Был настоящим трубачом - Юрий Яковлев

Этими словами город напутствовал уходящих на фронт.

На одном из орудийных передков, рядом с грузным белобрысым красноармейцем, сидел смуглолицый мальчик в серой курточке и такой же кепке. Маленькие ровные брови высоко взлетали над глазами. Сами же глаза были задумчивыми и серьезными, как у взрослого человека. Когда же мальчик улыбался, глаза его оживлялись и в них загоралось что-то озорное.

Это был Котя.

Перед началом марша командир полка сам привел его к запряженному шестеркой лошадей орудию. Здесь, на передке, восседал немолодой боец в фуражке, надвинутой на самые глаза. Гимнастерка и шаровары сидели на нем в обтяжку. Казалось, сделай он неловкое движение и обмундирование затрещит по швам.

– Принимай в расчет бойца! – сказал командир артиллеристу. – Головой отвечаешь!

Вместо ответа боец приложил руку к козырьку и, как показалось Коте, не обратил на него никакого внимания.

Мальчик забрался на передок и сел рядом с неразговорчивым бойцом.

Раздалась команда «Арш!», заиграл оркестр. Полк тронулся.

Первое время Котя и его спутник ехали молча. Мальчик жалел, что ему попался такой угрюмый спутник. Неожиданно красноармеец, не поворачивая головы, спросил:

– Ты тоже артист?

– Артист, – ответил Котя.

– На голове стоять можешь?

– Не-ет.

– А шпаги глотать умеешь?

– Не пробовал.

– Что же ты умеешь делать? – разочарованно спросил боец.

Котя слегка подался вперед и заглянул ему в лицо.

– Я играю в спектакле. Сперва подношу патроны, а потом погибаю.

Боец долго молчал, обдумывал. Наконец со вздохом произнес:

– Как солдат. Сперва подносит патроны, а потом погибает.

– А я еще стихи сочиняю, – доверительно сообщил артиллеристу Котя. – Не верите? Честное благородное!

И, не дожидаясь, как боец отнесется к этому сообщению, продекламировал:

Возле цирка на ФонтанкеПродавал мужик баранки.А баранки были с маком,Отдал их мужик собакам.

Красноармеец опустил поводья, с нескрываемым любопытством посмотрел на Котю, протянул ему руку.

– Яшечкин, – представился он.

– Котя, – ответил мальчик. Так они познакомились.

– А вы наводчик? – спросил Котя.

– Замковой, – через некоторое время ответил артиллерист.

– Пушку на замок запираете?

– Не пушку, а снаряд… Засылаю снаряд в патронник, закрываю орудийный замок.

– А ключ от замка где храните?

Яшечкин недовольно покосился на мальчика.

– Это амбарный замок запирают на ключ, – сказал он и снова надолго замолчал.

В вышине раздался протяжный дробный треск. Из-за леса вылетел аэроплан. Он летел так низко над землей, что его гул заглушал все звуки движущегося артиллерийского полка. На широких двухэтажных крыльях горели красные звезды. От пролетающего аэроплана над колонной просвистел ветер и тень крыльев скользнула по траве. Котя привстал, чтобы лучше разглядеть военлета, который перегнулся через борт кабины, но сильная рука Яшечкина вернула его на место.

– Не балуй. Свалишься на землю.

Обогнав колонну, аэроплан удалился в сторону фронта, а Котя провожал его округлившимися глазами. И губы его сами по себе уже шептали строчки будущего стихотворения:

Смелый красный авиаторВ бой ведет аэроплан.

На войне все неожиданно меняется. Обыкновенная изба может превратиться в штаб полка; школа может стать полевым лазаретом; площадь – огневой позицией для орудий, а колокольня – наблюдательным пунктом.

Так пригородный вокзал неожиданно превратился в театр. На месте, где обычно висело расписание поездов, появился большой плакат:

Героический рабочий театр.«ЗНАМЯ РЕВОЛЮЦИИ»,драма в двух действиях, пяти картинах.Начало в семь часов вечера.Билеты не продаются.Заплатим за билеты Юденичу – пулями и снарядами.

4

Перрон вокзала, превращенный в театральную площадь, заполнили красноармейцы, идущие на спектакль. Они шли с оружием, потому что когда рядом враг, то даже в театре нельзя расставаться с винтовкой.

Два бойца прикатили пулемет. Дежурный – розо волицый красноармеец с рыжим чубом – преградил им путь:

– С пулеметом нельзя!

– Куда же мы его денем? Мы за пулемет в ответе! – говорил один из пулеметчиков, оттирая дежурного плечом.

– С винтовками можно, а с пулеметом нельзя?! – поддерживал товарища второй пулеметчик.

– Вы еще тачанку прикатите! – не сдавался дежурный.

Образовалась толпа. Задние кричали:

– Проходите! Эй, пулемет, двигай!

В это время на перроне ударили в колокол. Но это не был сигнал к отправлению поезда. Удар колокола означал первый театральный звонок. Какой-то сугубо штатский старичок, неизвестно как очутившийся на станции, спросил дежурного:

– Поезд отправляется?

– Спектакль начинается, – ответил дежурный.

Старичок долго смотрел на него, растерянно моргая, потом оглянулся и увидел, что у перрона стоит бронепоезд.

– Спектакль начинается, – пробормотал старичок и вдруг пустился бежать.

Помещение вокзальной кассы было превращено в гримерную. Перед единственным зеркалом, принесенным из буфета, гримировались все сразу. Каждый старался протиснуться вперед, чтобы вместо щеки не попасть палочкой грима в нос. Получалось забавное зрелище: в одном зеркале множество лиц.

Тем временем Котя сидел на круглой табуреточке кассира и лихо стучал компостером.

– Вам куда билет? В Рязань или в Париж? – спросил он маму, которая кончила гримироваться и подошла к сыну.

Мама задумчиво посмотрела на Котю и сказала:

– Мне билет до станции, где люди не стреляют в людей. Где много хлеба…

– И сливочного мороженого, – добавил Котя.

– И где дети ходят в школу, а артисты выступают в театрах и в антрактах пьют чай с пирожными…

Котя задумался. Потом взял картонный билетик, сунул его в щель компостера и с силой нажал рычаг.

– Вот билет до станции «Победа революции».

А в зале ожидания вокзала, превращенном в зрительный зал, уже было полно народу. Красноармейцы сидели на полу, не выпуская из рук винтовок. И над их головами как бы вырос невысокий винтовочный лесок. Они курили, отчего над залом плыло устойчивое голубоватое облачко махорочного дыма.

На большом полотне, прибитом к стене, была изображена горящая тюрьма Бастилия. И казалось, синеватый дым плыл над залом ожидания не от многочисленных цигарок, а от пожара, изображенного на полотне На перроне снова ударил колокол. И перед публикой появился Николай Леонидович.

На нем была свободная белая рубаха с широкими рукавами, синие шаровары и красный пояс, за который были заткнуты два старинных пистолета. В руке же он держал обычную винтовку, взятую напрокат у кого-то из красноармейцев.

– Товарищи! – сказал Николай Леонидович. – Рядом гремят пушки Юденича. Но мы, артисты Героического рабочего театра, не прекращаем своих спектаклей. Ударим по Юденичу пролетарским искусством!

В зале захлопали в ладоши и закричали «ура!» Штыки закачались.

– Сейчас мы покажем вам спектакль из времен французской революции. Автор драмы… я.

Николай Леонидович смущенно посмотрел на зрителей и поклонился. Кто-то крикнул:

– Браво автору!

Но папа поднял руку. И зал притих.

– В этой драме восставшие санкюлоты, то есть пролетарии, штурмуют тюрьму Бастилию. Итак, начинаем спектакль!

Ударил колокол. И артисты вышли на сцену. Собственно сцены не было. Была небольшая площадка, перед которой лежала перевернутая вверх ножками скамейка, изображающая баррикаду. Николай Леонидович исполнял роль командира, а Ксаночка, Котина мама, роль женщины-бойца. Бывший артист императорских театров, любитель супа «карие глазки», был бомбардиром, то есть артиллеристом.

Спектакль начался.

Командир. Мы ждем подкрепленья.Победа за нами!Пусть мальчик подниметТрехцветное знамя!

Женщина-боец. Как можно ребенкаПодставить под пули?Не дремлют стрелкиКороля в карауле.

Командир. Пусть знамя народаНад улицей реет.В ребенка стрелятьИ король не посмеет!

Бомбардир. Эй, маленький Пьер,Подходи к баррикадеИ знамя держи,Как солдат на параде.

Командир. На гребень забратьсяЕму помогите!

Бомбардир. Смотрите,Он держится смело, смотрите!

Командир. – Ударьте, ребята,По лбам барабанов.

Все. Республике – слава!На плаху – тиранов!

Гремели барабаны. Котя – Пьер стоял на перевернутой скамейке-баррикаде и изо всех сил размахивал трехцветным французским знаменем. А в зале кричали «ура!» и подбрасывали фуражки с алыми звездочками. В это время где-то за окнами раздался взрыв и стекла в зале ожидания мелко зазвенели.

Зрители решили, что так надо по спектаклю, и продолжали хлопать и кричать «ура».