Город в центре окраины – 2. Заклинатели велосипедов - Александра Огеньская

ведь ещё нужно заложить мудрость, позволяющую отличить настоящую опасность от ушибленной коленки, от необходимого для взросления опыта ответственности и испуга. Этот велосипед был розовый и совсем новенький, только из магазина, значит, ни разу ещё не бывавший у заклинателя.

— Красивый, — сказала Глэдис. Кларис показалось, что сказала с какими-то сильными эмоциями в голосе.

***

Весь опыт Кларис говорил ей, что постепенно жизнь становится лучше. Она течет спокойней и безопасней, в ней больше возможностей, больше денег, больше свободы выбирать себе дело и место. Но Кларис всю жизнь прожила на одной улице с Мартой, которая не любила говорить про “сейчас”, а любила — “а вот тогда”, и “тогда” у неё всегда получалось ужасным.

У Кларис была в своё время и бабушка, старуха крепкая, твёрдая и заботливая до жестокости. Она тоже многое рассказывала, и рассказанное было страшным. Но ещё больше пугали умолчания. Бабушка иной раз обрывала себя на середине предложения и застывала. И было ощущение, что внутри неё сидит кто-то другой, кто перекрывает ей воздух и давит горло. Ребёнком Кларис этого не понимала, только сильнее пугалась, а сейчас хотела бы знать точно, досконально, о чём бабушка умолчала. Но бабушка умерла десять лет как и больше уже ничего не расскажет.

Наконец, в соседнем квартале, угнездясь преимущественно у круглосуточного кафе, обитали и работали проститутки. Этих Кларис видала, только если поздно возвращалась домой с других концов города. Они вызывал жалость, потому что в любую погоду, даже в самую промозглую, торчали в своих коротких юбочках и шортиках вдоль стен кафе.

…Всё, что случилось с кем-то одним, может случиться с кем-то другим — и Революция может повториться, и голод, и война.

Но более всего тревожили, конечно, не эти глобальные возможности — они абстрактны и непредотвратимы, а именно проститутки, которые, как мотыльки, жались к свету и теплу кафе в ночи. За каждой из них к теплу жались какие-то личные выборы, шаги, стечения обстоятельств, которые и привели этих женщин (и, кажется, нескольких мужчин) к стенам круглосуточного кафе. И теперь они отличаются от остальных — у них другая работа, другая одежда, даже, наверно, язык. Кларис думала, что они, вероятно, тоже о чём-то между собой говорят, пока ждут клиентов. Но о чём, могла только догадываться. Наверно, это что экзотическое — вроде разговоров племён Австралии — и настолько странное, что она не поняла бы, даже если бы услышала. Но она к ним, разумеется, не приглядывалась — само их стояние под дождём и снегом в ожидании клиентов означало хрупкость и ненадежность благополучной и тихой мира Кларис. А ещё их не любят все, кто не относится к их миру, — по той же причине угрозы и опасности, которую они собой олицетворяют.

Кларис боится повышения цен и своей гостьи, которая сидит на лавочке перед мастерской и что-то пишет в своём телефоне.

***

В целом день прошел хорошо настолько, насколько это возможно, хотя детский велосипед оказался довольно угрюмым и упрямым, а это для детских велосипедов не особенно полезные качества. Кларис устала за день, но чувствовала к вечеру себя абсолютно довольной и жизнью, и собой, и когда в сумерках вышла из мастерской, то наткнулась на Глэдис. Та уже оставила свой телефон и всматривалась в кусты за пределами забора так, будто что-то в них видела.

— Пойдём ужинать, — сказала ей Кларис, и та вздрогнула, словно внезапно проснулась.

— А. Да. Конечно. Спасибо.

Кларис делала салат, и Глэдис взялась ей помогать — резала помидоры и сыр, пока сама Кларис мелко шинковала куриное мясо. За окном уже изрядно потемнело. На завтра передавали дождь, но уже сегодня днём погода казалась предосенней, к вечеру откровенно хмурой.

Преимущественно молчали, а Глэдис еще и настойчиво оглядывалась на окно.

На этот раз этот, которого она так боялась, явился несколько раньше. Не было еще полуночи, а ведь все эти твари обожают виться вокруг этого часа — они, видать, любят эффектность.

Сначала разлилась тишина. Нечто вроде вакуума, только не вышибающее воздух, а бьющее пустотой по ушам. Обычно ведь и ночью в спальне тишины нет — что-то шуршит, скрипит, вздыхает. А тут…

Стало, конечно, холодно, и уже потому сделалось понятно, что силен.

Ну, а потом он явился, и Кларис хорошо на этот раз разглядела его в окно. Он был огромен. И жуток, но и нелеп.

Огромен — гипертрофированно мужественен, весь бугрящийся мышцами, — широкоплеч, увит проступающими венами и гол. Стоял в свете фонаря и луны — высился над испуганным забором, и между ног у него торчал нелепо и чужеродно член, налитый кровью. А вот лицо было пухлое, совершенно детское, расслабленное, чуть ли не слюнявое и этим резко контрастирующее с телом и в особенности — с эрегированным членом. И тёмные глазные впадины. Наверняка и глаз-то там на самом деле не было.

Внезапно весь напрягся, уперся всем телом в невидимый барьер и зарычал-завыл, глухо и единственным, но пробирающим до нутра звуком в разлитой тишине. Барьер заискрился, зазвенел.

Впервые Кларис потеряла уверенность в своей работе. Знала, что лучше неё и приятеля-венгра, мага высочайшей квалификации, никто бы барьер над её домом не сумел растянуть — а тянули они долго и старательно, почти месяц. И вот — испугалась, что всё рухнет. Глэдис охнула, на ощупь нашарила руку Кларис и вцепилась холодными пальцами.

Монстр давил, барьер искрил, и длилось всё целую вечность. Весь воздух стонал и фонарь погас.

Но барьер выдержал. Ярко, зло вспыхнул, а монстр обиженно заревел и схлопнулся в черноту кустов.

— Знаешь, что за тварь? — спросила Кларис. Глэдис мотнула головой — нет.

Тогда Кларис достала из кармана телефон и написала смс: “Приезжай завтра или когда сможешь, у меня проблема по твоей части”. Возжек (такой у него ник в Сети, имени она не спрашивала) — специалист, он точно разберётся.

Фонарь снова загорелся, сделалось привычно и обычно для тихой летней ночи — опять застрекотали сверчки, что-то тихо зашелестело.

Кларис почувствовала, что очень проголодалась. Вернулись к ужину, хотя салат в тарелке Глэдис остался почти нетронутой.

— Он уже приходил. Не только вчера, раньше тоже, — сказала она. — Но выглядел по-другому. Почти как человек. Совсем как человек, я почти поверила. Но у него были ледяные руки и дикие глаза, и я отказалась… его обслуживать. Испугалась. Он и человеком был страшный.

Кларис кинула. В монстрах она разбиралась мало, а ещё меньше — занятиях проституцией.

— И ничего не скажешь?

— А что я должна сказать?