Рыдания усопших (сборник) - Людвиг Павельчик

Внутри пахло одиночеством и скорбью. На стене в прихожей отбивали свой вечный ритм старые часы ручной работы, огромный шкаф черного дерева врос в угол, а половицы, само наличие которых в этих краях свидетельствовало тогда об относительной состоятельности хозяина, скрипели в унисон с моими мрачными мыслями. Какое-то время я не мог решиться переступить порог этого жилища, однако дед поторопил меня взглядом и я, вздохнув, сделал шаг навстречу неизбежному.

Впрочем, комната моя, в которой, как сообщил мне дед, некогда обитал мой отец, оказалась не такой уж серой и мрачной, как я себе уж было представил. Должно быть, папаша старался как-то облагородить и оживить свои апартаменты, для чего затянул кованые козырьки старой кровати обрывками гобелена, а по стенам развесил пестрые картинки. Все это, правда, было уже довольно старым и требовало обновления, но даже и в таком виде комната меня устраивала, отчасти потому, что альтернативы у меня не было.

Из моего окна открывался унылый вид на Птичью Скалу и простирающуюся за нею до самого горизонта темную водную гладь. Северное море – не Адриатика, и его пейзажи скорее суровы, чем ласковы. Пустынные, поросшие островками кустарников дюны, черные волны, лижущие берег с равнодушием живущих в них угрюмых русалок, гнущиеся под порывами холодного ветра травы да несущиеся через соленые луга перекати-поле скорее настраивают на меланхолический лад, нежели побуждают к веселью и расслаблению, с которыми многие связывают морское побережье. Конечно, и здесь бывают теплые дни, но ими далекое, неприветливое солнце и ежащиеся по всему серому небу тучи балуют этот край не часто, словно охраняя его от излишнего любопытства праздных искателей развлечений.

Постояв у окна и полюбовавшись на суровые красоты берега, я откликнулся на зов деда и вышел в столовую, где он ждал меня к незатейливому ужину. Жестом предложив мне сесть, он кивнул на лежащую на скатерти круглую краюху хлеба да миску с каким-то сероватым содержимым, оказавшимся вареной крупой с кусочками рыбы. Я был голоден и с жадностью набросился на еду, нимало не заботясь о тщательно привитых мне мамашей правилах хорошего тона и поведения за столом. Да и какие тут правила, когда кроме миски, ложки да хлебного ножа никаких предметов на столе не наблюдалось?

Дед же, казалось, был очень доволен моим этикетом – должно быть, он ожидал от меня жеманности и брезгливости в отношении предложенной им снеди, но, увидев, с какой готовностью я «вливаюсь» в его простой, почти рыбацкий, быт, успокоился и поглядывал теперь на меня расслабленно и даже с неким подобием улыбки на морщинистом лице, носившем те же ярко выраженные фамильные черты, что и наши с отцом физиономии. Видимо, дед тоже заметил мое с ним сходство, что добавило ему симпатии ко мне. Сам он к еде не притронулся и лишь наблюдал за моей трапезой, не докучая мне расспросами, которых я, признаться, ожидал во множестве. Заметив, как я с некоторым недоумением рассматриваю зеленые сочные вкрапления в отхваченном мною от буханки добром куске хлеба, он, наконец, заговорил:

Морской салат. Один из видов зеленых водорослей. Горожане утверждают, что он очень полезен, но мы здесь используем его прежде всего для того, чтобы хлеб дольше оставался свежим и не черствел. Не каждый день соберешься его напечь…

А что же, дед, ты и хлеб сам печешь? решил я проявить интерес, заметив расположение старика ко мне.

Дед прищурился.

А ты, небось, думал, что у нас здесь хлебные да мясные лавки на каждом шагу? Не-ет, мальчонка, хлеб самим печь приходится, мяса ты теперь лишь во сне поешь, а рыбная лавка – вон она, под окнами плещется, дед кивнул в сторону окна, за которым виднелось море, только платить там нужно не монетой, а потом да мозолями, а то и жизнью.

Сказав это, он вдруг резко поднялся и, повернувшись ко мне спиной, занялся чем-то в углу комнаты. Видимо, тема разговора по какой-то причине не нравилась ему, и он продемонстрировал мне это в такой форме. Я тут же предпринял попытку вернуть его к беседе:

Если хочешь, дед, я сам займусь хлебом. Я научусь!

Придется, буркнул из угла старик. Всему придется научиться: здесь нет маменьки, которая подотрет тебе сопли!

Я хотел было сказать, что не помню маменькиной о себе заботы и что он неверного мнения о моем воспитании, но промолчал. Какой толк в словах? Вот поживем вместе, дед и увидит, что я вовсе не разнеженный барский сынок и в состоянии вносить свою лепту в домашнее хозяйство… Передо мною встал образ расфуфыренной матери, порхающей у зеркала и ничего не видящей за своими нарядами, и я усмехнулся. Скажет тоже – «вытирать сопли»!

III

Так началась моя жизнь на побережье. Уже в самый первый мой день здесь я, испросив разрешения у старика и, получив в ответ лишь невразумительное хмыканье, отправился знакомиться с местностью. Пройдясь немного по холмистой пустоши, я убедился, что дом моего деда, несмотря на свою убогость – один из самых солидных в округе. Редко какая рыбацкая лачуга располагала двумя-тремя комнатенками, а уж о надворных постройках да конюшне и говорить нечего. Видимо, ремесло деда приносило ему доход несколько больший, чем рыбаку его промысел, да и капиталец кое-какой, если верить словам моей алчной до чужого добра мамаши, у него имелся. Деревня же, хоть и не была нищей в общепринятом смысле этого слова, представляла собой яркий контраст к тому, что я доселе видывал; мои новые, окованные металлом сапоги оказались здесь самой приличной обувью, а за фабричную замшевую куртку на плечах мне стало просто неудобно. Сами же люди оказались на редкость неразговорчивыми и на мои приветствия отвечали лишь сдержанными кивками, а то и вовсе не отвечали, спеша по своим делам. Впрочем, я не обижался, полагая, что причина того кроется отнюдь не в недружелюбии или неприязни, но в образе жизни и мышления сурового рыбацкого люда.

Однако, как только я оставил свои попытки сойтись с местным населением, судьба послала мне товарища. Вдоволь набродившись по утомительным с непривычки склонам холмов и поросшим стелющимся по земле кермеком дюнам, я решил завершить на сегодня свою исследовательскую деятельность, возвратиться домой и хорошенько выспаться, поскольку продолжительная езда в поезде и масса новых впечатлений способны утомить даже такой молодой и пышущий здоровьем организм, каким я тогда обладал. Дойдя до деревенской церквушки, я повернул назад, приняв за ориентир Птичью Скалу, которую видел сейчас с ее пологой, поросшей травой и кустарником стороны. Не пройдя и ста шагов, я заметил паренька примерно одного со мною возраста, сидящего на пригорке и старательного выстругивающего что-то перочинным ножом. От напряжения парнишка высунул кончик языка и казался настолько увлеченным своим занятием, что по сторонам не смотрел, так что я мог наблюдать за ним, оставаясь незамеченным.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});