Сумасшествие - Оксана Шапеева

дыхании двух стихий —

Через время она непременно совсем сгорит,

В день, когда голоса наши станут

тихи.

/Сентябрь 2019/

Гора

Дай горбатым горам язык

Равнодушия – ровный тон.

Я из хрипа его возник

И пою теперь в унисон.

Дай горбатым горам печаль

С ароматом «имбирь-тимьян»…

Мое сердце – огонь и сталь,

Только вылеплено из ран.

Расплесни по вселенной свет,

Чтоб гореть как в последний миг

Среди этих пустых планет.

Дай горбатым горам язык…

/01.03 – 02.03.2019/

Объектив

Феврали обнажают душу мою на треть,

Остальное клокочет вымученным, пустым.

На исходе бы сил безумием прогореть

И спокойствие вместо хаоса обрести.

А врачи говорят: "Вам стресса бы избегать,

Просыпаясь с собой в гармонии и любви…"

Только город седой накрывают опять снега,

Сигаретным угаром душу мою обвив.

Исступление боли выжженной немоты

Скоро будет моим приютом в одной из книг.

Помещается вся вселенная в объектив,

Ну а мы все, как сон в ней, вспыхиваем на миг.

А когда на рассвете душу приду латать

На прозрачный и лёгкий звук городских гитар,

Непременно из боли вырасту, и тогда

Это станет мой самый лучший на свете дар.

/14.02.19/

***

Когда стихам уже невмочь,

ложится ночь

на плечи

запахом травы, дождя и леса,

и забываются все выдумки прогресса.

Когда легко, для суеты совсем нет места, и мир весь

существует

не спеша,

хоть кажется и не имеет веса

моя душа.

Когда словами не спасти…

Меня прости.

Я не умею быть покладистой, степенной,

когда внутри моря о камни бьются пеной,

не заменяя горечь выдохом вселенной.

Так словно

остаётся

только дым

в конце, когда во мраке постепенном

смеёмся мы.

/17.08.2018/

Мне всё время кажется

Мне всё время кажется:

вот закончу эту нелепую чепуху,

еще полдробинки – и вот, выброшу всю труху,

выберусь из темноты, наконец,

оживу

и начну

делать что-то серьезнее и умнее,

настолько умнее, будто всю жизнь умею;

вся без ошибок, что где-то там аплодируют наверху —

вот, мол, горжусь, горжусь и мешать не смею.

Мне всё время кажется:

вот закончится этот прегнусный круг,

и я выеду на прямую, глаза от радости чуть прищурив;

солнце так ослепляет,

что столько света не происходит от чьих-то рук,

а тебя обнимают, что и слов не сыщешь

во всей русской литературе,

что мир начинает тихо рассеиваться вокруг,

делая

незыблемым

время,

словно хаос во мне иссяк,

и ты уже понимаешь, что счастлив всяк,

кто отпустил и принял себя и мрак

свой, а рассвет горит и вовсю раскурен,

только тебе плевать, ты всё думаешь: да

и повезло же мне несусветной дуре,

настолько,

что в нашей вымышленной вселенной

почти никогда не бывает тепло

вот так.

/17.08.2018/

***

Боль – едва ли голос в ночи, что совсем непрост,

Вторит язвой на сердце, шепотом у волос,

Возле горла печёт, расставляя по вертелам

Мою память разбавленной горечью пополам.

Боль живёт под моею крышей. Её сосед

Не упрям, а всего лишь вымучен, груб и сед,

То ли крик, что уже от боли совсем охрип,

То ли вовсе одна немота, а в кавычках грипп.

Не берёт их микстур известных лихая смесь.

Я – не волк и не мул. Я – город, который здесь

Под туманами исчезает, и все края

Размываются, будто нет их, почти как я.

/10.06.2018/

Крик

Внутри у меня не вата, не горный лёд,

А сердце мое живое, с тобой поёт.

Но холоден я оттого, что во мне возник

Необтесанный, угловатый, безумный крик.

И хуже его потрепанных грубых рук,

Что душат ночами, не выгорев и к утру, —

Нет ничего, разве только его пустота,

Что остаётся во тьме одного листа.

А ты говоришь, мол, свет это и покой,

Словно под синью небо течёт рекой,

Мол, я – рассвет, высота и лесной родник,

Пробивающийся из земных откровений книг.

И пусть города постепенно съедают смог,

Я всё еще тот, кто не более, чем он смог

Сделать, воздвигнуть из пепла. Да, всё вода…

Но как ты смогла пронести это через года, —

То, что в одном дыхании кораблей

Живёт, излучая свет и меня сильней

Делая… Счастье случается, как прибой.

Крик исчезает с тобой. Я – живой.

/Февраль 2018/

Ночное небо

С обожанием вглядываться

в ночное небо,

тебя ища, а, вернее, в сгустках

сбившихся звёзд одного плаща

твои очертания,

словно тлеющие угольки

в рукавах узких

одной Вселенной.

А звёзды молчат, но требуют:

«Посмотри на меня, обними

взглядом многоэтажек!»

И жгут в тени

всех,

и меня

даже.

/23.11.2017/

***

Вот он, мир, не вокруг, а внутри нас.

Шумит непокорным городом, шинами на асфальте.

Когда-нибудь мы ему скажем: «Ну, всё, отстаньте!

Отдайте меня пустыне! Я – просто примус».

Но мы ещё не достигли черты той, разве

что к осени учащаются перебои

со светом, теплом, водой, и

по трубам боли, чистейшей горячей боли

кубы´.

Мы становимся

заносчивы и грубы.

Я бы не выбралась/выбрала/выжила/вышла

из этой осенней толщи, где «гнить и плакать»,

где мы – вообще не море, а грязь и слякоть,

растекшаяся, не нужная никому.

В дыму.

Я бы не выбралась, город во мне погас ли,

просто разбился ли, обледенел совсем, но

я не сражаюсь, когда все моря погасли;

не отогреть, холодный полярный круг.

Ведь сколько себя ни строй, это всё системно,

и море живёт, пока его берегут

от вьюг.

Так не выпускай же

меня никогда

из рук.

/6.11.2017/

Одиночество

Со мной всегда моё одиночество.

Оно не кончится.

Не выгорит на солнце, не выселится

в другое пристанище, дом ища:

«Вот, мол, душа,

а там край, бездна,

маленькая такая виселица,

словом, не чудо ли…» —

скажет моё одиночество, трепеща.

И уйдёт.

Только оно – не статус, не содержимое,

не приговор/проклятие на устах.

Оно верещит, мол, руки скорей развяжи мои.

Я – его страх.

Вот же какая шутка судьбы-разведчицы:

что солонее, намертво припаять.

Одиночество же ничем никогда не лечится.

Это признак и качество голоса бытия.

Я