Англо-русская распря - Сергей Южаков

Но если это, так сказать, – формула восточного кризиса, то осуществление её в разных странах весьма различно. Так, в Японии старая культура, войдя в общение с европейскою, нашла в себе достаточно жизненности для того, чтобы самой начать над собою работу пересоздания. Эта работа уже совершена русскою культурою, отклонённою татарщиною от европейского типа к развитию по восточному типу и только в XVII ст. начавшею внутреннюю работу переформирования. В других странах, наряду с господствующею расою, преданною восточной культуре, существуют подвластные племена, склонные к прогрессу, и освобождением которых и совершается процесс возрождения Востока (пример – Европейская Турция). Наконец, в третьих странах новая европейская культура насаждается европейскими (т. е. английскими, французскими или русскими) завоевателями. Таковы процессы восточной истории, конечное значение которых одно и то же: приобщение Востока к западной культуре.

Но это конец концов. Начало же и середина отделены от него ещё целым морем человеческой крови и слёз. Россия и Англия с двух сторон нанесли и каждодневно наносят тяжкие удары старому восточному миру; с двух сторон они начали работу пересоздания восточной культуры по новому, более высокому типу, но конечно работа эта ими начата не ради Востока и вовсе не в его интересах. Собственная тысячелетняя история привела их к этой задаче и, приведя к ней, поставила не рядом для общего дела, а лицом к лицу для взаимной помехи.

Но как это случилось, и каким путём Россия и Англия силою исторической логики были приведены к задаче разрешения восточного кризиса?

Англия на Востоке

Коммерческие отношения Востока и Запада прежде и ныне. – Значение Востока для Англии. – Индия. – Рынки. – Сущность английских интересов на Востоке.

В прошлой главе я старался показать, в чём сущность восточного кризиса. Болезнь всего Востока от Китая до Турции – смерть восточных культур, разложение восточных политических сил, вырождение господствующих рас; болезнь эта периодически и неизменно повторяется в разных странах Востока во всё многотысячелетнее культурное бытие его, постоянно излечиваясь одним и тем же путём. Обанкротившиеся культуры низвергались и уничтожались силою; обессилевшие политические тела разносились на части нашествиями; выродившиеся культурные расы истреблялись огнём и мечом; на место умершей культуры воцарялось варварство, которое и начинало сызнова свою историю, фатально повторяя те же этапы роста, процветания, упадка и разрушения. Но ныне ход всемирной истории наложил запрещение на последний фазис восточного цикла, разрушение заказано, а существование вопреки историческому смыслу и логике приказано; но как это могло произойти? Откуда явилась и народилась историческая сила, оказавшаяся в состоянии сказать «стой!» «великому и могучему» Востоку?

Эта сила – европейская цивилизация. Но почему же она, нанося с одной стороны самые тяжкие и непоправимые удары азиатским культурам, с другой стороны охраняет их эфемерное существование и не позволяет завершиться естественному и столько раз уже повторявшемуся процессу? На этот вопрос я постараюсь хотя отчасти ответить с этой главе.

В то время, когда Европа была бедна и погружена в беспробудное варварство, Восток был не беднее, если не богаче, своего современного состояния. Он был богат своею материальною культурою, произведениями своего искусства и произведениями своей почвы. Это ныне столь жалкое в сравнении с западным восточное искусство казалось тогда полудикой Европе недосягаемым идеалом. Персидские и индийские ткани, дамасская сталь, восточные драгоценности, южные плоды, – всё это возбуждало удивление средневекового Запада, всё это было предметом оживлённой торговли с Востоком. Торговля эта была источником процветания прибрежий Средиземного моря. Когда Васко да Гама открыл морской путь в Индию, тогда торговля перешла в руки атлантических наций. Торговля с Востоком обогащала нации; естественно, поэтому, что из-за неё началось ревнивое соперничество между нациями атлантического прибрежья. Португалия, Испания, Франция, Англия и Голландия вступили в состязание из-за первенства в заманчивой торговле с отдалённым Востоком, а более всего из-за индийской торговли.

Национальные антипатии, воспитанные прошедшею историею, питаемые невежеством, суевериями и вероисповедными расколами, – всё это уже само по себе представляло слишком достаточно горючего материала, а тут ещё привошел элемент торгового соперничества на Востоке. Торговое соперничество выразилось в стремлении монополизировать сношения с Востоком (преимущественно с Индиею), а для такой монополизации необходимо было прежде всего стать на Востоке твёрдою ногою в политическом смысле. Отсюда стремления к завоеваниям на берегах Индийского и Великого океанов и бесконечные войны между европейскими державами из-за владений в Индии. Сначала имели успех португальцы, которые и утвердились довольно прочно в Индии, но вытеснены они были оттуда голландцами после ожесточённых и кровопролитных войн. В этот же период появляются на индостанских берегах первые английские и французские фактории. По вытеснении португальцев из Индостана, возгорелась борьба за преобладание между Англией, Голландией и Францией. После целых веков кровопролитных и разорительных войн, Англия вытеснила своих соперниц с Ост-Индского полуострова и действительно захватила обладание берегами Индостана. Окончательно это было достигнуто в начале XIX века, во время наполеоновских войн; но пока шли эти столетия борьбы за главный рынок Востока, условия этого рынка и отношения его к рынку европейскому радикально изменились.

Европа шла вперёд, Восток стоял на месте или даже свершал своё периодическое склонение к упадку. Вследствие этого вышло то, что европейская культура не только догнала восточную, но скоро и окончательно оставила её позади себя. Произведения Европы оказались и лучше, и дешевле произведений Востока. Европа более не нуждалась в произведениях азиатского искусства. И если борьба в Индостане и вообще восточных водах возгорелась из-за стремления монополизировать торговлю произведениями Азии, то ныне это оказывалось совершенно излишним и бесполезным. Значение азиатского рынка вообще, а индийского в частности радикально изменилось. Европа стала нуждаться в этих рынках вовсе не для закупки на них и вывоза к себе необходимых и потребляемых ею произведений Азии, а для помещения на них собственных произведений, для сбыта продуктов собственной промышленности. Такой радикальный переворот произошёл, конечно, не вдруг, и наступил он не для всех европейских наций одновременно, не для всех в одной степени.

Англия первая почувствовала этот переворот в торговых отношениях Европы и Азии и первая воспользовалась им в свою пользу, т. е. в пользу торговых и промышленных воротил своих. Блестящие морские успехи в течение трёхсотлетней борьбы со всеми морскими державами континента обеспечили за Англией не только окончательную победу над своими соперниками в Индостане, но и вообще в европейских колониях на всём земном шаре. Таким образом, монополизируя в свою пользу торговлю с культурным Востоком, Англия в тоже самое время монополизировала и торговлю с многими варварскими, полудикими и совершенно дикими побережьями. Торговля эта тоже представляла немалую выгоду, немалый источник обогащения для британских коммерсантов и мореплавателей; но тут условия были уже с самого начала радикально иные. Здесь с самого начала надо было являться с произведениями промышленности, продуктами собственной культуры и обменивать их на сырьё в виде металлов, слоновой кости, кож, произведений южной природы и, наконец, на человеческий товар, невольников. Здесь, на африканских, американских, австралийских и полинезийских берегах, Англия впервые вступала на тот путь экономического развития, по которому она пришла к современному наружному блеску односторонней культуры; в этих сношениях впервые вырабатывался будущий тип английских торговых сношений со всем миром, укладывающийся в формулу «купи дёшево сырой продукт, переработай его в произведение промышленности и возврати первоначальным производителям в тридорогую цену». Таким-то образом преобладание на море и успехи колонизационной английской системы натолкнули её на обращение к обрабатывающей промышленности не для удовлетворения собственных потребностей, но для эксплуатации других. Обогащаемая монополизированною торговлею с Востоком и экономическою эксплуатацией колоний и варваров-соседей, споспешествуемая внутренним миром под сенью свободных и в своём роде образцовых учреждений, недосягаемая для нападения извне, Англия начала быстро развивать свою материальную и духовную культуру. Уже в XVII ст. английский гений поставил своё отечество во главе европейского прогресса, и с тех пор это почётное место, как в области умственной, так и материальной культуры, никогда не было потеряно островитянами Британии. Но это быстрое развитие материальной культуры требовало, чтобы и внешние отношения соответствовали внутренним, т. е. чтобы рядом с быстро возраставшими успехами национальной промышленности расширялся и сбыт её произведений. Англия начинала чувствовать потребность в обширных рынках, на которых она могла бы поместить продукты своей промышленности и закупить сырьё для переработки. Европа обставлялась протекционизмом, а в начале XIX ст., по мысли Наполеона, установилась так называемая континентальная система с целью подорвать английскую промышленность. Как опасно слишком беззастенчиво эксплуатировать собственные колонии – показал Англии пример североамериканских колоний, отложившихся от метрополии вследствие этой чрезмерной экономической эксплуатации. В таком положении, видя перед собой запертыми европейские рынки, потеряв главный колониальный рынок, английская промышленность обратила свои взоры на Восток. Доселе она приобретала владения в Индии с целью монополизировать в пользу своих купцов торговлю индийскими произведениями, теперь она должна была позаботиться о помещении своих собственных произведений под угрозою сильного торгово-промышленного кризиса, который в ту трудную для Англии годину мог стать роковым. Для прежней цели было довольно господствовать над прибрежьями; теперь надо было открыть внутренние рынки. После Англия поняла, что для этого вовсе не необходимо политическое завоевание страны, но тогда ещё она жила старыми традициями того времени, когда для монополизацииторговли действительно было нужно политическое господство. Следуя этим традициям, Англия предприняла ряд завоеваний во внутренней Индии, и первая четверть настоящего столетия решила участь Индостана. Он был покорён, и рынок в 250.000.000 потребителей был открыт для английской промышленности и торговли. Совпадающие с этими событиями великие изобретения Уатта, Аркрайта и др., применивших пар и механический двигатель к мануфактурной и вообще обрабатывающей промышленности, двинули эту промышленность так быстро вперёд, что, как ни велик был индостанский рынок, британская промышленность оказалась в силах удовлетворить его запросам, заменив прежние предметы потребления новыми, английского изделия. Тысячелетия жила Индия культурною жизнью, переживая не раз эпохи упадка и процветания, силы и слабости, но через всю эту историю она пронесла нетронутою свою, в своём роде замечательную, материальную культуру. Она не только кормилась собственною пищею, но и прочие предметы потребления она производила сама. Она одевалась в собственные ткани, которые своею красотою и добротностью славились далеко за пределами ост-индского полуострова и вывозились в страны Востока и Запада. Равным образом, металлические изделия, глиняная посуда, изделия из дерева, предметы роскоши и украшения, предметы искусства и т. д., всё это производилось самою Индиею для собственных потребностей, а частью и вывозилось. Миллионы кустарей-ремесленников были заняты работою над этими производствами и снабжали сотни миллионов своих соотечественников необходимыми предметами потребления. В Индии, как известно, занятия наследственны, и тысячи каст распределяют между собою разные самые мелкие специальности. Тысячелетняя история освятила это деление и приспособила, в силу закона наследственности, каждую касту к её специальным занятиям. На такие же касты дробился и многомиллионный контингент кустарей, занимавшихся обрабатывающею промышленностью. Но вот вторглись на индийский рынок английские продукты. Машинное производство, применение пара, усовершенствованные способы химические и механические, – всё это понизило цену английского товара до размера, по которому индостанские кустари не могли уже производить свои предметы. Английский товар начал быстро вытеснять туземный; дешевизна была в его пользу. На Индию обрушился ужасный беспримерный кризис; особенно жесток и пагубен он был для касты ткачей. Эта некогда богатая, процветающая каста, одевавшая в свои произведения не только 250 миллионов своих соотечественников, но и высылавшая их за пределы Индостана, считала в своей среде несколько миллионов членов. На неё первую обрушилось новое отношение рынков Англии и Востока; английские ткани, внезапно и в самой метрополии удешевлённые изобретениями Уатта и Аркрайта, нахлынули в Индостан и, понизив сильно цены на мануфактуры, сразу оставили всю касту без работы и хлеба. Ужасно это выговорить, но это факт, записанный в летописях истории: каста ткачей умерла с голоду. Это было в начале XIX века. Весь мир (и сама Англия) содрогнулся от этого мора волею английской торговли, от этого истребления голодом в течение полугода несколько миллионов недавно богатых, трудолюбивых и искусных кустарей-ремесленников. Трагическая судьба индийских ткачей слишком громка, слишком ужасно рельефна, но она была только началом. В таких размерах, правда, бедствие больше не разражалось, но каждое новое удешевление различных продуктов английского производства, удешевление, создаваемое быстрыми усовершенствованиями, подрывало шаг за шагом то одно, то другое туземное производство и не так эффектно, но не менее верно истребляло касту за кастой. Таким-то путём весьма быстро вслед за политическим подчинением Индостана, последовало его полное экономическое порабощение. Четверть миллиарда жителей Индо-Британской Империи стали одеваться в английские ткани, есть из английской посуды, резать английскими ножами, охотиться английскими ружьями, пилить английскими пилами и т. д. и т. д. и всё это получать на английских же кораблях!