Самолет без нее - Мишель Бюсси

Палец на спусковом крючке напрягся.

23.58.

Детектив скользнул опустевшим взглядом по газетной странице. Черные строчки расплывались перед глазами. Пуля, не встретив ни малейшего сопротивления, легко пробьет висок. Одно движение пальца, всего на пару миллиметров… Он сфокусировал взгляд на вечности, и пятна типографской краски обрели четкость, как будто кто-то подкрутил объектив фотокамеры. В последний раз посмотреть на мир через это окно, пока все не потонуло в смертном тумане.

Палец. Спусковой крючок.

Широко открытые глаза.

Неожиданно Гран-Дюк вздрогнул всем телом, словно от удара электрического тока.

«Случилось невероятное! Он узнал правду!»

Палец медленно сполз со спускового крючка.

Вначале Гран-Дюк решил, что ему почудилось. Глюк. Защитная реакция мозга перед лицом неминуемой смерти.

Но нет!

То, что увидели его глаза на газетной странице, было абсолютно реальным. Бумага пожелтела, и краски выцвели, но никаких сомнений у него не оставалось.

«Вот оно, решение загадки».

Голова работала с поразительной ясностью. За все эти годы он расследовал десятки, сотни версий, но лишь теперь ему удалось ухватиться за кончик нити. Надо только потянуть за нее, и клубок распутается с пугающей простотой.

Истина оказалась очевидной.

Он опустил оружие. Из горла помимо воли вырвался идиотский смешок.

Он посмотрел на часы.

23.59.

Ему все еще не верилось, что это случилось. Руки тряслись. От затылка по позвоночнику прокатилась волна дрожи.

Он нашел разгадку!

Она с самого начала была здесь, на первой странице газеты. И терпеливо ждала своего часа. Потому что восемнадцать лет назад никто не сумел бы ее распознать. Все читали и перечитывали эту газету, вглядывались в детали и изучали подробности, но… Ни в 1980 году, ни в последующие годы догадаться о том, что ключ к тайне спрятан здесь, было попросту невозможно.

Решение лежало на поверхности. Но, чтобы наткнуться на него, необходимо было выполнить одно условие.

Одно-единственное. Совершенно безумное.

Взять в руки газету восемнадцать лет спустя.

2

2 октября 1998 г., 8.27.

«Кто же они друг другу, эта парочка? Влюбленные или брат с сестрой?»

Этот вопрос вот уже почти месяц терзал Мариам — хозяйку бара «Ленин», расположенного на перекрестке Сталинградского проспекта и улицы Свободы, в нескольких метрах от входа в университет Париж-VIII-Венсен-Сен-Дени. Бар в ранний утренний час пустовал на три четверти, и Мариам пользовалась моментом, чтобы ровно расставить столы и стулья.

Парочка сидела на своем обычном месте в глубине зала, возле окна, за маленьким столиком на двоих. Они держались за руки и смотрели друг другу в глаза. У обоих — голубые.

Любовники?

Друзья?

Брат с сестрой?

Мариам вздохнула. Ее раздражала неопределенность. В большинстве случаев она могла довольно точно сказать, кто с кем из ее студентов крутит любовь. Она задвигалась быстрее. Надо еще протереть столы и хорошо бы подмести. Через несколько минут со станции «Сен-Дени-Университет» — конечной на 13-й линии метро — хлынет толпа спешащих, взбудораженных и уже усталых студентов… Станция открылась всего четыре месяца назад, но за это короткое время совершенно преобразила квартал. Университет в Сен-Дени теперь напрямую связан с центром Парижа.

Мариам быстро расставила вокруг столов дополнительные стулья. Среди тысяч прилежных и озабоченных учебой студентов немалую долю составляли те, кто перед лекциями обязательно заглянет в «Ленин» — выпить чашку кофе и спокойно выкурить сигарету, оттягивая минуту, когда надо будет тащиться в аудиторию. «Подумаешь, опоздаю немного… А может, вообще прогулять?» Мариам привыкла к тому, что без четверти девять в ее заведении начинается столпотворение. У нее на глазах университет Париж-VIII-Венсен-Сен-Дени, знаменитый своими гуманитарными факультетами и бунтарскими настроениями, превращался в заурядный вуз на городской окраине. Нынешняя профессура воротила нос от Парижа-VIII — им подавай Сорбонну, в крайнем случае Жюсьё…[1] Пока здесь не было метро, преподавателям приходилось ходить через квартал Сен-Дени и тем самым более или менее проникаться атмосферой этого района. Но теперь все иначе. Едва покинув здание университета, они ныряют под землю, садятся на поезд 13-й линии и — вперед, к столичной культуре, библиотекам, лабораториям, министерствам и прочим прекрасным вещам…

Мариам повернулась к стойке за губкой и исподтишка покосилась на парочку, которая не давала ей покоя, — красивую белокурую девушку и явно робеющего в ее присутствии здоровяка-парня.

Нет, они ей все нервы вымотают. Она уже ни о чем другом думать не может.

Кто они друг другу?

Мариам ничего не понимала в системе высшего образования: все эти зачеты, модули, забастовки ни о чем ей не говорили, но она как никто знала, что такое перемена. Она никогда не читала работ Робера Кастеля, Жиля Делёза, Мишеля Фуко, Жака Лакана и прочих звезд Парижа-VIII, может, пару раз видела кое-кого из них у себя в баре или на площадке возле университета, но считала себя крупным специалистом в психологии, социологии и философии, правда, в достаточно узкой области, касающейся студентов и их взаимоотношений. Среди завсегдатаев бара у нее были свои любимчики, и она, как хлопотливая наседка, опекала их, а влюбленным раздавала советы, ничем не уступавшие рекомендациям лучших профессионалов.

Мариам еще раз посмотрела на парочку возле окна. Несмотря на весь ее опыт, несмотря на всю ее интуицию эти двое оставались для нее загадкой.

Эмили и Марк.

Она злилась, что не может с ними разобраться.

Робкие любовники или родственники?

Тайна, покрытая мраком. Мариам так и не пришла ни к какому мнению. Что-то с ними было не так. Вроде похожи, но в то же время совершенно разные. Как их зовут, Мариам знала, — она помнила по именам всех постоянных посетителей.

Парень, Марк, учился в Париже-VIII уже два года и был в «Ленине» частым гостем. Высокий, пожалуй, симпатичный, но какой-то слишком правильный, что ли… Этакий лохматый «маленький принц», чересчур мечтательный и малость неуклюжий; похож на вечного первокурсника, не знающего правил и постоянно попадающего впросак; явный провинциал, к тому же небогатый — одевается чуть старомодно, видно, на крутые шмотки денег нет… В учебе тоже серединка на половинку. Насколько она поняла из разговоров, Марк учился на юридическом факультете и изучал европейское право. Все эти два года вел себя спокойно, больше слушал, чем говорил. Теперь Мариам знала, почему.

Он ждал ее. Свою Эмили.

Она поступила в этом году, в сентябре. Значит, она года на два-три моложе его.

Кое-что общее в них было. Например, слегка просторечный выговор. Мариам затруднялась определить его происхождение, но то, что оба говорили одинаково, отметила сходу. Между тем с Эмили этот выговор не монтировался совершенно, как, впрочем, и имя — слишком простое и распространенное: Эмили. У Эмили были светлые волосы, как и у Марка, и голубые глаза — тоже как у Марка. Какие-то черты сходства между ними, бесспорно, имелись, но… Насколько неловким, простоватым, зажатым в каждом своем жесте выглядел Марк, настолько же Эмили казалась раскрепощенной и наделенной каким-то неуловимым аристократизмом, проглядывавшим в горделивой посадке головы и врожденной грации движений, которая передается по наследству от долгой череды благородных предков и достигается воспитанием в особой, привилегированной среде… Возможно, в каком-нибудь другом, знаменитом университете вроде Эколь Нормаль Сюперьёр или на великосветском приеме девушек с аурой, подобной той, что окружала Эмили, полным-полно, но здесь, в квартале Сен-Дени, она явно выбивалась из общей массы.

Еще одна загадка была связана с деньгами. Уровень жизни Эмили не имел ничего общего с тем, что мог себе позволить Марк. Мариам умела с одного взгляда определить, где и почем куплены тряпки, в которых ходят ее студенты, — в «Н&М» или в «Заре», у «Дженнифер» или у «Ив Сен-Лорана»…

До «Ив Сен-Лорана» Эмили, похоже, не дотягивала, но совсем чуть-чуть. Ее одежда отличалась простотой и элегантностью: оранжевая шелковая блузка и черная, асимметричного покроя юбка стоили, надо думать, небольшого состояния. Вывод: даже если Эмили и Марк родились и жили в одном и том же городе, они принадлежали к разным кругам общества.

При этом они были неразлучны.

Между ними существовала неподдельная близость — за месяц-другой совместной учебы такая просто не успевает сложиться. Они производили впечатление людей, знакомых с детства. Эта близость проскальзывала в тысяче мелких, привычных до автоматизма знаков внимания, какие Марк оказывал Эмили, — достаточно было посмотреть, как он касается рукой ее плеча, как отодвигает для нее стул, как придерживает перед ней дверь или наполняет ее бокал…