Кривое зеркало (СИ) - Ершова Алена

Собственно вторая часть моей истории началась в том же апреле, но на другом конце света.

Ароматы цветущих деревьев центрального парка пьянили. Благоухала сирень, горчила черемуха, на их фоне едва заметно трепетала вишня. Уже отцветал кизил, а каштаны, напротив, только набирали цвет.

Пара студентов неспешно шла по вычищенной дорожке.

Высокий и очень худой парень вышагивал рвано, рывками, отчего косуха болталась на нем из стороны в сторону словно на вешалке, а джинсы, утянутые ремнем, норовили постыдно слететь. Девушка немного уступала своему спутнику в росте, но камелоты на толстой подошве и общая сутулость провожатого скрывали сей факт. Её черное платье-балахон и кричащий макияж наводили на мысль об одной из многочисленных субкультур, а выкрашенные под цвет платья волосы, каскадом падающие на спину, завершали выбранный образ. Девушка повисла на руке своего сопровождающего. Ей жутко не хотелось идти домой, не хотелось, чтобы эта аллея кончалась, а сильнее всего не хотелось, чтобы заканчивалась весна. Казалось, отвлечешься, и осыплются тихие ясные дни, как вишневый цвет.

- Центр города забаррикадирован, - хмуро отозвался парень, - обойдем лучше.

И они сделали широкий крюк подальше от громких слов, флагов и митингов. Потом целовались в подъезде до распухших губ и цветных пятен перед глазами. Дышали молодость, весной и друг другом. Прощались долго, томно, пока хлопнувшая внизу дверь не спугнула голубков. Шёпот обещаний и вот он вышел на улицу, а она поднялась на два пролёта выше. Счастливая, раскрасневшаяся с сияющими глазами и улыбкой во все зубы. И не важно, что твориться вокруг, когда внутри салют.

А дома ждала обеспокоенная мать.

- Даш, ты сегодня долго.

- Да, мы с Захаром прогулялись после пар. Погода такая хорошая! Праздник! – Девушка разулась и про танцевала на кухню. Там открыла кран и плеснула ледяной водой на лицо. Щеки горели, губы саднило и все это вызывало ни с чем не сравнимый трепет.

Немного остудилась, успокоилась, вымыла руки и плюхнулась за стол.

- А Захар чего обедать не зашёл? - Мать озабочено глянула в окно.

- Да его родители весь телефон оборвали, где мы да как. Погулять нормально не дали. Волнуются.

- Все нынче волнуются. Время такое…

И правда, безпокойство удушливой гарью растекалось по городу. Не находили себе места родители Захара – работники металлургического завода. Переживала Дашина мама – медсестра центральной городской больницы, ходил молчаливым отец – майор милиции.

Поздним апрельским вечером он медленно ел густой борщ, хрустел острым луком, запивал перцовкой, а между делом, сам того не замечая, гладил усы. Движение это явственней всяких слов выдавало волнение главы семьи.

- Знаешь, Гала, я сегодня сделал выбор, – без вступления произнес мужчина. И замолчал, словно выдал все, что хотел, все, что тревожило и терзало.

Супруга отложила вытертую тарелку и села рядом. Разгладила пальцами покрытое незамысловатой вышивкой полотенце. Он действительно мог дальше не продолжать, все и так понятно.

Мужчина устало надавил пальцами на переносицу и все же закончил:

- Выбор сделал я, а отвечать придется всем нам. Прости.

- Я смотрела новости. Не извиняйся. Ты поступил по чести. За нее и ответить не страшно.

- А мне страшно. За вас с Дашкой в первую очередь. Сегодня я предал родину.

Галина подскочила, отчего полотенце, лежащее на ее коленях, упало на пол. Отвернулась к окну, впилась пальцами в подоконник. Глаза пожирали ночную тьму, и та разливалась словами:

- А что такое родина, Гриша? Знаешь, в школе я могла еще ответить на этот вопрос, а теперь уже вряд ли. Одно знаю: родина — это не флаг, не герб, не гимн. Не дом правительства и не треклятая площадь перед ним. То все символы да слова громкие. А вот Николай Иванович, войну прошедший, – это родина, и город наш, и область. И то, как мы говорим и во что верим, чем живем день ото дня. Ты для меня родина, и Дашка, больница моя с пациентами – тоже родина. Потому не извиняйся, не родину ты сегодня предал, а правительство. В этом нет бесчестья. Оно нас раньше предало. Тяжко будет. Не в первый раз. Дашка наша все же умницей оказалась, настояла на своем, бакалавра получила. Теперь можно ее в Россию к тетке твоей на БАМ отправить от греха подальше. Там, глядись, и перемелется все.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Кабы нас не перемололо, Гала…

Майор как в воду глядел. С каждым днем пружина сжималась сильнее и сильнее. Напряжение, витавшее в воздухе, можно было щупать руками. Недовольство бурлило, кислотой разъедая город. Говорили о первых жертвах. Но пока тихо, не веря даже самим себе.

***

Мир взорвался в мае.

Мир разделился на «до» и «после».

Что для обычного человека самолет? Машина, доставляющая пассажиров и грузы. В крупных городах люди настолько привыкли к гудящим монстрам, что даже не поднимают головы, когда железная птица разрывает небо. Десятки, сотни бортов ежедневно взлетают и садятся, рев их двигателей - просто один из шумов города.

Поэтому никто в тот день во дворе Дашиного дома не обратил внимания на три самолета, летящих в сторону аэропорта. Разве что Николаю Ивановичу не понравилось то, как они летели. Крикнул на мамашек, чтоб забирали малышню да в дом бежали. Только кто б старого послушал? Потом с неба посыпался град, только не льдины это были, а пули. Где-то закричали. Кто-то упал. С проспекта раздался визг тормозов и удар разбившейся машины. Нападающие сделали крюк и повторили маневр. Звенели и осыпались стекла, земля взлетала к небу. Люди, ослепленные паникой, бежали, толкались, затаптывая слабых.

Попугав таким образом посмевшее возразить государственной машине население, самолеты направились в сторону аэропорта, щедро одаривая его огнем.

Несколько дней продолжались усмиряющие налеты, превращая некогда прекрасный край в филиал бездны.

***

Дашина мама шла с дежурства домой. Двое суток на ногах, и все пулевые да осколочные ранения. Она намеренно не села в автобус. Не смогла бы выдержать еще людей рядом. Их разговоры, молчание, боль.

Дома ее ждала семья. Слава богу, все живые. Осунувшийся, поседевший на висках муж. Резко повзрослевшая дочь, с глазами-блюдцами.

Семейный совет продолжался до глубокой ночи и больше походил на спор. Даша наотрез отказывалась уезжать. Слыханное ли дело: в другой город, к незнакомой тетке да без родителей. Но отец был непреклонен. Она плакала, умоляла, убеждала. Говорила, что это была какая-то ошибка, провокация. Не бывает так, чтобы напало собственное государство. А значит, скоро все прояснится, образумится, и вообще, раз родители остаются, то и она сможет. Опять же Захар здесь, друзья, одногруппники, а ей в магистратуру поступать. Но родители оставались глухи, а отец тверд.

- Пока есть деньги на билет и возможность этот самый билет купить, тебе нужно ехать.

Ночью на телефон пришло сообщение от Захара. Он сообщал, что сбежал из дома и подался в ополчение. Просил дождаться. Дарья смотрела на экран, пока глаза не заболели. Не знала, что ответить. Сознание отказывалось верить в реальность происходящего. Она ничего не понимала. Как за несколько дней вся ее счастливая, спокойная, размеренная жизнь полетела под откос? Наконец собралась с духом и написала: «Я уезжаю». В ответ прилетело лишь короткое «Предательница», и дальше тишина.

На следующий день они с отцом поехали покупать билеты. Город было не узнать. Вздыбленный асфальт, воронки от снарядов, места пожарищ, выбитые окна.

Даша закрыла глаза, чтобы не смотреть, чтобы не запоминать свой город таким. На языке перекатывалась горечь. В душе растекалось отчаянное непонимание. Как так вышло? А главное, что теперь делать? Как жить?

Вещи собирать не хотелось. Даша то складывала что то нужное в рюкрак, то доставал и брала другое. Наконец не выдержал отец, чётко без суеты упаковал самый минимум. Сменные вещи, средства гогиены, еду, деньги, документы и ноутбук. Остальное родители обещали выслать позже почтой.