Самый лучший комсомолец. Том седьмой - Павел Смолин

зашли в шестой кабинет, где обменяли талончик на лангету и отправились домой.

— Теперь на гитаре фиг поиграешь, — вздохнул я.

— Найдется кому поиграть, — фыркнула мама и внезапно крепко меня обняла, нежно прошептав. — Хоть в больницу с тобой сходила как нормальная мать.

— Самая лучшая мать! — поправил ее я.

Родительница помогла мне застегнуть пальто, и мы на семейном «Москвиче» поехали домой, усадив Виталину за руль — мама села рядом со мной сзади, чтобы обнимать больного сыночка.

Наша баня пускала дым в вечерние небеса, и объяснение этому дал нашедшийся дома, успевший переодеться в рубаху, брюки и шерстяные носки дед Паша:

— Семен Кузьмич париться придет. Тебе с этим можно? — кивнул на руку.

— У ребенка перелом, а тебя только работа волнует, — надулась на него мама.

— И совершенно правильно! — заступился я за старшего Судоплатова. — Я ж не барышня кисейная, а комсомолец!

— Во-о-от! — обрадовался дед Паша моей силе духа и хлопнул меня по плечу. — И не ребенок он давно, Наташ, а мужик, который такого повидать успел, сколько не всякий наш оперативник за службу видит.

— Это еще хуже, — фыркнула мама, громко чмокнула меня в макушку, и в компании Виталины ушла в сторону детской — воспитывать тех детей, что еще можно спасти.

— Идем, — зашагал дед в гостиную.

С дедушкой поговорить я всегда рад, поэтому охотно пошел следом. Усевшись в кресло у камина — сейчас не горит, он же для понта и атмосферы, а тепло с лихвой обеспечивает батарея — дед достал из тумбочки деревянный футляр, из него — трубку и кисет…

— Ты ж не куришь, — удивился я, занимая соседнее кресло.

— А трубку и не курят, — ответил он, набивая чашу табаком. — Так, дым во рту погонять.

— Под Сталина косишь, — догадался я.

— А почему не под Шерлока Холмса? — спросил он.

— Потому что он англичанин, а ты — русский, — пожал я плечами.

— Иосиф Виссарионович был грузином, — напомнил он.

— «Я — не грузин, я — русский грузинского происхождения», — процитировал я.

— Сученок, — ласково приложил меня Судоплатов и признался. — За то и люблю.

— Приятно, — улыбнулся я и попросил. — Расскажи про конфеты.

— Да что рассказывать, — выпустив дым в потолок, пожал он плечами. — Карьера украинского националиста у меня заканчивалась, в Москву вернулся, Самому лично доложил, — лицо деда разгладилось, взгляд устремился в глубины памяти. — Решили, значит, раскол в стан врага внести, они до власти жадные, и после смерти Коновальца начали бы грызню за его должность. Так потом и получилось. Коновалец меня в лицо знал, я же не «засвеченным» в Москву уезжал, под прикрытием — радистом на флот, мол, устроился, буду им секреты сливать. План придумали с конфетами. Там знаешь какой механизм активации был?

— Не-а, — покачал я головой.

— Химия, — многозначительно поведал он. — Через полчаса после приведения коробки в горизонтальное положение должна была сработать. Пёр я эту коробку чуть ли не с транспортиром, чтобы вертикаль не нарушить, — хохотнул он. — И не за себя переживал, а за дело — в кармане «Вальтер» для себя лежал, мне живым один черт попадаться нельзя было. В ресторан зашел, улыбка — до ушей! — изобразил приветливую рожу. — К Коновальцу подсел, уже и не помню про что разговаривал — конфеты-то на стол положил, горизонтально — таймер запустил, получается. «Це вам подарунок з Києва» — «Дякую, друже», — хохотнул.

— А он конфеты не проверял? — спросил я.

— А там две коробки было, — ухмыльнулся дед. — Одну сам открыл и ему сунул — угощайся, мол, — хохотнул. — А та, что с тротилом — как бы на потом. Очень эта гнида сладкое любила.

— А дальше? — спросил я.

— А дальше ушел, мне же «на корабль» торопиться надо было, — продолжил Судоплатов. — Там магазин одежды рядом был — купил плащ и шляпу, переоделся. Из магазина вышел и слышу «бах!», — попыхтел трубкой. — Ровно полчаса прошло.

— Хорошая химия, — одобрил я.

— Хорошая, — согласился он и выдал стариковскую классику. — Не те времена настали, сейчас так работать нельзя.

— Ой ли? — хмыкнул я.

— Ой ли! — передразнил он и признал. — Новый, — указал в потолок. — Пространства для маневра побольше оставляет, но все равно просит, так сказать, поделикатнее вопросы решать. И это правильно, — поддержал генеральную линию Партии в Андроповском лице. — На то она и разведка, чтобы ее не видно и не слышно было. Такие две операции нам зарубил, — горько вздохнул. — Но там очень громко получилось бы, и риск большой, — ухмыльнулся. — С Моссадом данными поделились, пусть разбираются — на Западе евреев шибко любят, всё спишут.

— Нацисты беглые? — догадался я.

— В Канаде сидят, суки, — оскалился Судоплатов. — Дон там у них новый — «с Канады выдачи нет». Сейчас самое время — хозяин занят, на границе хаос — бегут белые граждане на Север, там негров буйных нету. Жаль, конечно, что своими руками удавить не получится — коллеги там мои из ОУН, приятно было бы старые деньки вспомнить, но главное — результат. А тех, что в Аргентине осели, мы теперь и сами достанем — с Чили там граница большая, а на каждую горную тропку пограничный пост не воткнешь.

Много в инфобомбе имен и адресов нацистских было, еще на много лет хватит.

— А раньше, получается, руки связаны были? — спросил я.

— А раньше курс на мирное сосуществование двух систем стараниями покойного Никитки держали, — скривился он. — А он знаешь как работает? Они нам — провокации и подсрачники, а мы — в ООН протестуем.

— И не поспоришь, — вздохнул я.

— Лень это все и трусость, — приложил Хрущева с Брежневым дед Паша. — Нежелание упреждающие удары наносить. Хорошо, что Юра Макиавелли любит, цитирует обильно. Например — «Войны нельзя избежать, ее можно лишь отсрочить к выгоде вашего противника». Для Холодной войны тоже применимо, это Брежнев дипломатические сигналы слал, а при этом — вон, чуть больше года аккуратных толчков, и враг посыпался.

— «Умы бывают трех видов: один все постигает сам; другой может понять то, что постиг первый; третий — сам ничего не постигает и постигнутого другим понять не может», — процитировал Макиавелли и я.

— Скромный какой! — гоготнул дед Паша, правильно определив меня в первую категорию, а Андропова — во вторую.

— Может просто совпадение, — развел я руками. — Я с первой встречи деду Юре талдычу, что договариваться бесполезно — только давить и шатать. Там же капиталисты, у них капиталы и дети, которые эти капиталы и власть унаследовать должны. Ну какая война на взаимное уничтожение в таких условиях? Вот в Европе, в условной Англии, заборчик какой-нибудь стоит, ему — шесть веков. И никому и в голову не придет его на камни разобрать — не потому что памятник, а потому что чья-то собственность, которая там свята. А у нас в войну ДнепроГЭС взорвали при отступлении и кучу всего остального — чтобы врагу не досталось. Совсем другое отношение к материальным благам — немцы бы хер взрывать стали, пожадничали бы. Передергиваю, конечно — всякое бывало — но пример вполне репрезентативный. Дед, конечно, тоже кнопку первым жать не будет, но, если прижмет — рука не дрогнет.

— Не дрогнет, — согласился Судоплатов.

— И там это понимают, поэтому и дальше будут гадить по мелочи. Ну и мы им, соответственно!

— И у нас лучше получается, — кивнул дед. — У них там в стране «разделяй и властвуй», тут — черные, там — сектанты, вот эти вообще хиппи-пацифисты. Если факторы внешнего воздействия не учитывать — крайне удобно.

— Передачу смотрел? — улыбнулся я.

— Ни одной не пропускаю — интересно, — улыбнулся он в ответ. — Во сколько там Катька придет?

— В восемь обещала.

— К Юре сегодня ходила, — поделился он инсайдами. — Рассказывала, что все поняла и план по культурному обмену с Китаем показывала, аж на полгода вперед — думала это он тебя подослал, политинформацию провести.

— Опытная, — вздохнул я. — Привыкла сигналы эти ваши партийные считывать.

— И ты учись, — покачал на меня трубкой Судоплатов. — Тебе с этими кадрами работать, потому что других все равно нет.

— Фигня, — отмахнулся я. — Мне через аппарат карабкаться не придется, у меня параллельный путь, через любовь народа, ненависть врагов и личную преданность ближнего круга.

— Помогу, пока живой, — пообещал он. — Но сигналы ловить все равно учись — пригодится.

— Хорошо, — покладисто пообещал я. — А нам зачем в парилку с Цвигуном? Тоже сигнал подать?

— Иногда в парилки ходят для удовольствия, — усмехнулся он.

— Понимаю, — покивал я. — Может другого министерского соседа тогда до кучи позвать?

— Кольку-то? — хмыкнул Судоплатов. — А и давай! Позвонишь? Вставать не хочу.

— Конечно, — не стал я осуждать деда за лень и пошел к столику с телефоном. — А он дома?

— Я-то откуда знаю? — буркнул дед, выстукивая выкуренную трубку в топку камина. — Четыре-три-семь набери, узнай.

— Следите