Ванинка - Александр Дюма

Армия, в составе которой находился молодой офицер, пересекла Германию, через горы Тироля вступила в Италию и 14 апреля вошла в Верону. Соединившись с войсками генерала Меласа, Суворов возглавил соединенные силы союзников. Когда на другой день генерал Шатлер предложил ему отправиться на рекогносцировку, Суворов, удивленно взглянув на него, сказал:

– Я не ведаю другого средства узнать противника, как двинуться на него маршем и побить его.

Суворов привык к быстрым действиям. Именно так победил он турок при Фокшанах и Измаиле, так после краткого похода захватил Польшу и за четыре часа взял Прагу.[1] Благодарная Екатерина послала генералу-победителю дубовый венок, украшенный драгоценными камнями стоимостью в шестьсот тысяч рублей, усыпанный бриллиантами жезл массивного золота, пожаловала ему чин генерал-фельдмаршала, разрешила самому выбрать полк, который отныне и навсегда будет носить его имя, а по возвращении разрешила отдохнуть в прекрасном, подаренном ему вместе с восемью тысячами душ крестьян поместье. Каким великолепным примером служил он для Федора! Сын простого русского офицера, Суворов воспитывался в кадетском корпусе и начал, как и он, службу подпоручиком.[2] Так почему бы в одном веке не появиться двум Суворовым?

Прибытию Суворова предшествовала его неслыханная слава как человека религиозного, бесстрашного, живущего с простотой татарина и воюющего с казачьей удалью. Именно такой человек был нужен, чтобы закрепить победы генерала Меласа над солдатами Республики, разочарованными нелепой нерешительностью Шерера. К тому же перед стотысячной русско-австрийской армией стояли лишь 29–30 тысяч французов.

По своему обыкновению Суворов начал с молниеносной победы. 20 апреля он подошел к безуспешно пытавшейся оказать ему сопротивление Брешии. После получасовой канонады ворота были взломаны топорами, и дивизия Корсакова, в авангарде которой шел полк Федора, ворвалась в город, преследуя гарнизон, состоявший из тысячи двухсот человек и укрывшийся в цитадели. Не привыкший к столь стремительным атакам и увидев уже приставленные к стенам лестницы, комендант генерал Букре решил сложить оружие. Но он оказался в столь безвыходном положении, что не смог добиться от неистовых победителей согласия на какие-либо условия. Букре и его солдаты сдались в плен.

Суворов был человек, лучше всех на свете умевший воспользоваться достигнутой победой. Едва захватив Брешию, да столь быстро, что это повергло французские войска в уныние, он приказал генералу Краю усилить нажим на Пескьеру. Генерал Край встал со своим штабом в Валеджо, на полпути между Пескьерой и Мантуей, растянув для этого армию по реке По до озера Гарда и по берегу Минчо и обложив оба города. А тем временем фельдмаршал во главе своих основных сил двумя колоннами форсировал Ольо, направив одну из них под командованием генерала Розенберга на Бергамо, а другую под командованием Меласа к Серио. Одновременно два семи-восьмитысячных корпуса генерала Кайма и Гогенцоллерна двинулись по левому берегу По на Пьяченцу и Кремону. Русско-австрийская армия действовала на фронте в восемнадцать лье силами в восемьдесят тысяч человек.

При виде втрое превосходящих сил противника генерал Шерер отступил по всей линии. Потеряв надежду удержать предместные укрепления на Адде, он уничтожил их и перенес свой штаб в Милан, ожидая там ответа на свое послание Директории, в котором косвенно признавал себя неспособным продолжать командование армией и просил об отставке. Но так как преемник его задержался с приездом, а Суворов продолжал наступление, Шерер, напуганный свалившейся на него ответственностью, передал командование одному из самых способных своих генералов. Этим выбранным им самим генералом оказался Моро, которому и предстояло вступить в бой с теми самыми русскими, в рядах которых он затем погибнет.[3]

Это неожиданное назначение было с восторгом встречено солдатами. После удачно проведенной рейнской кампании Моро получил прозвище французского Фабия,[4] и теперь, сопровождаемый восторженными криками: «Да здравствует Моро! Да здравствует спаситель Итальянской армии!» – он проследовал вдоль выстроившихся войск.

Но как бы ни согревали Моро эти приветственные крики, они не могли ослепить его: он вполне отдавал себе отчет в трагизме своего положения. Под угрозой окружения флангов ему пришлось выдвинуть против русских фронтальную линию своих войск. Иными словами, для того чтобы противостоять противнику, ему понадобилось растянуть их от озера Лекко до Пиццигитоне, то есть на двадцать лье. Разумеется, он мог отойти в Пьемонт, собрать войска в Александрии и ждать там обещанных Директорией подкреплений. Но тем самым он поставил бы под удар Неаполитанскую армию, оставив ее один на один с противником. Поэтому Моро принял решение оборонять, сколь будет возможно, переправу через Адду, чтобы дать время дивизии Дессоля, обещанной ему Массена, прибыть на передовую и занять левый фланг. Одновременно генералу Готье было приказано оставить Тоскану и ускоренным маршем прибыть на правый фланг.

Сам Моро оставался в центре, чтобы лично защищать предмостное укрепление в Кассано, прикрытое каналом Риторто и обороняемое его окопавшимся авангардом с многочисленной артиллерией.

Столь же осторожный, сколь и смелый, Моро принял все меры для отхода в случае поражения к Апеннинам и генуэзскому побережью.

Едва он успел закончить эти приготовления, как неутомимый Суворов вступил в Тривольо. Одновременно с известием о вступлении в этот город русского фельдмаршала Моро узнал о сдаче Бергамо и его цитадели и 25 апреля увидел головные части союзной армии.

В тот же день русский полководец разделил свои войска на три вдвое превосходившие силы обороняющихся колонны в соответствии с тремя главными опорными укреплениями французской линии фронта. Справа корпус генерала Вукасовича двинулся на озеро Лекко, где его поджидал генерал Серюрье; слева армия Меласа расположилась против Кассано. Наконец, австрийские дивизии генерала Отта и Цопфа в центре сосредоточились вокруг Канонии, чтобы в нужный момент захватить Ваприо. Биваки русских и австрийцев располагались на расстоянии пушечного выстрела от французских аванпостов.

В тот же вечер Федор, чей полк входил в дивизию Шатлера, писал генералу Чермайлову:

«Наконец-то перед нами французы. Завтра утром предстоит большое сражение. Завтра я либо погибну, либо стану поручиком».

Назавтра, то есть 26 апреля, с рассветом с флангов боевой линии ударили пушки, и на нашем крайнем левом фланге перешли в наступление гренадеры князя Багратиона, а на крайнем правом, оторвавшись от Ривельо, генерал Секендорф двинулся маршем на Кремону.

Оба эти наступления имели разный успех: гренадеры Багратиона были отброшены с большими потерями, в то время как Секендорф изгнал французов из Кремоны и его разведка дошла до моста в Лоди.

Федор ошибся в своих предположениях: корпус его так и остался весь день в резерве в ожидании приказа о наступлении.

Суворов еще не принял окончательного решения, ему требовалась ночь для размышлений.

В течение этой ночи, узнав об успехе Секендорфа на правом фланге, Моро отдал приказ Серюрье оставить у Лекко, где позиции было сравнительно просто оборонять, лишь восемнадцатую легкую полубригаду и отряд драгун, а с остальными войсками отступить к центру. Получив этот приказ в два часа ночи, Серюрье тотчас его выполнил.

Со своей стороны, русские тоже не дремали. Воспользовавшись ночными сумерками, генерал Вукасович восстановил разрушенный французами мост в Брево, а генерал Шатлер построил новый двумя милями ниже цитадели Треццо. Французские аванпосты прозевали эти работы. Захваченные врасплох в четыре утра двумя австрийскими дивизиями, скрытно миновавшими деревню Сан-Джервазио и незаметно достигшими правого берега Адды, солдаты, которым было приказано оборонять цитадель Треццо, покинули ее и бросились врассыпную. Австрийцы преследовали их до Поццо. Однако тут французы внезапно остановились и развернулись, потому что увидели в Поццо генерала Серюрье с войсками, пришедшими из Лекко. Услышав сзади себя канонаду, тот на секунду остановился и, исполняя первейший закон войны, двинулся туда, где стоял дым и гремели пушки. Таким образом, он присоединился к гарнизону Треццо и тотчас перешел в наступление, отправив одного из адъютантов предупредить Моро о своем маневре.

Так начался невиданный по своей жестокости бой между австрийскими и французскими войсками, потому что после первой итальянской кампании ветераны Бонапарта взяли привычку бить подданных его императорского величества всюду, где только с ними сталкивались. Однако численное превосходство неприятеля было столь велико, что наши войска начали уже отступать, когда громкие крики в арьергарде возвестили о прибытии подкрепления. Это был посланный Моро генерал Гренье, подоспевший со своей дивизией в самый нужный момент.