Полет к солнцу - Михаил Девятаев

Солдаты подводят меня к телеге, запряженной двумя немецкими битюгами. Автоматы нацелены в мою спину. А куда бежать-то? Нога горит огнем. Левой досталось еще в первый год войны, а правой — нынче.

Солдаты поднимают меня и укладывают на телегу. «Дожил, Мишка, немцы грузят тебя, как мешок», — думаю я, пытаясь поудобнее устроиться.

Ящик телеги глубокий. Я подтягиваюсь на руках, осматриваюсь вокруг. Замечаю, что сопровождать меня будет один солдат, он же и ездовой. Ему выносят из столовой какие-то свертки. «Извозчик» усаживается впереди на перекладину телеги, положив у ног автомат. Лошади тронули.

Никого из наших людей не вижу, а хотелось хотя бы переброситься взглядом.

Вдруг из палатки выбежали девушки, те самые, в тех же полотняных белых вышитых сорочках. Кто они, я не знаю. Обе что-то держат перед собой в руках. Бегут вслед за телегой, вот-вот настигнут ее. «Скорее, девочки, скорее, пока не оглянулся солдат». Они уже близко, суют мне небольшой кувшин. Я хватаю его и жадно пью компот. Какой прекрасный напиток: кисловато-сладкий, пахучий. Кажется, ничего вкуснее не пил за всю жизнь. На дне вываренные ягоды. Высыпаю их в пригоршню, бросаю девушкам кувшин.

Впереди горькое, тяжелое путешествие.

Дорога извивается по лесу, бежит между деревьями и кустами. Здесь земля не просыхает. Колеса глубоко вязнут в грунте, телега переваливается на топких ухабах. Лошади тяжело сопят, взмахивают головами, отбиваясь от мух.

Солдат, немолодой, сутулый, что-то ест, а закончив трапезу, начинает наигрывать на губной гармошке какие-то песенки. Я приподнимаюсь на руках, продвигаюсь к нему, но он не обращает на меня никакого внимания.

Молниеносно возникает мысль: «Чем ударить солдата, чтобы не успел даже схватиться за автомат?» И за спиной словно выросли крылья. Сердце вот-вот выскочит из груди... «Убить солдата и на лошадях махнуть к линии фронта!» Солдата мне абсолютно не жаль, он — мой враг, везет меня в тыл на допросы и пытки. «Я могу добыть себе свободу ценой его жизни».

Какие только картины не рисовались в моем сознании за эти несколько минут, о чем только я не передумал, пока солдат наигрывал свои песенки. Но одних мечтаний для побега недостаточно. Наверно, именно поэтому эсэсовец и чувствует себя так спокойно, сидит, не оборачиваясь, ибо уверен, что в телеге нет никакого оружия, он видел, какие у меня руки.

Возвращается грустное сознание собственного бессилия. Становится еще тяжелее на душе. На этой лесной дороге я впервые подумал о побеге. И впервые поверил в него.

В густом лесу влажно, пахнет прелой листвой. Щебечут птицы... Вспоминаю лесок на львовщине, возле которого расположен наш аэродром. Как там было хорошо! Сколько прелести в том, что ты на свободе, среди друзей...

Нас догоняет легковая автомашина. Телега останавливается, автомобиль — тоже. Немцы, перебросившись несколькими словами, жестами показывают, чтобы я пересел в машину.

— Как это сделать? Сам я не могу, — говорю я. Видимо, меня поняли и стали помогать поскорее перебраться в автомобиль. Шофер погнал машину очень быстро. Куда он так торопится? Почему?

* * *

Село. Одинокие хаты среди деревьев. Машина остановилась около небольшого домика. Оттуда вышел солдат с автоматом, сел к нам, и мы поехали к огромному сараю. Солдат помог мне выйти из машины. Я почувствовал удушливый смрад, от которого закружилась голова. Стены сарая кирпичные, толстые, двери кованые. Похоже, что этот каменный дом служит местом заключения пленных. Я один из них и единственный заключенный.

Перед дверью вышагивает часовой. Он не прислушивается к тому, что происходит в сарае, не следит за мной, а развлекается, так же как и мой первый возница, губной гармошкой. Я жду: не идут ли за мной, не несут ли чего-нибудь поесть...

Кажется, недалеко отвезли меня от линии фронта, а здесь совсем тихо. Я не привык к такой тишине. Лучше бы грохотала артиллерия и рвались бомбы.

Мысли, мысли...

Что будет?

Ответа не нахожу. Остается одно — думать о прошлом. А оно сейчас особенно дорого...

Первая боевая тревога на рассвете в июне 1941 года, бои, ранение... Теперь это не кажется таким страшным, как было тогда. В памяти оживают имена живущих и уже погибших товарищей, дни фронтовой жизни.

Я лежал на соломе, смотрел в маленькое окошко на белые высокие вечерние облака и мысленно возвращался в свое прошлое. Приятно было анализировать обстоятельства, требовавшие от меня решимости, мужества, верности своему долгу, и надеяться на хороший исход в будущем.

Стараюсь восстанавливать все в деталях и даже мелкие подробности кажутся значимыми, я их вижу в новом свете. Сейчас они для меня необходимы, как больному лекарство, и я их воспроизвожу в памяти.

Вечерние облака

Я ничего не забыл, и пока со мной мое прошлое, мои друзья, — не страшны мне тюрьмы, допросы, истязания. Ведь каждый день, каждый боевой вылет оставляли во мне частицу мужества. И лежа в сарае, я был в полете, парил над родной страной. Навстречу шли тучи, земля проплывала под крыльями самолета. Эпизоды, люди живут в моей памяти, приветливо возникают словно ориентиры, когда возвращаешься после нелегкого боя на свою базу.

Я вспомнил нашего полкового комиссара, с сединой на висках. Перед ним сидели и лежали на теплой земле летчики и внимательно слушали его. Он стоял на зеленой траве, в тени ветвистого дерева и говорил:

— Вы люди молодые, на свете прожили еще мало. Я старше вас и позволю себе дать вам совет: пересмотрите свои личные вещи, и без чего сможете обойтись — отошлите домой. Еще раз проверьте себя, готовы ли пойти в бой!

Вокруг благоухали цветы, дышала свежестью весна, а комиссар говорил о том, что в Западной Европе идет война — горят дома, умирают в концлагерях люди.

Наступила тишина, и все услышали, как зашелестели от дуновения ветерка листья.

Редко чьи слова берет с собой человек надолго. Я вспомнил комиссара в удушливом каменном мешке. Этой ночью, которая окутала суровым мраком сарай, мне необходимы были люди, жившие во мне вместе со сказанными ими словами, с их поступками. Я припоминал образы друзей, и они среди ночи будто шли ко мне. Я был твердо убежден, что мои товарищи, с которыми летал, ничего плохого обо мне не подумают.

Захар Плотников воевал в Испании и на Халхин-Голе, награжден двумя орденами Красного Знамени. По капле перелился его опыт в меня. Все, что делал он в эскадрилье, было для нас, молодых тогда летчиков, образцом. Перед самой войной, когда мы ежедневно тренировались в полетах, стреляли, нашу эскадрилью сплотил в монолит Захар.

За полгода до войны он пришел в эскадрилью командиром звена. Спустя некоторое время стал командиром эскадрильи. В первые боевые вылеты он брал с собой меня.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});