Вдова Клико - Хелен Фрипп

должен был обуздать толпу, а оказался трусом!

Граф направил ствол пистолета на Даниэля:

— Ты! Скажи своим дружкам, чтобы расходились. Эти кролики — краденые.

Даниэль сложил руки на груди:

— Но люди голодают. А кролики все равно уже мертвы и гниют. Зачем они вам?

— Даниэль, берегись! — крикнула Николь.

Граф прицелился и выстрелил.

Булочник рухнул, схватившись за грудь. Наташа бросилась к нему, черные волосы разметались у нее за спиной. Рванув рубашку на груди мужа, она вскрикнула. Ее руки стали скользкими от крови.

«Не умирай, не умирай», — молила про себя Николь, скорчившись за прилавком.

Наташа оторвала лоскут юбки и, обняв мужа за плечи, прижимала к ране кусок материи, но кровь струилась у нее между пальцами. Старая вдова из Аи развязала шарф, чтобы сделать из него бинт, и, хромая, заторопилась к раненому.

— Стоять! — взревел граф.

Женщина остановилась, лицо ее словно окаменело. Все замерли. Наташа осталась одна, завывая в наступившей тишине как безумная. Николь тихонько выбралась из-за прилавка и побежала к ней.

— Вогdel de merde[2], стоять, я сказал! — заорал на нее граф.

Пуля просвистела возле самого уха Николь, и толпа снова заревела. Девочка обхватила Наташу за шею. Воздух сгустился и стал таким горячим, что дышать больно. Глаза у Даниэля оставались открытыми, но уже ничего не видели.

— Он умер? — шепотом спросила Николь.

Наташа не ответила.

— Целься! — приказал граф.

Солдаты приставили приклады к плечам и навели ружья на охваченную ужасом толпу. Но ведь теперь-то Бог вмешается?

Двери собора остались закрытыми. Наташа, пораженная горем и ужасом, держала голову мужа на коленях, как Мария, оплакивающая Христа. Николь обняла ее сзади.

— Иди домой и не оглядывайся, детка, — твердым голосом приказала Наташа.

Николь встала, оправила юбку и медленно двинулась к графу. Он держал в руке пистолет, и его дуло все время в упор смотрело на нее.

— Вы его убили! — бросила она в лицо графу.

Эти люди — воры, девочка. Я лишь осуществил правосудие.

— Я никогда этого не забуду, — отчеканила она спокойно. — И они тоже.

Не сводя глаз с графа, она двинулась дальше. Она здесь своя. Она в чем-то сродни и Наташе, и ее убитому мужу, и этим батракам с кусочками краденого мяса.

Спрятавшись за насос на Рю-де-ля-Ваш, она обернулась и стала наблюдать, что произойдет дальше, чтобы быть свидетельницей.

— Пусть это станет вам уроком! — крикнул граф. — Возвращайтесь к работе, а всякий, кто бросит вызов закону, подохнет так же, как этот ваш дружок. Уходим, ребята.

Осквернителей статуи забросили на телегу, утоптали прикладами и куда-то повезли, связанных и беспомощных. За телегой двинулись солдаты, за ними под хруст колес по гравию уехал в карете граф.

Первой к Наташе подбежала вдова из Аи, перекрестилась в память Даниэля и зашептала что-то ей на ухо.

Наташа кивнула и позволила двум мужчинам отнести мужа в булочную. Сама она шла рядом, прижимая его руку к своей щеке. А он смотрел, но не видел ничего вокруг, будто душа его ушла, — беззащитный, окровавленный, чем-то похожий на ободранного кролика.

Мужчины сняли шапки, женщины склонили головы, и толпа стояла неподвижно в почтительном, оглушающем молчании, пока импровизированная процессия, несущая Даниэля, не скрылась внутри. Очередь за кроликами словно взорвалась: опрокинула мясной прилавок и отбросила его на вазоны с увядающей геранью. Из относительно безопасного места за насосом Николь видела, как Ксавье выдрал факел из стены кузницы, ткнул в какой-то воз сена и над ним с удушающим жаром вспыхнули жадные языки пламени. Огонь проник сквозь стены винной лавки Моэта, охватил бутылки, и из них со взрывами стали вылетать пробки, лопаться стекло.

На каменного короля напала новая банда, на этот раз организованная куда лучше. Кто-то из мужчин принялся раздавать команды, и вскоре статуя рухнула и разлетелась на куски.

— Прощай, mon grand[3], — шепнула Николь.

Грустно было расставаться с разбитой лошадью, но зато радостно, что короля расколотили вдребезги. И графа тоже нужно бы вдребезги — vive la revolution![4]

Она вскочила, собираясь бежать через этот хаос.

— Развлекаешься страданиями бедняков, богатенькая девочка? — один из приятелей Ксавье преградил ей путь.

— Нет! Булочник был моим другом.

— Свою-то кровь граф пощадил, правда? Тебе пулю в живот не послали. Ты ему своя. Ты богатая, избалованная аристократка, готовая всех нас убить из-за паршивого кролика.

Он ударил ее по лицу наотмашь. Николь плюнула ему в глаза и бросилась бежать, срезая дорогу через узкий проулок. Его шаги звучали за спиной.

Она бросилась в сторону, в переулок Либержье, резко свернула на Рю-дю-Клуатр, к монастырю.

Дорогу ей преградила испуганная вздыбившаяся лошадь. Девочка обогнула ее слева, пробежала мимо разбитой витрины серебряных дел мастера, вильнула в сторону, чтобы не врезаться в женщину, волокущую ревущих малышей, и тут — бум! Кто-то обхватил ее руками, кто-то в серой куртке и грязных штанах. Николь заколотила ногами, отбиваясь.

— Ах ты, putain[5]l Угомонись, а то сейчас как врежу! — Он втащил ее в какую-то дверь. Николь отбивалась, царапаясь, как кошка. Дверь захлопнулась. — Да это же я, мать твою!

— Ксавье! Она, всхлипывая, рухнула наземь. — Даниэля убили!

— Я все видел. Чтоб этому гадскому графу в аду гореть! — воскликнул он. — Давай за мной, пока еще во что-нибудь не влипла. Тут весь город с ума сошел, и ты тоже. Тебя же убить могли! Шевелись, я знаю местечко, где спрятаться.

Они пробежали по боковой улочке и через дыру в ограде проскользнули во двор, заставленный винными бочками. Ксавье отпихнул в сторону сложенные тюки сена и приподнял люк в полу.

— Ступай туда! — Ксавье указал на темные ступени. — Залезай и сиди там тихо. Я найду твоего отца и скажу, где ты. — Он сунул ей в руки фонарь: — Не зажигай, пока не запрешь дверь на засов. И не смотри так жалобно, я-то думал, ты ничего на свете не боишься. Лезь давай, мы за тобой придем, когда все успокоится. — Ксавье подмигнул, но и у него тоже был испуганный вид.

Николь замешкалась:

— А ты как же?

— Я не девчонка из богатой семьи, а такой же бедняк, как и все вокруг; и раз в жизни это мне на пользу. Давай, запирай эту чертову дверь, чтобы я уже отсюда смылся.

Николь шагнула в темноту и закрыла за собой люк на щеколду. Под ложечкой засосало от страха. Липкими от пота руками девочка зажгла фонарь. Прыгающий огонек осветил ступени, но до дна свет не доставал — там было темно и тихо, как в гробнице. Николь затаила