Никогда не улыбайся незнакомцам (ЛП) - Джейнс Дженнифер

Он лгал обо всем и всем: своему надоедливому, краснолицему менеджеру в «Уинн Дикси», работодателю на его второй работе, мерзкой сестре, о которой был вынужден заботиться. Всем, с кем он сталкивался, находясь вне дома, всем, кого он когда-либо встречал. Иногда, когда ему везло, он даже умудрялся лгать самому себе.

Он был уверен, что людям нравился из-за того, кем он притворялся, и что, если бы они знали, кто он на самом деле, они пришли бы в ужас. Испугались бы за свою жизнь. Причинили бы ему боль. Эта мысль выбивала его из колеи почти так же сильно, как ужас, запертый в его голове.

Некоторые люди думали, что они близки с ним. Но нет. Он позаботился об этом. Если бы... они только знали.

В лесу уже стемнело. Очень тихо. Резкий контраст с тем, что происходило у него в голове. Множество ужасных, опасных мыслей, как фейерверк, взрываются, переполняют его череп.

Он чувствовал себя далеко не в своей тарелке, и так было всегда. Но что-то в этом лете особенно взволновало его. Его разум был скороваркой, которой отчаянно требовалось выпустить пар. Кричать на пруд было уже недостаточно. Он начал слышать крики в ответ.

Отмахнувшись от низко свисающей ветки, он поплелся вперед. Пара желтых глаз изучала его из высокой травы, и его сердце пропустило удар.

Это был больной бездомный кот, которого он назвал Йеном. В эти дни он следовал за ним повсюду: к пруду, через лес. Его отвратительная морда даже появлялась в крошечном окне его спальни в худшие моменты. За прошедшие месяцы глаза Йена стали злыми, и он не хотел иметь ничего общего с этим отвратительным животным.

— Оставь меня, черт возьми, в покое, Йен, — закипел он. Но кот не сдвинулся с места. Он просто стоял там, пугая его. — Отвали, я сказал! — Он бросился на кота. Тот взвизгнул и сбежал в темноту.

Он направился обратно в маленький дом, который делил со своей сестрой. Но он знал, что не сможет оставаться там долго. Он избегал его, насколько это было возможно. Дом принадлежал ей, его матери. Внутри он все еще чувствовал себя испуганным, злым маленьким мальчиком.

Вне стен дома он обычно мог притвориться тем, кем он был, и стать почти нормальным. Ложь стала его спасением. Но не в доме, месте, которое останется жестокой частью его жизни, пока сестра не окончит среднюю школу. Либо тогда, либо до тех пор, пока он не будет вынужден уничтожить ее.

Но когда он приблизился к дому, ему стало невыносимо входить внутрь. Свет в комнате сестры не горел, что могло означать только одно: ее нет дома. Но она была не единственной, о ком он должен беспокоиться. Иногда по ночам присутствие его умершей матери казалось слишком сильным.

Он решил прокатиться.

Глава 3

Прошло пятнадцать, может быть, двадцать минут, прежде чем Хейли вышла из туалета. Она оглядела бар. Тиффани и Чарльз еще не вернулись. Сырные палочки и содовая все еще стояли на столе, нетронутые. Она оставила пятидолларовую купюру и направилась к задней двери.

Хейли распахнула ее и вышла в теплую, липкую ночь. В воздухе висел гнилостный запах речушки, протекающей в Треспассе.

— Тифф? — крикнула она на стоянку. — Чарльз? — Она подождала. Никто не ответил. Хейли прошла вглубь стоянки и отмахнулась от тучи комаров, которые метнулись к ней с мерцающего светового столба.

Грузовики всех размеров и несколько легковых автомобилей, включая черный «Форд-мустанг» Тиффани, были припаркованы на гравийной стоянке. Там стояло так много грузовиков, похожих на машину Чарльза, что трудно было решить, который из них его. Бродя взад и вперед по рядам, она заглядывала в каждый большой грузовик, думая, что, может быть, увидит, как они спорят в одной из кабин. Все они были пусты.

По ночному небу пробежала знойная рябь. Взглянув на линию леса на восточной стороне стоянки, она подумала, что увидела какое-то движение.

— Тиффани? — позвала Хейли. Ночь была тихой и безмолвной. Она закричала громче. — Тиффани! Чарльз! — Хейли ничего не услышала, только звук собственного голоса и крик совы вдалеке.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава 4

Воскресным утром в воздухе витал аромат обжаренной колбасы андуй, чеснока и лука, когда Хейли нарезала зеленый лук на кухне, стараясь, чтобы он был таким же тонким, каким его нарезала Нана.

Она боялась. Боялась за свою мать, которая с каждым днем все больше и больше походила на тень. Боялась за свою сестру, которая никогда открыто не оплакивала отца. Боялась за свою жизнь, которая рухнула почти год назад и может никогда не вернуться в прежнее русло.

Ей хотелось, чтобы Нана все еще была рядом, чтобы сказала, что ей делать. Когда была жива ее бабушка по материнской линии, она являлась центром семьи. Папа был голосом разума, но Нана была голосом, который говорил о причинах, поступках и убеждениях, о которых никто не хотел думать, а тем более верить.

Мать Хейли всегда говорила, не обращать на бабушкины слова внимания. Что Нана впадает в старческий маразм. Но Нана не казалась дряхлой. Она была бодра и полна жизни. В большей степени, чем многие дети возраста Хейли. Хейли верила, что, если бы Нана была сейчас жива, она бы знала, как все исправить. Как привести свою семью в порядок... сделать их снова счастливыми и здоровыми.

Парень Хейли, Мак, только что появился. Он сидел за кухонным столом, уткнувшись носом в журнал о рыбалке. Он был воплощением здоровья. Высокий, загорелый, спортивный, уверенный в себе и всегда расслабленный. Казалось, его ничто никогда не беспокоило. За долгие месяцы она стала его полной противоположностью: бледная, опухшая, напряженная и неуверенная. Убежденная, что сейчас она не самая лучшая компания, Хейли даже не была уверена, почему он все еще хотел быть рядом с ней.

Ее жизнь стала трудной, но она знала, что не может позволить себе роскошь утонуть в депрессии. Ее мать выбрала этот путь раньше, чем у кого-либо другого появился шанс. Кто-то должен был заботиться о ней, Бекки и доме. Больше никому.

— Рыбалка удалась?

— Да, — ответил Мак, не поднимая глаз. — Расслабился.

— Вернулся вчера вечером?

— Вчера днем. Уделил пару часов Ллойду. Позвонил бы, но не смог поймать чертов сигнал. Когда вернулся домой, было уже довольно поздно.

Мак работал в «Ллойд Тоувин», эвакуаторной компании, в Уэстоне. Он выезжал по вызову, работая при любой возможности. Он также иногда работал на других работах неполный рабочий день, в том числе подстригал газоны. То, чем он занимался с пятнадцати лет.

Хейли вытерла капельки пота с висков тыльной стороной ладони. Настенный кондиционер в гостиной едва охлаждал обе комнаты, а в последнее время кондиционер в спальне Бекки еле работал. Ей нужно позвонить в сервис, но счет обойдется в пару сотен долларов. Деньги, с которыми она не хотела расставаться.

Она бросила горсть нарезанного зеленого лука на сковороду, затем осторожно размешала его в потрескивающей смеси муки и масла. Ее внимание привлекла дверца холодильника. Вместе со старыми табелями успеваемости, ее фотографией на выпускном и старым списком «Дел», висела записка от отца, в которой говорилось, что он пошел купить шпатлевку. Это была записка, которую он оставил на холодильнике за несколько часов до смерти, закрепив ее одним из магнитов, которые обычно раздавали на приходских ярмарках.

«Образование — это навсегда», — гласила надпись. «А как насчет того, когда ты умрешь», — с горечью подумала она. За последние месяцы она несколько раз хотела снять эту записку, но не могла заставить себя. Очевидно, Бекки и ее мать тоже не смогли этого сделать, потому что она все еще была там.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Мак отложил журнал, затем снял бейсболку и начал мять козырек своими толстыми, сильными руками. Его лоб и щеки были обожжены солнцем, а прямо над воротником футболки, вдоль шеи, тянулись три неровные красные линии.

— Что случилось? — обеспокоенно спросила Хейли.

— Ах, ничего. — Мак быстро натянул бейсболку обратно, затем слегка потрогал царапины. — Ветка попала в меня, когда ловил рыбу, вот и все. Я не обратил внимания. — Кожа в уголках его глаз сморщилась, когда он одарил ее усталой улыбкой.