Искушение - Александр Зиновьев

– А что Вы скажете о квалификации преступников? Выросла она сравнительно с застойным периодом?

– Нет. Преступления стали циничнее, наглее и примитивнее. И выполняются они так же плохо, как и все прочие виды деятельности, включая управление страной. До Запада нам далеко. Там экономическая эффективность преступлении намного выше, чем у нас, и качество исполнения выше. Что ни говори, Запад во всем есть Запад!

Следствие

Милиция быстро нашла преступников. Ими, как и следовало ожидать, оказались досрочно освобожденные уголовники, оставленные на работу в Атоме. Преступники были напуганы, -за такое преступление им грозила высшая мера наказания, т.е. расстрел. Спасая свою шкуру, они заявили, что их на это преступление надоумили некие переодетые консерваторы , якобы поносившие Горбачева, Ельцина и всех прочих перестройщиков и призывавшие к расправе над ними. Имя Маоцзедуньки при этом упоминалось в первую очередь. Сохранить в тайне такое было в принципе невозможно. Слухи о заговоре консерваторов против перестройщиков оттеснили на задний план все остальные. Газеты поддались общему настроению и напечатали достоверное сообщение об обстоятельствах гибели Маоцзедуньки. В Москву она поехала на совещание областных руководителей. Поехала поездом, так как её якобы мутило в самолете. Но злые языки утверждали, что причина её неприязни к самолету иная: её задница не помещалась в самолетное сиденье. По возвращении из Москвы её не встретили из-за халатности её шофера: подрабатывая налево, он выпил лишнего с пассажиром и свалился в кювет. Есть предположение, будто авария была подстроена, будто шофер находился под действием наркотика, будто пассажир, охмурив шофера, скрылся. В прессе были высказаны все логически мыслимые гипотезы, кроме одной, а именно – кроме той, что это могло быть самое заурядное убийство с целью ограбления. Общее сумасшествие исключало здравый смысл как нечто ненормальное.

Из Москвы в Царьград была послана комиссия в составе народного депутата Рябова, следователя Соколова и психиатра Воробьева.

Особая комиссия

Рябов начал свою карьеру в качестве сотрудника Института Америки. После защиты кандидатской диссертации перешел на работу в КГБ, в идеологический отдел. Зарекомендовал себя там как дельный работник, стал одним из близких советников Андропова по борьбе с диссидентским движением. Когда Андропов стал Генсеком, Рябов вернулся в Институт Америки, защитил докторскую диссертацию, был избран в члены- корреспонденты Академии наук, стал регулярно ездить на Запад с целями, которые ни для кого не были секретом. Секретом оставались лишь пустяки, а именно – связи Рябова с секретными службами Запада и счета в банках Швейцарии, США и ФРГ. При Горбачеве Рябов немедленно превратился в яростного перестройщика, приняв позу жертвы брежневизма, какую приняли тогда все перестройщики. Зверства брежневизма по отношению к Рябову выразились в том, что его провалили на выборах в действительные члены Академии наук и склонили его кандидатуру на пост посла в США. Как борец за демократию Рябов был избран в народные депутаты и стал одним из советников Горбачева. Большую часть времени Рябов проводил за границей. В Москву наезжал изредка, чтобы оставить тут приобретенные на Западе ценные вещи, опубликовать серию статей о том, как хорошо жить на Западе и как плохо в Советском Союзе, и пронюхать обстановку в правящих кругах с целью опубликовать на Западе серию статей о том, как плохо жить в Советском Союзе и как хорошо на Западе. Иногда Рябов в шутку признавался, что он представитель пятой колонны Запада в Советском Союзе. Но эту шутку его знакомые, сплошь разделявшие пораженческие и антисоветские взгляды, поощряемые свыше, воспринимали вполне серьезно. Они сами мечтали о счетах в западных банках и о роскошной жизни на лучших курортах мира. Они, в конце концов, выстрадали и заслужили это!

На этот раз завистники Рябова подложили ему свинью: предложили послать в Царьград именно его как способного объективно и на высоком уровне понимания разобраться в весьма скользкой ситуации убийства Елкиной. И вот вместо солнечной Ниццы, где он должен был выступать с докладом о неизбежности распада советской империи, ему пришлось лететь в грязный, вонючий и серый Царьград.

Как человек практичный и умеющий извлекать пользу из любого положения Рябов решил не терять времени даром. Уже в Москве он начал обдумывать статью об оживлении терроризма в Советском Союзе, предвкушая сенсацию, какую эта статья произведет на Западе. И тогда к премиям, которые Рябов уже получил на Западе за свои смелые (как писали в западных газетах) статьи, он присоединит новую, самую почетную за публицистику. Ему намекали на это ответственные лица. При условии, конечно, если он и впредь будет проповедовать необходимость ликвидации советской империи и перехода России на путь западнизации.

Соколов и Воробьев в брежневские годы имели в кругах диссидентов дурную репутацию. Но в годы перестройки они нисколько не пострадали. Даже наоборот, они стали печатать статьи с разоблачениями сталинских и брежневских методов расправы с инакомыслящими, заработав тем самым репутацию борцов за справедливость и демократию. Именно поэтому их выбрали в помощь царьградским органам. В самолете москвичи беседовали на тему о терроризме в духе перестройки, т.е. с циничной откровенностью.

Откровенный разговор

– История нашего общества началась с террористического акта, – сказал Соколов. – Я имею в виду покушение эсерки Каплан на самого Ленина. И убийством Кирова Сталин лишь воспользовался, а не организовал его. Конечно, он убрал бы Кирова так или иначе. Но ему подвернулся удобный случай, и он его не упустил. А случай этот в основе был все-таки террористическим актом снизу. И лейтенант Ильин хотел стрелять не в космонавта (зачем это ему?!), а в самого Брежнева. У нас фактическое положение с такого рода преступлениями тщательно скрывалось или искажалось. Ильин был объявлен сумасшедшим. Точно так же сумасшедшим был объявлен человек, пытавшийся взорвать Мавзолей Ленина. Имя этого человека вообще скрыли от населения. В 1975 году произошло восстание на одном из кораблей Балтийского флота. Участников восстания расстреляли как обыкновенных предателей, не дав им возможности объяснить мотивы их поступка. Эти случаи хоть как-то стали известны. А сколько их осталось скрытых!

– Допускаете ли Вы, что случай в Царьграде окажется террористическим актом, – спросил Воробьев Соколова.

– Вполне, – сказал Соколов. – Особенно теперь. Вспомните покушение Шмонова на Горбачева.

– Сложная ситуация. Даже осудить это теперь нельзя, как следовало бы. Что Вы думаете по этому поводу?

– Трудность в том, что сейчас умышленно спутали различные оценки такого рода событий – юридическую, моральную и историческую.

– И медицинскую.

–Да. Смотрите, что теперь получается, какая путаница образуется в мозгах людей. Возьмем для примера такой аспект дела. Можно ли с полной уверенностью считать моральным все то, что совершается в рамках наших законов? Можно ли считать аморальным все то, что есть нарушение наших законов? В 1982 году мы, например, судили некоего Шилова. По его собственному признанию, его действия имели целью ослабление позиций советской власти и её официальной идеологии марксизма-ленинизма в умах окружающих и компрометацию партии и правительства. Он сознавал, что его действия были нарушением советских законов. Но он не признавал советский строй, его власть, его законы и идеологию единственно справедливыми, верными, непогрешимыми, наилучшими. В мире найдется немало людей, которые сочли бы незаконные (преступные) с советской точки зрения действия Шилова добром, а законную расправу над ним – злом. Случай Шилова интересен тем, что преступник – молодой человек, родившийся уже после войны, выросший в рабочей семье, учившийся в советской школе. Конечно, он исключение в среде нашей молодежи. Но такие исключения все же появляются более или менее регулярно, так что тут об исключении приходится говорить с оговоркой. Ведь и те, кто покушался на царя, были исключением.

– А чем занимался этот Шилов?

– Размножал и распространял запрещенные книги бывших советских писателей, изданные на Западе. Возьмем опять-таки этих писателей. Пересылая свои книги на Запад, они знали, что нарушали наши законы и наносили ущерб нашему социальному строю, власти и идеологии. Но они были убеждены в том, что тем самым делали доброе дело. С их точки зрения, причинение ущерба узаконенному злу есть добро.

– Закон есть закон!

– Да. Но есть юридическая Оценка поступков людей. Есть моральная. И кроме того есть оценка историческая. Они далеко не всегда совпадают. Мы, например, официально считаем героями Желябова, Халтурина, Перовскую, Засулич, Каракозова, Ульянова и многих других революционеров, совершавших или планировавших покушения на царя и царских сановников. А сколько людей в мире считало и считает до сих пор их обыкновенными убийцами, справедливо осужденными на основе признанных в то время законов. Нам надо быть готовыми к тому, что и у нас рано или поздно появятся новые Желябовы, Халтурины, Ульяновы и им подобные личности, действия которых точно так же будут оцениваться кем- то не юридическими и моральными критериями, а историческими. Человек, которому удалось бы убить Сталина, навечно вошел бы в историю как один из величайших героев. И не приходится сомневаться в том, что такой человек был бы дискредитирован и казнен. И большинство современников осудило бы его не только юридически, но и морально.