Вася Красина и Бюро Изменения Судеб - Елена Асвуд

закипела черной нефтью внутри.

Буров ждал, лениво покручивая в руке карандаш. На противоречие ответа не было, хотя возразить очень хотелось. Пивнова хорошо понимала, что ее истеричный наезд будет расценен как бессилие, а выброс негативных эмоций с гораздо большей вероятностью приведет к непоправимому. А так оставалась надежда, что всё образуется, и вера в незаменимость.

— По условиям контракта вы обязаны отработать две недели, — сухо сообщил Буров. — За это время передадите дела. Жду от вас заявление по собственному желанию. И разместите вакансию.

— Как скажете, Михаил Александрович. Я крайне разочарована! В своей работе и в вас!

Буров хмыкнул. Что ж, всё вполне предсказуемо. Нет ничего удивительного, что Эго вновь обратилось к гордыне. Гордыня не позволит принять то, что манипуляция не удалась, а битва глупо проиграна.

На лице секретарши больше обычного обозначились скорбные носогубные складки, поджались тонкие губы, заплескалась обида в глазах. Весь вид Елизаветы Андреевны буквально кричал о трагедии. Заслуги не оценены по достоинству, снова не захотели прислушаться. Любой другой на месте начальника должен был испытать острое чувство вины.

Буров лишь усмехнулся и почему-то подумал, что первым делом помощница побежит в дамскую комнату, где хорошенько расплачется.

Испытывал ли он сожаление? Нет. Незаменимых людей не бывает. По ушедшему страдает Эго, не желая отпускать то, к чему привыкает. Особенно — удобство и выгоду.

Так уж повелось, что эмоции для людей как наркотик, заставляющий этих несчастных искать новые и большие дозы. Люди любят страдать. Цепляются за плохое, со страхом ждут неизвестности. Мучаются, теряя хорошее, не умеют его отпускать. Не ценят своё настоящее. Оно их почему-то не радует. Боятся будущего. Мало кто верит в способности легко им управлять.

Сострадал ли он Елизавете Андреевне? Отчасти. По крайней мере, пытался. Буров видел причины и следствия, делал выводы о тех, с кем общался и помогал… спотыкаться на пути к совершенству. Уроки так лучше усваиваются.

Безусловно, Елизавета Андреевна уставала, выполняя обязанности, ей хотелось больше внимания, она хотела, чтоб ей восхищались. Как и многие люди, она хотела меньше работать, но при этом хорошо зарабатывать. Её ожидания росли как на дрожжах, пока не стали противоречить условиям. Пивнова о них просто забыла. Ей понадобилось примерно полгода, она додумала что-то своё, затем решила надавить на начальника и, конечно, ошиблась.

Мог ли Буров ей уступить? Вне сомнений. Только вот сколько ни дай, людям всегда будет мало. Эго как чёрная пропасть, в которой теряется Дух, и заполнить пропасть извне никому и никогда не под силу. Находят себя изнутри, а вот с этим у человечества всегда большая проблема. Потому и существовало бюро. На такой планете, как эта, работы всегда будет много. Буров делал добро и намеревался так продолжать.

Ненормально-удивительный сон

То, что я сплю, стало понятно сразу, как только моё бренное тельце взмыло до потолка и зависло там, ну точно гелиевый воздушный шарик, выпущенный неловкой рукой. Нет, не испугалась, но опыт воспринялся диковинным. Далеко не каждый день у тебя есть возможность рассмотреть себя со стороны спящей, закутанной в одеяло, с высунутой наружу пяткой.

Не успела как следует задуматься о том, что нога без меня может замёрзнуть, как оказалась сначала над домом, похожим на большой муравейник, над кривоватой улицей, вливающейся в проспект, а потом и весь город стал крупным невзрачным пятном. Я видела любимый сквер с небольшим зеленоватым озерным пятном, на котором ещё пытались рыбачить, парк старых аттракционов — там выделялось колесо обозрения, районы, жилые дома, небоскрёбы. И странные серые пятна — как смог. Моргнула, и пятна стали объёмными. Одни были серыми, другие чуть посветлее. Были и тёмные, грязные. Зыбкие, дрожащие в мареве, похожие на осьминогов с бесчисленными щупальцами-шлангами.

Будто нейронная сеть опутывала город людей, пульсировала, как живой организм, связывая собой всё вокруг.

Вглядываясь, я пыталась понять, что делают эти неприятные твари, но сколько ни старалась — контуры размывались сильнее.

Этот бесполезный процесс, наверное, мог длиться вечность, но передо мной неожиданно проявились глаза. Серо-голубые, мужские, глубоко посаженные, с густыми пепельно-русыми бровями и вертикальной морщинкой на переносице. Глаза проступили в воздухе и смотрели на меня очень внимательно. Даже слишком внимательно. Кажется, весьма недовольные встречей, чего они не скрывали. Будто я помешала кому-то, или, что ещё хуже, оказалась ненужной свидетельницей.

Я забарахталась в воздухе, пытаясь вернуться в кровать, но результат оказался плачевным. На миг представилась несчастная букашка из леса, которую пригвоздили к столу, проткнув на память тонкой иголкой, и вдобавок разглядывают, дожидаясь, когда она всё же издохнет.

Издыхать в мои планы не входило, вернуться домой я не могла. Висеть в бездействии и таращиться в чьи-то угрюмые очи тоже мало приятного. Слишком уж недовольные. Может, потому и такие, что вынуждены здесь висеть и наблюдать за серыми тварями без возможности им помешать?

Насколько опасны глаза? Может, они сами боятся? Как бы им показать, что я не растерялась и даже готова к знакомству? Во сне со мной вряд ли случится что-то плохое.

Но тут же я снова задумалась. Как эти глаза вообще будут со мной разговаривать? Рта поблизости не наблюдалось, а задачка нуждалась в решении.

Меня озарило внезапно. Я дружески им… подмигнула!

Глаза тут же расширились, быстро моргнули, а подозрительный прищур подсказал, что против меня что-то задумали. А ну как оторвут букашке четыре бесполезные лапки?! Контроль непонятно над чем стремительно таял.

А вот страха по-прежнему не было. Интересно, раз уж всё происходит во сне, смогу ли я мыслить разобранной? Чем займутся отдельно от тела руки, останутся ли в воздухе ноги, повиснут ли рядом с незнакомыми глазами мои и как будут смотреть на мир? А ещё надо как-то причёсываться.

На тот момент я не задумалась, каким образом без рук и инструментов меня вообще расчленят. Смиренно вздохнула, готовясь к новому опыту, а потом что-то грохнулось, закрутилось, и я внезапно проснулась. В своей спальне, в кровати от дребезжания и рычания снизу. Бракс снова напал на будильник. Слюнявый шерстяной нонсенс гонял по полу вещь, весьма полезную в моём скромном хозяйстве. Преисполненный раздражением к «звонилке», пёс вряд ли осознавал, что чем раньше проснётся хозяйка, тем быстрее с ним погуляют.

Трофей я забрала. Стылый пол обжёг ступни, бульдожьи слюни нуждались в уборке. Вместе с горемычным будильником, на котором не осталось живого места от бесконечных атак, я пошлёпала в ванную комнату и, как обычно бывает, на ровном месте ушиблась. Об дверь. Ну как так надо передвигаться,