Амелия и Жермена - Бенжамен Констан

№ 3. — 9 января

Вчера на балу я вдоволь наговорился с Амелией. Я не обнаружил ничего, ровным счетом ничего ни в ее голове, ни в ее сердце. Она болтает без умолку, почти все время хихикает или бросает бессвязные фразы, в которые наверняка не вкладывает никакого смысла. Полагаю, она охотно приняла бы объяснение в любви от меня — или от любого другого: однако я убежден, что она не видит решительно никаких различий между мною и всеми теми, с кем имеет дело каждый день. Никогда никто не оценит мой ум так, как Жермена: никто никогда не будет так резко отличать меня от остальных. Но Жермена поглощена делами! Она погружена в них с головой! Она выказывает мужской ум, желая притом, чтобы ее любили как женщину! Может показаться, что, если любовники смотрят одинаково даже на вещи самые незначительные, это укрепляет узы, их связующие. Это неверно. Общность убеждений мешает любви вспыхнуть между ними и утешить их в горестях. Разность же убеждений была бы еще более несносной, из чего следует, что женщине вообще не пристало иметь убеждения.

№ 4. — 15 января

Здесь есть четыре девицы на выданье, все весьма богатые. Три из них очень хорошенькие. Эти последние — родные сестры, они привыкли к жизни в свете, к развлечениям, и я сомневаюсь, что они легко смирились бы с существованием более уединенным, сулящим меньше светской болтовни и больше серьезных и глубоких привязанностей. Они охотно вышли бы замуж, чтобы иметь свой дом и мужа, чтобы царить среди красавиц Парижа или Женевы. Жить в Париже мне не позволяют ни состояние, ни политические убеждения. Жить в Женеве я решительно не способен. Если я женюсь, то лишь ради того, чтобы найти любовь; мне гораздо важнее быть любимым женою, нежели любить ее самому. Сердце мое, характер и чувственность открыты привычке. Итак, мне нужна женщина чувственная, испытывающая влечение ко мне и наделенная характером мягким, кротким. Ума у меня и у самого довольно. Поэтому жене моей необязательно быть умной. Главное, чтобы она не была смешной. Боюсь, что с Амелией это случается, и нередко. В остальном она мне подходит. Состояние ее всего на треть меньше моего, так что женившись, я не стану беднее. Она совершенно независима. Она уже не так молода и должна понимать, что ей грозит участь старой девы. Она будет счастлива, если кто-то ее полюбит. Она последует за мной в Париж или в имение близ Парижа. Но что, в сущности, она собою представляет? Сегодня она давала бал. Ей нездоровилось; выглядела она очень мило. Однако я убежден, что в ней много легкомыслия. Она с таким восторгом толковала о своем прошлогоднем бале на 150 персон! Поначалу брак будет ей приятен, ибо в новинку, да вдобавок избавит ее от положения едва ли не смешного, в котором пребывает она ныне, но не пожалеет ли она вскорости о жизни, состоящей из ужинов и вечеров, болтовни и вздора? Она, без сомнения, слегка увлечена мною, но кто я для нее: источник нежданной надежды? предмет нежной привязанности? Пожалуй, она и сама этого не знает. Вдобавок она то и дело произносит неприличные фразы и отпускает несмешные шутки, она ни в чем не знает меры, она привыкла высказываться по каждому поводу наугад и наобум! А какой глумливый тон невольно усваивают мужчины, говоря с ней! Разумеется, отчасти виной тому ее провинциальное воспитание, ее двусмысленное положение, ее одиночество. Речи ее вызывают смех, ибо смешно слышать, как языком десятилетнего ребенка изъясняется особа более чем взрослая, ей, однако, этот смех приятен. Кто же поручится мне, что в этих речах — не вся Амелия, что в ее душе есть место для страсти, место для любви или потребность в ней, кто поручится, что в браке она не станет вести жизнь, во всем подобную нынешней? В этом случае, женившись на ней, я совершу большую глупость, ибо, принудив ее к замужеству и связав свою жизнь с существом ветреным, скучающим, непостоянным, болтливым, я стану еще более несчастлив, еще более одинок, чем ныне.

№ 5. — 19 января

В обществе по-прежнему идут толки о моей скорой свадьбе с Амелией. Она сама начинает этому верить. Нынче вечером она говорила со мной не без нежности. В речах ее сквозили те намеки, какие внушает женщинам любовь. Когда дело доходит до любви, почти все они умны на свой лад. До любви! — но есть ли в Амелии хоть капля любви? Не движет ли ею простое удовольствие от того, что на нее обратили внимание, — удовольствие, мало ей знакомое? Не воодушевляет ли ее исключительно надежда отыскать мужа? Если бы кто-то другой стал искать ее привязанности, не принялась бы она делить между ним и мною и свое кокетство, и свои симпатии? Она была одета весьма мило: розовый цвет ей к лицу. Вне всякого сомнения, я не влюблен в нее: однако чувства мои такого рода, что все хорошее в ней меня радует, а все дурное печалит. Найди я в ней хоть немного здравого смысла, я бы привязался к ней; найди я в ней хоть немного неподдельной любви ко мне, я бы более не мучился сомнениями. Я с тревогой навожу посторонних на разговор о ней; до сего дня я еще не услышал ничего дурного, но, правду сказать, ни разу не услышал и ни одной похвалы.

№ 6. — 20 января

Вечером я был на большом балу и, как ни странно, более всего опасался, как бы меня не заподозрили в привязанности к Амелии. Между тем я отвоевал право заниматься ею. Жермена, по-прежнему поглощенная своим ирландцем, дает мне нынче полную свободу. Мне нечего было сказать Амелии. Она говорила мне ровно те же самые глупости, что и другим. Один-единственный раз она повела себя более или менее естественно, когда попыталась устроить так, что мы остались с нею наедине. Однако попытка не удалась, и она как ни в чем не бывало завела разговор с другим. Тем не менее я продолжал думать о ней, хотя не был доволен ни ею, ни самим собой.

№ 7. — 22 января

Нынче вечером я видел Амелию лишь мельком. Я пришел к ней поздно. Она встретила меня с большим оживлением, — впрочем, это ее вечное пошлое оживление, которое выражается в голосе и манерах, но не имеет ни малейшего отношения к образу мыслей. Я не в силах понять, такая ли она на самом деле и отдает ли она мне предпочтение перед остальными. Возможно, что, не найдя никого другого, я, если пожелаю, женюсь на ней, но жениться, не зная наверняка, любит ли она меня по-настоящему, даст ли мне эта любовь власть над нею, сумею ли я совладать с ее болтливостью, увидит ли она во мне своего наставника, свою опору, существо, во всем ее превосходящее, — нет, это не для меня.

№ 8. — 23 января

Нынче я играл с Амелией в карты. Она была вне себя от радости и очень рассеянна во время игры. Однако нет сомнения, что надежда выйти замуж за любого, кто посватается, привела бы ее в точно такое же радостное возбуждение. Эта шумная радость во многих отношениях неудобна: Амелия произносит сотню слов в минуту, не думая о том, что говорит, и не зная меры, причем из всех, кто ее слушает, я, хотя и не подаю виду, слушаю ее с самым большим неудовольствием. Впрочем, мне пришли в голову два соображения. Во-первых, ею будет нетрудно управлять. У нее душа нараспашку. Она сирота, уже давно живет одна, воспитанием ее заниматься было некому. Она сама себя воспитала в духе того общества, в каком вращается, но у нее меньше осмотрительности, чем у других, потому что других воспитывали родители. По некоторым ее фразам я понял, что она ищет наставника, но никому нет до нее дела; хуже того, ее нарочно заставляют говорить вздор: чем больше глупостей слетает с ее уст, тем она забавнее. Во-вторых, жена невоздержанная и опрометчивая подходит мне гораздо больше, чем такая чопорная, как Виктория. Чопорная стала бы упрямиться, настаивать на своем, искать помощи у посторонних. Амелия же поневоле покорится человеку более сдержанному, чем она сама, который, видя в ней существо низшее, будет обращаться с нею нежно, но при этом смотреть сверху вниз, не вызывая ни у кого нареканий.

№ 9. — 24 января

Случай или инстинкт привели меня сегодня в дом, где находилась Амелия. Она была дурно одета и выглядела почти уродливой. Я не учитывал прежде этого обстоятельства, а ведь оно принадлежит к числу постоянных неудобств семейной жизни. Впрочем, говорила она сегодня лучше, чем обычно. Речь шла об английских нравах и английской семейной жизни, о порабощении женщин и пр. В разговоре этом выказала она кротость, рассудительность и покорство. Быть может, она притворялась? В таком случае, она проницательна. А если дело не в проницательности? В таком случае она прямодушна.

№ 10. — 25 января

Сегодня Амелия мне совсем не понравилась. Она явственно желала меня пленить. Не знаю, в чем тут дело: в том ли, что это желание увеличило ее ветреность, или в том, что шумный бал вывел ее из равновесия, но никогда еще она не вела себя так неприлично; никогда еще наши юные фаты не разговаривали с нею более насмешливо, никогда еще она не отвечала им более непристойно. Что же касается сущности ее характера — если у нее вообще есть характер, — то на этот счет мне ничего не известно. Я не знаю способа увидеть ее наедине. Я не могу заниматься ею одной — это значило бы выставить себя напоказ и дать повод для сцен Жермене, которая и без того уже начинает тревожиться; во время же наших коротких разговоров в свете Амелия еще ни разу не сказала мне ничего, что имело бы какой-либо смысл, преследовало какую-либо цель, возымело какое-либо действие. Впрочем, многим ли лучше другие женщины? Быть может, их речи не так неприличны, но уж, конечно, не более умны. Амелия чтит приличия меньше, чем другие женщины, но ведет себя ничуть не более ветрено — а возможно, и менее, — чем они. Однако я чувствую, что возненавижу женщину, за которую буду нести ответственность, если она не заставит себя уважать — пускай не за достоинства, но хотя бы за недостатки.