Осколки (СИ) - Ангел Ксения

– Подойди.

Берта послушно приблизилась, на ее лице застыла восковая маска смирения. Когда она научилась их носить? Сверр не помнил. Подражая матери, Берта прекрасно умела изобразить именно то, что хотели видеть окружающие. И научилась извлекать из этого выгоду.

Сейчас девочка играла обиженного ребенка, и Сверр с неудовольствием подметил, что эта роль ей не к лицу.

Узкая ладонь ее была холодной и влажной. Быть может, Берта не врала, и действительно напугана. Сверр давно уверился, что болезнь отступила, но что, если он ошибся? Тильда предупреждала, что ритуалы, заговоры и отвары не способны обуздать темную сторону души их ребенка, но он отмахнулся, как отмахивался не единожды, списывая тревоги Тильды на женские капризы.

Он поймал взгляд дочери – прямой и пытливый.

– Как часто они говорят с тобой?

Берта пожала плечами.

– Иногда.

– Когда началось?

– В ночь Санборна. Едва погасили огни.

Сверр выругался про себя. Следовало это предусмотреть – сложно сдержать духов в ночь Санборна, и ему нужно было лучше следить за дочерью, особенно учитывая особенности ее… дара.

Это началось, когда Берте было четыре. Ночные кошмары, крики, пугающие пророчества, которые всегда сбывались. Тени шептали девочке на ухо, предрекали страшные смерти слугам и воинам Кэтленда, которые затем действительно погибали. Сверр лично поднял двоих, чтобы расспросить, и не нашел ни одного доказательства вмешательства Берты. Причины смерти – все, как одна, – выглядели вполне естественно: болезнь, несчастный случай, гибель в ходе пьяной драки.

Однако людям было плевать на доказательства. Некоторые подданные дома Мореллов так и не признали Сверра главой дома. Несмотря на видимую покорность, они все еще хранили верность памяти его отца, не признавая за бастардом права подчинять источник. Гибель единокровного брата не сыграло в его пользу, особенно если учесть, что в смерти Даррела все обвиняли именно Сверра. Он никогда не считал нужным кого-то переубеждать, полагаясь на право сильного, ведь все эти годы ему удавалось удерживать род и питать источник магией. Однако после того, как болезнь Берты рисковала навлечь на их семью гнев подданных, Сверр все же решился созвать совет рода.

Тридцать магов дома Морелл из пятидесяти двух проголосовали за изгнание из тела девочки веллового духа. Тильда лично проводила ритуал под присмотром троих старейшин. Берта в ту ночь чуть не погибла, а на нежной коже ее щеки осталось уродливое черное пятно в виде нетопыриного крыла. Старейшины в один голос утверждали, что это цена, которую пришлось заплатить за спокойную жизнь рода.

С тех пор духи не шептали юной леди Морелл. До ночи Санборна этой зимой.

– Они говорят, что мир скоро треснет по швам, – спокойным голосом продолжала Берта. – Расколется.

Она вздохнула и, кажется, совершенно потеряла интерес к беседе. Сверра всегда немного пугали эти резкие перемены в поведении дочери. Как и сумбурные пророчества, так похожие на безумные теории некоторых трусливых членов Капитула. Возможно, совсем не духи нашептывали это юной Берте? Неужели в прошлый визит Атмунда кто-то из сумасшедших фанатиков успел забить голову его дочери этим бредом? Нужно будет обсудить эту проблему с главой Капитула, и как можно скорее.

Берта посмотрела на осколок, лежащий на столе.

– Я бы хотела увидеть, как все происходит. Как вы приручаете… это.

– Магия – не дикий зверь, юная леди, – назидательно поправил Сверр. – Это стихия. Ее нельзя приручить, можно лишь позволить ей действовать твоими руками. А это, – он кивнул на осколок, – нечто древнее и опасное, опаснее всего, чего ты когда-либо касалась. Но ты права, мне пора научить тебя основам. Завтра на закате мы спустимся к источнику, и я покажу тебе, как перенаправлять его потоки.

– Это скучно… – расстроенно протянула девочка, но, натолкнувшись на строгий взгляд отца, кротко кивнула: – Как вам будет угодно, милорд.

– А теперь ступай, у меня много дел. Обещаю, завтра я найду для тебя время.

Он погладил ее по щеке – той самой, на которой расцвел темный след необузданной магии. Без него девочка становилась похожей на обычного ребенка. Возможно, именно поэтому Тильда постоянно пыталась замаскировать пятно толстым слоем белил?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Правда-правда? – совсем по-детски воодушевилась Берта и порывисто его обняла, заглядывая в лицо, и ее темные глаза блеснули надеждой. Сверр кивнул, прощая дочери этот совершенно недостойный леди порыв.

– Клянусь.

С каждым разом ложь все больше горчила на языке. Но кто знает, быть может, если выйдет быстро закончить с накопителем, удастся немного поспать и к вечеру выделить пару часов для прогулки к источнику. И немного сил на манипуляцию с потоками. А после позволить себе небольшую конную прогулку к морю. Для маленькой девочки Берта уже довольно прилично сидела в седле и управляла лошадью. Животные ее любили. В отличие от людей, которые так и не смогли простить девочке череду необъяснимых смертей.

Его дочь была изгоем, таким же, каким был он сам в детстве. Но Сверр отлично знал, что даже изгои способны подняться очень высоко. И заставить недругов покориться. Он сам прошел этот путь и покажет его Берте.

После. Когда закончит с делом.

Осколок на столе с ним соглашался. Он приковывал взгляд, манил заключенной в него силой, сулил исполнение желаний, даже тех, в которых Сверр не признавался сам себе. Сверр с детства уяснил, что истинные желания имеют очень мало общего с долгом, а порой и действуют ему вопреки. Потому привык от желаний отказываться. Однако… Сорок шестой осколок. И торжество, поднимающееся откуда-то из глубин души Сверра.

Теперь ему есть, чем заплатить за единственную малость, в которой много лет назад ему было отказано. Только вот сейчас он попросит не малость – он выторгует все. И возьмет то, что причитается ему по праву.

На лице против воли расцвела кривая усмешка, в которой злорадства было немного больше, чем предвкушения. Дождавшись, когда шаги Берты стихнут, а дверь лаборатории закроется, Сверр полоснул лезвием по испещренному шрамами запястью, и несколько густых капель крови упало на древний артефакт.

Осколок принял кровь с благодарностью. Изголодавшийся, он поглощал что ее, что силу, которой Сверр щедро делился. Силы у него всегда было достаточно – в детстве духи обделили его семьей, но магии плеснули с избытком. Магии хватило, чтобы получить титул и фамильный замок, а также напитать источник и удержать род от падения, неминуемо грозившего Мореллам после смерти законного наследника.

Сила осколка послушно откликнулась, потянулась к тому, кто сможет обуздать темную магию и слепить из частей то единое, что много лет назад было расколото на части.

Грани накопителя затрещали, впуская в себя древнюю силу. На секунду Сверру показалось, что стенки не выдержат, контур треснет, и ему не удастся удержать стихию, но сила, которую Сверр уже считал живым существом, подчинилась, ослабляя поток, послушно вливаясь в накопитель тонкой струйкой. Она будто знала, что именно Сверр скоро выпустит ее в мир.

Он облегченно выдохнул, усиливая контроль, одновременно питая контур и делясь магией с осколком. Закон жизни: чтобы получить что-то значимое, нужно что-то значимое отдать. Сверру было не жалко, он давно уже полностью посвятил себя делу, отдаляясь от рода и семьи.

Кровь текла. Пламя свечи покачивалось. Обломок артефакта накалился, обжигая пальцы.

До утра он закончит. А дальше… Дальше у него есть план.

Сила осколка лизнула пальцы, подбадривая.

Сверр не заметил, как с верхней ступени лестницы за ним наблюдали. Девочка сидела тихо как мышь, на ее бледной щеке цвел отголосок ритуала, а темные глаза блестели предвкушением. Ее кровь стекала с узкого запястья и впитывалась в камень ступеней, откликаясь на зов чего-то старого, такого же древнего, как мир.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Берта завороженно вздохнула. Она видела то, что отцу было неподвластно. Она всегда видела это. Знала.

Скоро все случится. Скоро все будет так, как должно.