Ж. Замечательных людей - Эльвира Барякина

Две недели ему на почту приходили шикарные снимки обнаженных красавиц.

— Я для них — мечта! — хвастался Джош.

Он вступил в игривую переписку с несколькими претендентками, но вскоре выяснил, что за ними надо ехать в Воронеж, Читу и поселок Шаблыкино Орловской области. А на это денег у гламурного фотографа не было.

— Теть, найди мне миллионершу! — страдал Джош. — Но только симпатичную.

Я обещалась внимательней приглядываться к людям.

КОМПРОМАТ

22 января 2007 г.

Коля, папа Джоша, имеет обычай: в ресторане он всегда заказывает самое дорогое блюдо. Сидит над тарелкой и жмурится от счастья.

— Знал бы я, что когда-нибудь буду кушать лобстеров!

С этой фразы начинаются все семейные обеды. Мы ее ждем, как в приличных местах ждут «Приятного аппетита!».

Пол смеется над Колей. Тайком передразнивает его: «Знал бы я, что когда-нибудь буду мыть ноги!» (петь песни, стричь ногти, рыть ямы и т. п.) — с тем же выражением лица и тем же томным голосом.

Полу доводилось сталкиваться с профессиональными неудачами, но он понятия не имеет, что такое нищета. Даже в самые трудные времена у него за спиной были родители, которые всегда могли выручить. Так что это не снобизм. Ему смешно, потому что Коля восторгается вещами, которые кажутся Полу естественными, как небо и солнце.

Бедность — это не наличие денег. Это неумение их добывать. Сейчас лиши Пола всего — квартиры, работы, друзей, и через пару месяцев он опять будет на коне. Его богатство лежит не в банке и не в карманах, а в голове. Он просто знает «как».

А я тоже иногда говорю себе: «Знала бы я…» Я помню январские морозы и бесконечную очередь за «выброшенной» треской. Пар изо рта, визг: «Она тут не занимала!» Сказал бы мне кто, что через двадцать лет я буду стоять на вершине горы и смотреть на огни Лос-Анджелеса под ногами.

Я показываю Полу на яркую звезду, опускающуюся к горизонту.

— Что это?

Он падает на колени и тянет руки к небу:

— О, Иисус приехал!

Всего лишь самолет… Январь, пар изо рта… Звезды — как догорающие огни феерверка.

Пол хихикает надо мной, но у него тоже романтическое настроение. Он отряхивает траву с брюк, обнимает меня и долго молчит.

— Знаешь, а я в детстве сочинил поэму.

— Про любовь?

— Нет, про войну.

Он с выражением декламирует какую-то милую чушь.

Знал бы он, когда и кому ему придется читать стихи.

ДОМОВОЙ

25 января 2007 г.

Купила себе CD с песнями Вертинского: «Ваши пальцы пахнут ладаном». Долго принюхивалась к рукам — результат оказался неутешительным. С тех пор, как уволилась Барбара, мои руки неизменно пахнут сосисками и прочей едой быстрого приготовления.

Барбара казалась мне идеальной домработницей — единственными ее недостатоками было то, что она разговаривала с автоответчиком и лечилась вазелином. Он у нее применялся во всех случаях жизни — как маска для лица, лекарство от насморка и средство от перхоти у моей собаки.

А как Барбара готовила!

Полицейский Хуан сманил Барбару замуж и теперь она кормит его гостей. Без нее мой дом тут же осиротел. Даже цветы под окном и те передохли. Я купила новую рассаду, навтыкала ее в клумбу — оказалось неровно. Выкопала ростки, посадила по линейке — так забыла про удобрение. Опять все выкопала…

Сосед смотрел на мои потуги из окошка.

— Эй, Мардж, ты теперь каждый раз цветы на ночь выкапывать будешь?

Я решила, что мне нужна новая домработница. Кадровое агентство прислало на выбор трех сеньор.

Первая начала уборку с комода и переложила все белье так, как нравилось ей, а не мне.

Вторая принялась мыть окна, свалилась со стремянки и вывихнула руку.

Третья зашла в дом, посмотрела на развешанных по стенам импрессионистов и сказала, что она порядочная женщина и не станет работать в борделе.

Четвертую, Люси, я нашла сама — в универмаге Wal-Mart, в отделе садоводства.

Она стояла за кассой — волосы цвета тыквы, камуфляжные штаны, на шее — веревочка с клыками.

— Спасибо за покупку, хорошего вам вечера.

Она перевалила мне в тележку пакеты с черноземом.

Из-за кадок с пальмами выдвинулся лысый хрен — строгий, в рубашке и при галстуке. Менеджер.

— Люси, немедленно подойди сюда!

Повесив табличку «Закрыто», девчонка поплелась на расправу.

Я выкатила тележку из магазина. Сквозь витрину мне было видно, как менеджер грозно потрясал кулаками. Люси нервно дергала веревочку на шее. Она что-то сказала; менеджер открыл рот, закрыл и стал показывать пальцем на выход.

— Что, выгнали? — спросила я, когда Люси вышла на парковку.

Она на меня не смотрела. Двинула ногой по пивной банке, валявшейся на дороге. Банка улетела за забор.

— Фак! Фак! Фак!!!

— Что случилось?

— Этот урод посчитал, что я медленно вас обслуживаю. Очереди-то никакой не было! Нас никто не ждал!

Она села на асфальт и закрыла лицо руками. Я попробовала ее утешить:

— Да ладно… Не переживай. Сколько он тебе давал? Семь долларов в час?

— Мне за квартиру надо платить! А он сказал, что премии не будет!

Я покосилась на только что купленный чернозем.

— Цветы сажать умеешь?

— Да. А что?

— Приходи завтра с утра. Если сделаешь мне красивую клумбу, что-нибудь заработаешь.

Люси пришла, но клумбой не ограничилась. С заднего двора исчезли кусты прошлогодних помидор, терраса превратилась в зону культурного отдыха.

— А готовить умеешь? — с надеждой спросила я. — А отличать линяющие полотенца от нелиняющих?

Люси оказалась студенткой колледжа, приехавшей из маленького городка Бэйкер на границе Калифорнии с Невадой. Была я в этом Бэйкере — жарища, пылища, единственная достопримечательность — самый большой в мире термометр.

Жизнь проносилась мимо: по фривэю, через горы — в сияющий Вегас и веселый Лос-Анджелес. А Люси разносила тарелки в придорожном бистро.

— Я должна была оттуда вырваться, — сказала она. — Мне учиться надо.

— На кого?

— На инженера-электрика. Потом пойду в «Боинг» работать. Хочу настоящие самолеты делать.

Полдня сидит за партой, полдня крутится по дому, ночами зубрит учебники. Хорошая девочка. Единственная проблема — я записала на пыльном столе важный телефон, а она его стерла.

ИСТОКИ

29 января 2007 г.

Очень легко простить тех, кто нас любит или ненавидит. А вот как простить того, кому мы не нужны?

Мой роман с Кевиным длился несколько лет, но слиться в экстазе у нас так и не получалось: его совесть всегда путалась под ногами. Впрочем, это не мешало нам гулять, философствовать и напиваться в барах.

Наши отношения были так невинны, что я могла рассказывать о них маме — и это было обиднее всего. Кевин недаром считается одним из лучших режиссеров Голливуда. Он обставлял все так, что мне было не к чему придраться: он старательно обо мне заботился, хвалил и даже подыскал мне красивого мужа.

Говорят, собаки часто приходят на место, где с ними случилась беда: постоят, посмотрят, понюхают… Я зачем-то до сих пор встречаюсь с Кевином. Каждый раз пытаюсь найти объяснение этому факту — и не нахожу. Да, мне с ним интересно, да, мне льстит его дружба… Наверное, все дело в том, что мне просто хочется позлить его жену Сьюзан. Если мы разойдемся, она будет торжествовать.

Не заслужила.

Кевин — загадка, которая мне не по зубам. У меня такое ощущение, что у него раздвоение личности, причем не в виде шизофрении, а в виде реинкарнации наоборот. Он меняет не тела, а души. Иногда в нем гостит утонченный эстет, иногда — великий инквизитор, иногда — хам трамвайный, клинический.

К режиссуре у него талант. Правда, я до сих пор не разобралась — от Бога или от «желтого дьявола».

Когда-то он рассказал мне, как он снял свой первый фильм — про НЛО. Космический корабль изображала стиральная машина, а пришельцев — два десятка разбитых яиц.

— Мы с сестрой вылили их на окно, на желтки пуговицы приляпали, чтоб глаза получились… Мама пришла домой, а они по стеклу ползут — два уже в дом забрались. Она их шваброй! Смешное кино получилось.

Пожалуй, это единственный фильм Кевина, который мне хочется посмотреть. Критики Кевина ругают, продюссеры носят на руках: он чувствует, что хочет толпа, и усердно кормит ее — ее же собственными греховными мыслишками.

Сейчас Кевин звезда мирового масштаба: по его творчеству научные работы пишут. Он читает Аристотеля и Руссо, увлекается крав-мага[2] и дает деньги на увековечивание памяти жертв Холокоста.

Я уже пару лет уговариваю его помочь продать мои книги в Голливуд. Не хочет.

— Исторические драмы с претензиями сейчас неликвидны, — каждый раз отмахивается он.