Дочь нечестивца (СИ) - Жнец Анна

Даже в пору беззаботной юности Исея вряд ли была миловидной девушкой, но тогда ещё умела улыбаться, так рассказывал отец. Однако возвращаясь даже к самым ранним детским воспоминаниям, Нейт не могла назвать ни одного случая, когда мать выглядела счастливой или довольной. Как и любая женщина, особенно египтянка, она любила своих детей до безумия: и тех, кого вскормила грудью, и тех, кого со слезами бросила на окраине города среди мусорных куч. Несмотря на многочисленные отвары, которые давала ей живущая неподалеку колдунья, Исея несла почти каждый год. И при этом знала, что ни одного ребёнка не сможет оставить.

Отец Нейт не был жесток. Плакал, провожая взглядом жену, бредущую в сторону свалки с новорожденным на руках: их семья могла прокормить лишь одного младенца. Падирам всё ещё надеялся обрести наследника, который позаботится о том, чтобы достойно его похоронить. Чрево же Исеи с завидной регулярностью исторгало из себя только девочек.

Нейт никогда не показывали младших сестричек, и со временем её перестало мучить любопытство. В самую жуткую ночь в году девочка сбегала из дома, чтобы не слышать родовых криков матери, а затем не видеть, как та баюкает окровавленного малыша на руках и рыдает. Несмотря на юный возраст, Нейт замечала то, что её отец, похоже, видеть не хотел: от года к году Исея становилась всё более молчаливой. Со временем она перестала разговаривать окончательно. Нейт хорошо помнила день, когда это случилось.

Пока её мать вместе со старшей дочерью, тоже прачкой, полоскали в желтоватых водах Нила одежду, сама девочка, слишком маленькая для тяжёлой работы, наслаждалась коротким периодом беззаботности и безделья. Нейт ещё не выдали её первое платье, и она носилась вдоль берега голая, в одном дешевом ожерелье из простого стекла. Ра уже направил свою лодку к пламеневшему горизонту, когда вода рядом с Ламией неожиданной вздыбилась, и то, что вначале показалось всем огромной, нависшей над ней волной, разверзло зубастую пасть перед лицом девушки. Всё произошло в мгновение ока. Нейт слышала, как в ужасе вскрикнула Исея, сидевшая рядом с дочерью, сама же несчастная не успела издать ни звука. Гигантские челюсти, сверкнув двумя рядами треугольных зубов, сомкнулись на её талии: верхняя часть тела Ламии оказалась в пасти чудовища. Священное животное бога Собека, огромный коричневый крокодил, вынырнувший из Нила, посмотрел на Нейт жёлтым глазом. По ногам девочки заструилось тепло. Чудовище дёрнулось и вместе с добычей скрылось на глубине, а воды Нила окрасились кровью.

Так Нейт и узнала, что каждый год крокодилы утаскивают в пучину десятки прачек. С тех пор она могла думать только об этом. О том, что её мать по-прежнему с утра до вечера стирает одежду на берегу. Зловещие заросли тростника, окаймлявшего Нил, приводили Нейт в ужас. Не раз и не два она умоляла мать оставить опасную работу и найти себе другое занятие. Наивная, она просила о невозможном. Семье не хватало денег: спасаясь от разъярённой толпы, отец недавно повредил ногу и был вынужден сидеть дома. Исея опасалась, как бы он не остался хромым — в его ремесле умение быстро бегать ценилось не меньше, чем опыт и профессионализм. Всё чаще Падирам возвращался домой окровавленный, с ушибами и разбитым лицом. Он никогда не был особенно ловким, а теперь ещё и возраст начинал сказываться. Пожалуй, Исея не знала более неподходящего человека для этой профессии.

Безропотно, с покорностью и присущим её народу терпением Исея приняла свою участь жены и дочери парасхита, а значит, вечную нищету и позор. Её семья принадлежала к касте отверженных, тех, кому боялись протянуть руку, в чью хижину никогда не входили, дабы не осквернить себя прикосновением к нечестивцам. Профессия парасхита передавалась по наследству от отца к сыну, и, как бы ни претила она Падираму, изменить свою судьбу он не мог. Эта была расплата за грехи, совершённые в прошлой жизни.

В силу юного возраста Нейт не понимала многих вещей. Почему на следующий день после трагедии мать, серая от горя, с опухшими от рыданий глазами, вернулась к старым обязанностям на тот же самый берег, где крокодил загрыз её дочь? За что её доброго и любящего отца забрасывают камнями, словно преступника? Ни Падирам, ни Исея не могли втолковать ребёнку простую истину, понятную любому египтянину: вскрывая трупы, делая на боку специальный надрез, через который вытаскивали внутренние органы, парасхит нарушал целостность человеческого тела — священного сосуда души, и за это должен был понести наказание. Закончив работу, Падирам пускался наутёк, спасаясь от летящих в него камней, которые согласно обряду швыряли в парасхита родственники покойного. Неуклюжему, уже не молодому мужчине редко удавалось отделаться ушибами и царапинами. Видя, в каком состоянии муж возвращается домой, Исея отчаянно боялась лишиться главного добытчика и кормильца.

Атмосфера в тёмной хижине парасхита стала ещё более угнетающей — сбылись худшие опасения: отёк спал, кости срослись, но нога потеряла подвижность, превратившись в бесполезную деревяшку. Исея сидела на циновке с окаменевшим лицом. За последний год она разучилась не только улыбаться, но даже плакать. Нейт растерянно смотрела то на мать, то на сломленного отца и не понимала, что происходит.

Теперь Падирама редко приглашали к бальзамировщикам, и деньги в семье перестали водиться совсем. Того, что зарабатывала Исея, катастрофически не хватало, поэтому она вдвое увеличила нагрузку и привлекла к труду дочь. Нейт пришлось побороть панический страх перед крокодилами и спуститься к реке. Руки тряслись, когда она погружала их в мутные воды Нила. То и дело она озиралась, вглядывалась в желтоватую гладь, пытаясь вовремя заметить движение. С самого утра и до позднего вечера дрожала от ужаса, боясь повторить участь сестры.

Часто, желая развеяться, Нейт сбегала из дома и бродила по улицам города, зная, что по возвращении получит от матери нагоняй. Вот и сегодня она не торопилась обратно, наслаждаясь долгожданной свободой. С тех пор как чей-то метко брошенный камень раздробил отцу ногу, детские игры пришлось забыть. Девочке редко удавалось выделить себе минутку на отдых. К вечеру Нейт уставала так, что без сил падала на соломенную циновку и, словно в яму, проваливалась в глубокий сон. А утром чувствовала себя разбитой и с трудом волочила ноги к ненавистной реке.

Лодка Ра плыла по небосводу. Погружённая в свои мысли, Нейт не заметила, как забрела в сторону Города мёртвых, и теперь стояла напротив Дома бальзамировщиков. Но не это неказистое сооружение привлекло её взгляд — возле сверкала на солнце великолепная колесница, запряжённая прекрасными лошадьми. Рядом с возничим стояла высокая египтянка, явно принадлежавшая к знатному роду. Она и завладела вниманием девочки. Никогда ещё она не видела такой красивой и статной женщины. От неё словно веяло аурой богатства, независимости и свободы — всем, чего так жаждала Нейт.

«Могу поспорить, уж она-то всегда ест досыта», — подумала девочка, и её пустой желудок скрутил болезненный спазм. Не отдавая себе в этом отчёта, она продолжала таращиться на незнакомку. Глаза женщины идеальной миндалевидной формы были ещё больше удлинены с помощью чёрного галенита и зелёного малахитового порошка. Волосы убраны под парик, унизанный мелкими сверкающими жемчужинками. Платье из тончайшего белого льна плотно облегало фигуру от щиколоток до высокой груди, украшенной широким ожерельем — воротником. На тонких запястьях сверкали массивные браслеты из золота. Вид незнакомки заворожил Нейт, но впечатлила девочку не её красота и даже не блеск драгоценных камней, а то спокойное достоинство, с которым она держалась. Закрыв глаза, девочка мысленно представила себя на месте этой роскошной, уверенной в себе женщины.

«Когда-нибудь я тоже стану богатой, — подумала Нейт. — И мне больше не придётся стирать чужую одежду».

В животе заурчало. Девочка вспомнила, что с самого утра во рту не было ни крошки. Домой она вернулась необычно притихшая, под впечатлением от недавней встречи.