Интимные тайны Советского Союза - Эдуард Макаревич

Откуда она взялась в короне большевистской партии, этот сексуальный самородок? Дочь царского генерала Домонтовича Шуринька (так называли ее в семье) рано познала половую жизнь. Конечно, по тем временам. В 17 лет Шуринька по своей охоте вышла замуж за молодого офицера Владимира Коллонтая. И через год уже родила сына. И тогда же записала в дневнике: «Женщина во мне не была разбужена». Но скоро нашелся тот, кто разбудил. Друг семьи, тоже офицер, Саткевич. Вместе читали Чернышевского «Что делать?». Сеансы чтения кончились постелью.

Но хотелось большего, не только полового удовлетворения. Как-то бывшая учительница Шуриньки свела ее со Стасовой, известной большевичкой, соратницей Ленина. Так Шуринька попала в среду профессиональных революционеров. Там ее научили премудростям политической борьбы, которая и стала тем большим, чего она хотела. Но получалось так, что ее революционные дела всегда шли в обнимку с сексом. Сразу влюбилась в Петра Маслова, известного экономиста, по убеждениям социал-демократа и меньшевика, да еще и женатого. Роман и здесь быстро закончился постелью.

Да что там Петр Маслов! У нее роман с первым русским марксистом, с человеком, привившим марксизм России, женатым и солидным господином – Георгием Валентиновичем Плехановым. И следом, на одном дыхании с Карлом Либкнехтом – главным немецким социал-демократом. От теоретиков и вождей – к рабочим! Ее очередное увлечение – Саша Шляпников, рабочий из мещан, профессиональный большевик. Мировоззрение она ему выправила, да так, что он сочинил даже книгу «По заводам Франции и Германии». И в постели она его кое-чему научила.

Все же Александра Коллонтай являла собой женщину темпераментную и раскованную, никак не из тургеневских, и даже не из чеховских барышень. С такими данными только в агитаторы. Она и стала агитатором партии. Пламенным, как ее называли.

В преддверии Октябрьской революции Ленин отправил ее к матросам Балтики, чтобы возбудить их революционный пыл и одновременно заставить слушаться революционных командиров. Миловидная ладная женщина в черной кожанке смело входила в матросский круг. И держала речи. Аура у нее была сочная, жгучий взгляд с привораживающим голосом творили чудеса. Матросская братва сначала раздевала глазами, а потом внимала речам. Хлопала, ревела в поддержку, даже бескозырки бросала. Реакция десятков, а на линкорах и сотен мужиков в матросских робах на женщину, источающую женственность, была бешеная. Но рядом с ней был надежный человек, выделенный Центробалтом, матрос Дыбенко, эдакий медведь по сложению. Сильный, симпатичный мужик, волосы волной. Он ее скоро подавил своей энергетикой. А она и не сопротивлялась: «Люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности». В нем она, наконец-то, нашла свою настоящую любовь. А его не остановило то, что она старше на семнадцать лет.

В феврале 1918 года наркомвоенмор Дыбенко провалил операцию под Нарвой. Арестовали военмора. И тогда Коллонтай у Ленина поручилась за него. А через пару дней оба исчезли. Троцкий, глава Реввоенсовета Республики, рвал и метал. Ведь власть на волоске! А они в Крыму нежились на море – «медовый» месяц.

«Расстрелять!» – зверел Троцкий.

«Расстрел не наказание, – парировал Ленин. – Предлагаю приговорить их к верности в течение пяти лет».

Ленин ошибся – верность кончилась через три с половиной года. У Дыбенко появились молодые любовницы. А у Коллонтай взыграла ревность, против которой она так рьяно выступала в своих теоретических изысканиях. Она к тому времени заведует женотделом в ЦК партии и пишет новому партийному хозяину Сталину, чтобы ее направили на работу за рубеж: «Куда угодно по заданию партии». И здесь же категорическое: «Прошу больше не смешивать имена Коллонтай и Дыбенко. Наши пути разошлись».

Сталин внял, ее отправили главой дипломатической миссии и одновременно торгпредом в Норвегию. Она хорошо развернулась там, далеко от российской политики, от которой она устала больше, чем от Дыбенко. Но в которой, тем не менее успела перед Норвегией развернуться весьма шумно. С прежним своим любовником Александром Шляпниковым, тогда одним из руководителей советских профсоюзов, она создала группу «рабочей оппозиции». Их с Сашей идея – профсоюзы управляют народным хозяйством, а партия не вмешивается. И вообще в партии нехорошие тенденции – отрывается от рабочих, обрастает бюрократией. За эти взгляды и дал им бой Ленин на десятом партийном съезде. Их оппозицию разгромили. А Ленин обиделся, бросил ей в сердцах, проходя мимо: «Не ожидал! Теперь разрыв».

А в Норвегии хорошо. Пришла в себя. И вспыхнуло желание опять прижаться к Дыбенко. Выхлопотала визу. Приехал с радостью, красный комиссар. Каждая ночь была их. Расстались со скандалом, случайно узнала, что шлет телеграммы новой любовнице в Союз. Столько переживаний, а вот уехал, и что-то оборвалось. Самый дорогой ее мужчина. А скоро почувствовала, что беременна. Ужаснулась – в 51 год! Пришлось ложиться в клинику.

Все же, какая постылая бывает жизнь. Одна отрада, когда целиком уходишь в размышления по поводу свободной любви. Сколько написано, но теория недосказана. И вот еще одна попытка – готова рукопись и придумано название «Любовь пчел трудовых». Сочинительство, даже теоретическое, хорошо успокаивает. Появился и новый друг – французский коммунист Марсель Боди. Он из тех, кто может понять, душу успокоить.

А в Советском Союзе внутрипартийная борьба не утихает. Громы долетают и до нее. Коллеги-послы – многие симпатизируют Троцкому – с ней отношения держат. Она теперь в Москву наведывается по сугубо деловым причинам. В столице визиты и встречи, и в служебных кабинетах, и в квартирах: разговоры, прощупывание взглядами, полунамеками. Интересно, но выматывает. Приверженцы Троцкого тянут к себе. Она осторожничает, мысль молоточком: подальше от них.

Вызвали к наркому Чичерину. Московский контролер вскрыл в посольстве перерасход средств. И на что? На платья для нее. В Берлине куплены почти пятьдесят. Она спокойна: элегантная одежда «работает» на престиж страны. Тем более, когда посол женщина. Чичерин, ломкий интеллигент, возмущен: «Вы представляете государство рабочих и крестьян, у нас другая мораль и другие вкусы». Не спорила, попросила оставить на дипломатической работе. Была Мексика, потом опять Норвегия, и, наконец, Швеция. Посол Советского Союза. Ее не тронули. В марте 1945 года сдала дела и тихо жила в Москве, предаваясь воспоминаниям и хлопоча за внука.

Чаще всего вновь переживала то хмельное время революции и Гражданской войны, романтичное, сексуально раскрепощенное. Вспоминала идеи свои в бесчисленных публикациях и лекциях, что были брошены ею в массы, возбужденные «Первой империалистической», а потом и Гражданской войной, и горевшие праведным сексом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});