Сайт фараона - Татьяна Грай

Вытащив сумку (весьма увесистую) и опустив полку, он поспешно спрятал свою добычу за полосатым рулетом матраса наверху и, приведя в порядок сползшую постель, снова улегся. Однако попутчица не спешила возвращаться. То ли засела в туалете надолго, то ли решила погулять, подышать воздухом чуть более свежим, чем в купе.

Наконец девчонка вернулась и с каким-то странным фырканьем забралась под одеяло. Может быть, замерзла, подумал он, хотя вряд ли, тепло, а на ней такая хламида… Он ждал, пока попутчица заснет. Поскольку она снова закуталась в одеяло с головой, он уже не таился, а просто лежал, глядя на верхнюю полку. Светало, и детали обстановки все отчетливее прорисовывались перед его глазами. Впрочем, обстановка была самая что ни на есть купейная, стандартная донельзя. Унылые бежевые стенки, темно-коричневый лидерин, прикидывающийся кожей… полочка-сетка, крючки для одежды… на двери — зеркало. Он подумал, что надо бы встать и посмотреть на себя… но тут из-под одеяла напротив донеслось:

— Вы, похоже, не спите, а?

— Да вроде бы не сплю, — откликнулся он без особой охоты. Но и молчать не стоило, раз уж девчонка его поймала.

— Это хорошо. — Голос у попутчицы оказался мягким, с легкой хрипотцой — но хрипотца могла быть и временным явлением, девчонка еще не до конца проснулась. — Я, видите ли, привыкла рано вставать, а в поездах все дрыхнут чуть ли не до обеда… ну, неприятно же людей беспокоить.

— Вы меня не обеспокоили.

— Ну и отлично. Скоро какая-то станция… только мы там стоим всего пять минут. А мне все равно хочется выйти. Рассвет начинается.

— И что? Вы никогда рассвета не видели? — Он сбросил одеяло и сел. Разговаривать лежа ему почему-то не нравилось. Но попутчица продолжала лежать, закутавшись с головой, и только клочья черных волос выбивались из-под одеяла, образуя густые кляксы на серовато-белой подушке.

— Почему же, видела, и не раз. Только рассвет всегда разный. Я люблю снимать восходы и закаты.

— Вы профессиональный фотограф?

— Нет, не сказала бы. Просто мне нравится фотографировать. У меня куча альбомов.

— Тогда, наверное, вам нужно одеться и подготовить фотоаппарат?

— Нужно, конечно… хотя вообще-то время еще есть. Еще с полчаса, по-моему. Сейчас сколько?

Он посмотрел на часы.

— Половина шестого.

— Ага, еще полчаса. Ну, все равно… вы не могли бы отвернуться на минуточку?

— Я лучше выйду, — сказал он, вставая.

В коридоре, само собой, никто еще не показывался, двери всех купе были плотно закрыты. Справа доносился мощный басистый храп, который не в силах был заглушить даже стук колес. Он позавидовал человеку, способному в любой обстановке спать, как дома. Сам он был на такое не способен…

Не способен?

Да, почему-то он чувствовал уверенность в этом, хотя и не мог вспомнить ни единого эпизода из той своей жизни, что осталась где-то там, на станции, с которой отправился поезд… а может быть, он сел не на конечной остановке, а по пути? На каком-нибудь крошечном полустанке, затерянном в лесах, и поезд стоял там всего минуту, и он отчаянно спешил, закидывая в вагон гигантский чемодан… да ну, чушь какая-то. Кто это на полустанках садится с такими чемоданами? Или он сел в городе, или чемодан и в самом деле чужой.

Скорее бы девчонка ушла в тамбур, ждать момента… пусть себе снимает восходы и закаты, лишь бы дала ему возможность заглянуть в сумку. Может быть, там найдутся какие-то документы? А может быть, документы лежат в том огромном кожаном чемодане… только теперь он сообразил, что чемодан вполне может принадлежать ему — такая вещь отлично сочеталась с «Ролексом» на его запястье. Интересно, что же там внутри? Мешок бриллиантов?

Он стоял у окна, глядя поверх занавесок на проносящиеся мимо пейзажи. Да, сейчас именно лето, середина, наверное… Стало уже достаточно светло, чтобы можно было рассмотреть: вдоль железной дороги тянутся заросли иван-чая в цвету, кое-где мелькают ромашки… А дальше — равнина, на ней — редкие перелески, вон там, похоже, овраг… вдали, на фоне постепенно золотеющего неба, обрисовались черные силуэты многоэтажек… да, похоже, поезд походил к не слишком большому городу.

Наконец за его спиной коротко и противно скрипнула, отъезжая вбок, дверь купе. Он повернулся. Девчонка небрежно связала свою черную гриву ярко-красной атласной лентой, натянула малиновый бесформенный джемпер — легкий, связанный из хлопчатобумажной нити, — и поношенные черные джинсы. На ногах — древние кроссовки. Девчонке, пожалуй, и пятнадцати-то лет не было… от силы четырнадцать, хотя она изо всех сил старалась выглядеть старше своих лет. На ее тонкой шее висел на крепком кожаном ремешке фотоаппарат с телеобъективом. «Никон». Ничего себе, подумал он, такая игрушка стоит около тысячи долларов… а откуда он это знает? Ну, неважно.

— Отправляетесь на охоту за хорошим кадром? — серьезно спросил он.

— Да, — деловито кивнула девчонка, сверкнув огненно-черными глазами. — Попрошу проводника прямо сейчас дверь открыть, до станции.

— Но это же запрещено, — улыбнулся он.

— Плевать, — фыркнула девчонка. — Он мне каждый раз открывает дверь, когда я его прошу. Не бесплатно, само собой. За сотенку рубликов. Я на ходу снимаю, а он стоит рядом, следит, чтобы я не вывалилась. Если бы вы сели вчера днем, вы бы уже это знали. Весь вагон знает.

И она уверенно зашагала к купе проводника. Впрочем, идти было недалеко, нужно было миновать всего лишь три закрытые двери.

Каждый раз открывает… значит, поезд давно в пути. А он сел в него ночью. Или поздно вечером. Где? На какой станции? И долго ли еще ему ехать? И как он узнает, где ему выходить? Впрочем, это забота проводника — следить, чтобы каждый из пассажиров покинул поезд именно там, где ему положено это сделать.

Девчонка сказала «проводник», а не «проводница». Это немножко осложняет дело. С женщиной он сумел бы поговорить, сумел бы выяснить все, что ему нужно, а она бы и не заметила… он знал, что умеет это. С мужчиной будет чуть труднее… но не слишком… Да, ему придется затеять такой хитрый разговор, если он не найдет в сумке ничего такого, что пробудило бы в нем воспоминания.

Он вошел в купе, резким движением закрыл дверь и повернулся, чтобы посмотреть на себя. Увиденное в чуть мутноватом от старости вагонном зеркале озадачило его не на шутку. Перед ним стоял громадный детина с трехдневной темно-рыжей щетиной на лице, с широкими плечами… Волосы коротко стриженые, тоже темно-рыжие. Глаза оказались вполне приличных размеров, то ли серые, то ли голубые, не разобрать, света не хватает. Брови хороших очертаний, достаточно густые… Нос прямой, в общем ничего выглядит. Губы не слишком тонкие и не слишком толстые, складки в углах рта придают лицу надменное выражение… Рост? Ну, больше ста восьмидесяти, это уж точно. Ну и ну…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});