые сидят в заваленной снегом палатке и вспоминают, как ходили в Москве в театр, а там был буфет с пивом, а здесь одни некультурные бичи с домино и преферансом.

– На ящик водки – банка шпрот, вот натюрморт! – орал Кеша, лупя изо всех сил по струнам.

Потом в песне бичи заговорили про горячую воду из крана, про фикус, эстамп и развод, и оставленных на материке жён и милых дам, которым один привёз снегу в чемодане, а другой «в бутылке утренний туман», за что первый бич тут же обозвал его болваном, тот ответил «брезентовым профаном» и получил:

– А сам не мылся десять лет! Ну, ферт!

Кеша перестал кричать и тихо поведал, что через пять дней спустился, наконец, вертолёт, бичей накормили, помыли и опять послали в поле, «ещё на год».

Девушкам эта песня показалась очень весёлой, Таня даже поперхнулась дымом и, согнувшись, долго кашляла, продолжая смеяться.

Обстановка как-то разрядилась, они о чём-то ещё поговорили, глядя в приоткрытую дверцу печки, где слабо трепыхался синеватый огонь, спели даже одну общеизвестную песню, но со словами было плохо, а на чай налегать было – опасно, поэтому Паша с Кешей, напомнив про приглашение и распрощавшись, выскочили в плотный сырой сумрак и тут же завернули за угол.

– О-о, – простонал Паша, – наконец-то!

…Проснулись они от настойчивого шума воды, – в горах таял снег, и река неслась мимо палатки серой морщинистой лентой, выплёвывая к порогу хлопья грязно-жёлтой пены. По брезенту дробовыми зарядами хлестал дождь.

– Ого, – сказал Паша. – Полундг`а. Пг`идётся лодку с собой бг`ать.

– На себе тащить? – с тоской спросил Кеша.

– Надутую потянем. Надутая легче.

Они быстро собрались, а Фёдор Иваныч, выставив из мешка нос уточкой, курил и с интересом наблюдал за сборами.

– Рейнджеры, ёполтак, зелёные береты, – закашлявшись, сказал он, – бейте в глаз, чтоб шкуру не попортить.

– Молчи, Шаляпин. Чтоб к обеду тесто замесил!

– И баню натопил!

Фёдор Иваныч щёлкнул окурок к печке и спрятался в мешок с головой.

– Бедные, бедные твари… – послышалось оттуда.

Резиновую трёхсотку тащили по очереди. По снегу она шла с шорохом, по мокрому кустарнику – с визгом и скрипом. В лодке лежало два ружья, вёсла и оцинкованное ведро, время от времени позвякивающее дужкой.

Выглянуло внезапно солнце, осветив мокрую искрящуюся тундру. Казалось, она выгнет сейчас мохнатую спину и отряхнётся, как собака. Плоские невысокие облака проносились над ней, задевая вершины таких же двухмерных холмов, между которыми в мелких берегах петляла река, смывая косы и унося вниз, к морю, редкие золотые песчинки.

Засвистели крыльями, зачирикали-запели какие-то мелкие птахи. Где-то далеко призывно закричал журавль, кто-то ответил ему, а рядом, в зелёной прибрежной траве два раза крякнула шилохвость.

– Вот они, норы, – задыхаясь после быстрого шага, сказал Кеша. – Покурим?

Пока они курили, засев в низкорослом кустарнике полярной ивы напротив песчаного бугра, изрытого лисьими норами, снова заморосил мелкий, пробивающий одежду дождь.

– Хг`ен они теперь вылезут…

– Кто, Рита с Таней?

– Да какие Г`иты, какие Тани! – выкрикнул Паша, с досадой разглядывая мокрый бугор.

«Ну, завелся начальник. Азартный!» – с уважением подумал Кеша.

Он уже раньше видел огнёвок на этом бугре, целый выводок: облезлая мамаша и два щенка с набирающими цвет и объём шубками.

«Неужели стрелять будем!? – с ужасом думал Кеша. – Если столько прошли – значит, будем…».

Паша смотрел на бугор с таким же тоскливым лицом.

– Слушай, на кой чёг`т нам эти… бабы. – И, затянувшись, добавил: – Без пельменей обойдутся!

– Конечно, да и эти вряд ли… вылезут… – осторожно поддакнул Кеша.

– Ну, пошли тогда, посмотг`им…

Они перешли речку вброд и взошли на бугор. Везде виднелись вывалы жёлтого песка и чёрные дырки нор.

– У них навег`няка есть запасные выходы, – с надеждой сказал Паша.

– Ну да, как в театре, – быстро откликнулся Кеша.

– Но мы их всё г`авно достанем!

– Давай водой зальём!

Кеша вспомнил книгу из детства, где отважные охотники заливали водой волчьи норы. Тогда было очень много волков, и все они питались овцами. Тогда с волками и боролись основательно.

– Хорошо, что я ведро в лодку кинул! Кидаю, знаешь, а сам думаю – зачем? Вот, оказывается, и пригодилось.

Кеша сбегал к лодке и, зайдя в ближайшее к бугру болотце, черпанул ведром.

Паша в это время зарядил оба ружья. Одно, курковое, положил себе под ноги, а с другим встал в позу стендового стрелка.

– Ну, мать вашу… Давай, Иннокентий!

Когда первое ведро с горловым урчанием ушло в нору, Кеша отскочил в сторону и долго и внимательно наблюдал за полем битвы.

Ничего не произошло. Тогда он сбегал за вторым и с шумом влил его туда же. Немного подождал и побежал за третьим.

Паша стоял, не шевелясь, как памятник охотнику, а Кеша бегал туда и обратно, скинув промокшую телогрейку. От него валил пар.

Потом они поменялись местами, потом ещё раз.

Добычи не было.

– Гитлег`а давай! – рычал Паша в азарте.

– Двести пятьдесят один! – бормотал, сбивая дыхание, Кеша. Вода кончилась, и ему приходилось глубоко вдавливать ведро в мягкое дно болота.

– Ничего, Иннокентий! Дуг`емаг`у больше вычег`пывать пг`ишлось!

Наконец, окончательно потеряв терпение, Паша выхватил из кармана рюкзака ракетницу и стал стрелять в плещущуюся в норах воду.